Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко

Бывали и примеры наоборот, когда игумены сами нарушали древний устав монастыря. Такие случаи тоже предусмотрены в монастырских уставах. Преподобный Герасим Болдинский писал в своем «Завещании», что нерадивых игуменов надо «с честью посылать в рядовую братскую келью». При этом святой особо предупреждал, что делать это надо без ярости и рукоприкладства, с любовью и кротостью. Святитель Макарий в уставной грамоте в Свято-Духов монастырь поучал братию в том же духе: «Если игумен начнет нерадеть о своих обязанностях, братии отнюдь не молчать, а напомнить ему со смирением и любовию; а если не исправится, то донесть архиепископу» (АИ. Т. 1. № 292). Но надо было иметь большое личное мужество, чтобы последовать этому совету

В Кирилло-Белозерском монастыре после преставления преподобного Кирилла и его учеников Иннокентия и Христофора надолго воцарилась смута, новые настоятели открыто нарушали заветы святого Кирилла. Среди братии нашлись старцы, которые не молчали, но возражали игумену. Случалось, что несогласные подвергались тяжким побоям. Однажды старец Досифей (Неведомицын) обличил настоятеля в том, что тот разоряет предание преподобного, за что настоятель сбросил его с трапезного помоста.

Некоторое время старец пролежал без сознания, а когда пришел в себя, сказал игумену: «Даже если ты захочешь и смерти меня предать, все равно не перестану говорить тебе об этом» (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 551). После этого пришел другой игумен, который любил творить неподобные беседы во время церковной службы или в трапезе. Старцы Илия (Чапей), Игнатий (Бурмака) и другие указали ему на это. Настоятель бил старцев жезлом, но потом, устыдившись собственной жестокости, оставил монастырь.

Братия, хлебнувшая горя с пришлыми игуменами, решила выбрать настоятеля из постриженников Кириллова монастыря — монаха Серапиона, но выбранный игумен также не собирался соблюдать устав святого основателя обители. От великого князя Иоанна III он принял вклад — тридцать деревень и починков, от чего в свое время отказался преподобный Кирилл, заповедовавший монахам соблюдать нестяжание. Отчаявшись когда-либо увидеть порядок в своем монастыре, пятнадцать старцев покинули его в конце июля 1483 года. «Развращенное творим, и думаем, что добродетельно живем», — с горечью писал об этой ситуации преподобный Нил Сорский, который тоже ушел из Кириллова.

Старцы вернулись в свои кельи 21 марта 1484 года, когда удельный князь Михаил Андреевич выгнал из монастыря сребролюбивого Серапиона. Новым игуменом стал монах Гурий, по прозванию Тушин. Он отказался от княжеского вклада, а взамен попросил жалованье (ругу) хлебом. Гурий Тушин оставался игуменом меньше года. Видимо, он сам сложил с себя настоятельство, так как больше всего любил проводить тихую духовную жизнь, читать и переписывать книги. Однако за недолгое время своего игуменства монах Гурий сумел наладить жизнь в монастыре.

В Житии преподобного Трифона Печенгского есть рассказ о том, как один из игуменов Печенгского монастыря — по имени Иоанн — разорил собственную обитель из-за неуемной страсти к властолюбию. Поехав однажды в Москву хлопотать о монастырских делах, он убедил святейшего патриарха Никона, что братия его обители мечтает быть приписной к Крестному монастырю, основанному Патриархом. Никон, поверив игумену Иоанну, поставил его настоятелем обеих обителей.

Получив новое назначение, Иоанн повел себя по отношению к своей прежней обители как обыкновенный вор. Явившись в Печенгский монастырь, он собрал все иконы в драгоценных окладах, дорогую церковную утварь и одежды, «денежную и ефимочную казну» — всю, без остатка, и отправил в Крестный монастырь. Правда, среди братии ходили разговоры, что большую часть монастырского имущества игумен присвоил себе. Помрачившись умом, настоятель даже хотел выкопать мощи преподобного Трифона и увезти их в Крестный монастырь. Но неведомая сила поразила его во время дерзких раскопок. Игумен был вынужден без мощей отправиться в Крестный монастырь. Здесь он через некоторое время впал в тяжелую болезнь. Чрево его «расселось», как у древнего еретика Ария, и настоятель скончался злой смертью (РНБ. Сол. № 188/188. Л. 31 об. — 32).

