Там мы стали другими - Томми Ориндж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чарльз встал и шагнул ко мне, затем остановился и сжал кулаки. Я поднял руки в умиротворяющем жесте, чуть отступая назад. Чарльз сделал еще шаг ко мне, потом оглянулся на Карлоса.
– Давай прокатимся, – сказал он корешу, и тот поднялся и выключил телевизор. Я смотрел, как они идут впереди меня к двери. Потом оглянулся в сторону комнаты Сонни. Мой правый глаз непроизвольно дернулся. – Поехали, – расслышал я голос Чарльза.
Чарльз ездил на темно-синем четырехдверном «Шевроле Эль Камино», сделанном на заказ. Машина сияла чистотой, как будто только что из мойки, и, вероятно, так и было. Парни вроде Чарльза вылизывали свои машины, а их обувь и шляпы всегда выглядели как новенькие.
Прежде чем вставить ключ в зажигание, Чарльз закурил косячок, передал его Карлосу, тот затянулся пару раз и отдал мне. Я сделал одну долгую затяжку и вернул сигарету. Мы поехали по бульвару Сан-Леандро в глубь Восточного Окленда. В машине гремел незнакомый бит, что-то медленное и басовое, и звук шел в основном из-под заднего сиденья, из сабвуфера. Я заметил, что Чарльз и Карлос слегка дергают головами в такт музыке. Ни один из них никогда бы не признался, что танцует, вот так качая головой, но все-таки они танцевали – пусть неуловимо, но танцевали, – и мне это показалось чертовски забавным, так что я чуть было не рассмеялся, но тут до меня дошло, что я тоже подтанцовываю, и это было совсем не смешно – похоже, я сам заторчал. Они курили какую-то другую дурь, возможно, сдобренную гребаной «ангельской пылью»[47] – Кей-Джей, как они ее называли. Черт, зная их, я мог бы догадаться, почему трясу головой, почему уличные фонари такие чертовски яркие, я бы даже сказал, красные. Хорошо еще, что я затянулся только разок.
Мы оказались на чьей-то кухне с ярко-желтыми стенами. Приглушенная музыка мариачи[48] просачивалась в комнату с заднего двора. Чарльз жестом велел мне сесть, и я скользнул за стол, как в кабинку. Карлос уселся слева от меня, постукивая пальцами по столешнице в такт какому-то другому ритму, звучавшему только в его голове. Чарльз устроился напротив и посмотрел на меня в упор.
– Ты знаешь, где мы?
– Полагаю, там, где может объявиться Октавио, но ума не приложу, какого хрена ты решил, что это хорошая идея.
Чарльз зашелся фальшивым смехом.
– Ты помнишь то время, когда мы отправились в Димонд-парк и долго пробирались по канализационной трубе? В какой-то момент мы оказались в кромешной темноте, слышался только рев воды, и мы не понимали, откуда, черт возьми, она взялась и куда бежит. Нам пришлось перепрыгивать через поток. Помнишь, как мы услышали голос, а потом тебе показалось, что кто-то схватил тебя за ногу, и ты завизжал, как гребаный поросенок, и чуть не упал, но я оттащил тебя назад, и мы вместе выскочили оттуда? – Чарльз возил по столу бутылкой текилы. – Я пытаюсь заставить тебя вспомнить, каково это, когда тебя хватают. – Чарльз оставил бутылку в покое и держал ее в руках. – Когда Октавио увидит твою физиономию, все будет именно так, и я вытащу тебя обратно, спасу, чтобы тебя не унесло в никуда по этой длинной трубе. В одиночку тебе не выбраться из этого дерьма, сечешь мою мысль?
Карлос обнял меня за плечи, и я попытался стряхнуть его руку. Чарльз откинулся назад и убрал свои лапищи со стола.
Как по команде, явился Октавио. Его глаза, словно пули, стреляли по комнате.
– Что за чертовщина, Чарлос?
Так Октавио называл Чарльза и Карлоса, потому что они были неразлучны и внешне похожи. И этим прозвищем он как бы хотел поставить их на место, давая понять, что они оба в подметки ему не годятся. Октавио и впрямь выглядел угрожающе: двухметрового роста, с бочкообразной грудью и мускулистыми руками, которые проступали даже сквозь неизменную черную футболку оверсайз.
– Октавио, – сказал Чарльз, – успокойся, я просто пытаюсь напомнить ему, что к чему. Не пыли. Он расплатится. Это же мой младший брат, Октавио, без обид, старик. Я просто хочу, чтобы он понял.
– Понял что? Какие обиды? Что за дела, Чарлос? Сдается мне, ты и сам не догоняешь.
Октавио вытащил из-за пояса белоснежный «магнум» и направил ствол мне в лицо, не сводя глаз с Чарльза.
– Мы тут что, по-твоему, в игрушки играем? – спросил Октавио, глядя на Чарльза, но обращаясь ко мне. – Ты берешь товар, тогда ты в долгу. Ты не платишь, теряешь все дерьмо – и мне плевать, как ты его потерял, – потом исчезаешь и вдруг объявляешься на кухне моего дяди. Да ты рехнулся, Чарлос. Я пришел сюда отдохнуть и повеселиться. Но, раз ты украл мой товар, а твой братец выкурил всю свою траву, теперь вы оба – мои должники. Я из-за вас вляпался в дерьмо, сам оказался должен поставщику, и нам всем крышка, если мы не заработаем настоящих денег, причем в ближайшее время.
Октавио продолжал держать меня на мушке. Выкурил всю траву? Что за хрень? Я уставился на ствол. Заглянул прямо в дуло. В этот черный туннель. Представил себе, как все произойдет. Октавио повернется к столешнице, чтобы налить себе выпивку, тогда Чарльз вскочит и накинется на него сзади с удушающим захватом. Октавио, сопротивляясь, выронит пистолет, и Чарльз повернется, удерживая противника за шею, и как настоящий старший брат крикнет мне: «Убирайся отсюда на хрен!» Но я бы не ушел. Я бы точно знал, что делать. Я бы подобрал пистолет, навел ствол в голову Октавио и посмотрел на Чарльза.
– Отдай мне пистолет, Келвин. И вали отсюда на фиг, – сказал бы Чарльз.
– Я никуда не уйду, – ответил бы я.
– Тогда пристрели его, – сказал бы Чарльз.
Потом мы с Октавио встретились бы взглядами. Я бы впервые заметил, что глаза у него зеленые. Я бы смотрел в эти глаза так долго, что это вывело бы Октавио из себя, и он отшвырнул бы Чарльза, прижимая его спиной к шкафчикам. Тогда я предложил бы напоить Октавио вусмерть, чтобы он на ногах не держался. Я бы сказал им, что в таком случае он ни хрена не вспомнит. Мы устроим ему блэкаут, и день у него сольется с ночью.
Я сидел с закрытыми глазами. На мгновение мне показалось, что я