В идеале игумен являлся образцом монаха для братии. В монастырь приходили люди разных характеров, привычек и понятий. Настоятель должен был учитывать все эти разнообразные особенности и направлять их во благо самого монаха и обители. «В действительности мне кажется искусством искусств и наукой наук руководить людьми, этими различными и разнообразными существами», — говорил святой Григорий Назианзин (цит. по кн.: Смолич. С. 371). Самое сильное воздействие на монахов, несомненно, оказывал личный пример игумена. «Если многие живописцы будут списывать черты одного лица, то все изображения будут сходны между собою, потому что сходны с одним лицем. Так, если многие нравы будут устремлены к подражанию нравов одного, во всех равно будет сиять добрый образ жизни. Поэтому с избранием одного останутся в бездействии все частныя произволения…» (Василий Великий. С. 66).

На первых порах, пока братия в обителях была немногочисленной, иноки ежедневно исповедовали игумену (когда число братии увеличивалось, его заменяли духовники) свои помыслы. Игумен отвечал перед Богом за спасение души каждого монаха. «Настоятель, если даже и свое житие хорошо устроит, но не заботится о тех, кто под его рукою, вместе с лукавыми в геену отходит», — говорил святой Иоанн Златоуст (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 547–548). Бремя ответственности игумена было очень тяжелым. Поэтому многие преподобные подолгу отказывались от настоятельства, считая себя недостойными. Так, преподобный Нил Сорский, по своему великому смирению, говорил о себе: «Какой разум у грешника? Только грехи».

По причине огромной ответственности настоятеля за братию и монастырь отношения в киновии в идеале должны были строиться на строгом послушании монахов игумену. Суздальский архиепископ Дионисий в своей уставной грамоте для псковского Снетогорского монастыря писал: «Послушание и покорение иметь к игумену во всем: если кто начнет говорить вопреки игумену и воздвигать свары, таковой да будет заключен в темницу, пока не покается; а непокорливаго монаха по первом, втором и третьем наказании изгонять вон из монастыря и не отдавать ему ничего, что было им внесено в монастырь» (Макарий. Кн. 3. С. 138).

В одном поучении неизвестного игумена XVII века сказано, что иноки не должны допускать в себе ни одной злой мысли об отце-игумене, а тем более произносить их вслух. Монахам, собирающимся вместе в келье, следовало соблюдать осторожность, чтобы беседа их была духовной, а не превращалась в злое обсуждение поступков игумена: «Вы же, братия моя, Богом соединенная, стадо Христово избранное, не мозите зла помыслить о своем игумене… пусть беседа ваша будет о посте, о молитве, о грехах и поклонах, о бесовских нападениях и о войне с ними, о печали и о терпении» (РГБ. Тр. № 626.Л. 558 об. — 559).

Согласно этому же поучению монах должен был все свои помыслы исповедовать игумену, не утаивая от него ничего. Если инок чувствовал, что впадает в уныние, леность, ропот или другие греховные состояния, то немедленно вставал на молитву. Поклонившись перед иконами, он трижды читал Иисусову молитву, прибегая к заступничеству своего игумена: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй Пречистыя Твоея Матери молитвами и господина моего игумена молитвами» (Там же. Л. 560). После этого быстро шел к игумену на исповедь. Исповедавшись, монах творил земной поклон перед игуменом и говорил ему: «Господине, отче, помолися о своем чаде!» А игумен утешал и наставлял брата поучениями из творений святых отцов. Но без дела игумена беспокоить запрещалось.

Строгостью отличались отношения игумена и братии в Пельшемском монастыре. Основатель обители — преподобный Григорий имел крутой и непреклонный характер. Про него рассказывали, что он не убоялся даже печально известного князя Дмитрия Шемяку, не имевшего, по словам русских летописцев, ни закона, ни страха Божьего. Однажды мятежный князь осадил Вологду. Пока продолжалась осада, Шемяка немилосердно грабил окрестные селения. На дворе стояла лютая зима. Люди, выгнанные из своих жилищ, погибали от голода и холода. Многие из них приходили в Пельшемский монастырь, надеясь здесь найти пристанище.

Видя такую беду православных людей, преподобный взял свой игуменский жезл и отправился к Шемяке. Не тратя времени на предисловия, преподобный Григорий сказал князю: «Не свои дела, князь, творишь, но поганские. Поганые (то есть некрещеные. — Е.Р.) народы такие дела творят, но они Бога не знают и закона Божьего, и Писания Божественного не чтут. А ты, князь, православной веры и свою Русь воюешь, а воинство твое православных христиан горькой смерти предает». Разъярившись на преподобного, Шемяка повелел его сбросить с помоста, на котором тот стоял. Долгое время преподобный Григорий лежал без чувств, потом встал, предрек Шемяке горький конец и пошел в свой монастырь (РГБ. Унд. № 298. Л. 15–15 об.)