Лабиринты души - Андрей Гнездилов

Воистину, это оказался подарок не царский, но божественный. Увы, моя благодарность не могла излиться на Мистигриса: он исчез, и никто не мог указать мне его следа. Захваченный радостью жизни, восторгами творчества — ибо в любой час суток мог теперь ощущать свое сердце, — я стал забывать своего благодетеля, когда однажды ко мне постучался незнакомый человек и передал пакет от Мистигриса. В нем оказался его дневник и последние прощальные строки, обращенные ко мне.

«Вы волей случая оказались моим единственным наследником, — писал он. — Уходя от этих берегов, я оставляю вам свой дневник в придачу к шкатулке. Пусть не кажутся вам безумными мои слова, произнесенные при встрече. Может быть, то, что произошло со мной, послужит для вас разъяснением. Мой урок или опыт пригодится вам когда-нибудь. На гранях дня лишь смерть может удержать жизнь.

Мистигрис».

Я вел почти отшельнический образ жизни в своей мансарде и всегда считал себя одиноким, но только из дневника Мистигриса я понял, как заблуждался, какая пустыня окружала моего таинственного покровителя, хотя он был среди толпы, хотя обладал властью делать людей счастливыми. Но мне кажется, я не имею права передавать на суд чужих, от скуки любопытствующих глаз глубочайшие переживания Мистигриса, которые для меня явились откровением, как и его великий дар. Только одна внешняя кайма его жизни может быть открыта, и я воспользуюсь этим, чтобы те, в чьих душах живет страх перед смертью, получили надежду. Да будет так.

Нет нужды подробно останавливаться на детстве Мистигриса или на его зрелости, которая была посвящена ученым трудам и помощи тем, кто оказывался на грани катастрофы. Стоит только отметить ту странность в его характере, которая заставляла его перечить, казалось бы, полностью сложившейся логике событий, изменять судьбу в тот самый момент, когда обстоятельства непреодолимой стеной стали перед человеком. Мистигрис не задумываясь бросил свою жизнь на поле, где рок уже занес топор и уравнения решались по-другому. Его счастье выводило осужденных из-под удара палача. Не примите мои слова за преувеличения, свойственные спасенным. Мой покровитель не нуждался в благодарности. Тут было иное. Азарт, война, героизм философа? Нет, и это не то. Если, пожалуй, я прошепчу слово «любовь», если намекну на вечный поиск, то где-то вдали мелькнет маячком истина. Впрочем, так ли уж важно отыскивать корни, если мы видим цветы? Лучше приступить к самим событиям.

Бывают в жизни переломные моменты, когда все дела опостылели, как старая одежда, когда возникает потребность начать жить сначала и по-иному, когда мудрость опыта кажется пустяком. Вот в такое время старый холостяк, разменявший свои дни на пыль тесных архивов, вышел побродить на берег залива, где весна щедрой горстью рассыпала паруса многочисленных сил. Были уже сумерки, когда Мистигрис, выбравшись со стрелки на окраину парка, очутился на пристани, около которой покачивалась крейсерская яхта. В иллюминаторах уютно светились огоньки, у мачты стояла девушка в венке белых цветов. Мистигриса окликнули.

— Куда ты запропастился, несчастный салага? Иди скорее, без тебя мы не можем выйти в море.

Очевидно, моряки обознались, но тайное чувство подсказало путнику испытать удачу. Мистигрис подошел к яхте и спросил капитана, не может ли он заменить того, кто заставляет себя ждать. Тот с сомнением оглядел незваного гостя.

— А что вы умеете делать?

— Я полезен своей бесполезностью, могу заменить флаг на мачте или украшение на носу, — ответил Мистигрис. — Кроме того, заговариваю ветер, служу балластом и пищевым запасом, помогаю коротать жизнь тем, кто находит ее длинной.

Капитан рассмеялся:

— Ладно, годится, только знайте, что мы уходим далеко и надолго, так что ожидать, пока вы справитесь со своими делами, не будем.

— Дела служат цепочкой для тех, кто не умеет их делать. Я свободен.

И они вышли в море.

На яхте было восемь человек команды, включая капитана и его невесту. Девушку звали Лэсси, но это простое имя не могло отразить и десятой доли прелести той, которая его носила. В ней словно жило одновременно несколько людей, противоречивых и разных. Единственно, что их объединяло, это поразительная спартанская воля и разум, которому мог бы позавидовать любой мужчина. При этом она была необычайно женственна и хрупка, словно цветок, взлелеянный в оранжерее. Все это мгновенно отметил Мистигрис и с тайной ревностью устремил свой взгляд на капитана.

Этот человек не отличался ничем, кроме своей внешности. Наделенный всеми атрибутами морского волка — высокий рост, горбатый нос, зычный голос и обезоруживающая улыбка, — он поддерживал свой образ, старательно играя того, кем его видели окружающие. Но где-то в глубине его глаз сквозила холодная жестокость и себялюбивый расчет. В чем тайна их союза? — спрашивал себя Мистигрис и с грустью отвечал: в молодости. Да, они были молоды и полны сил. Добродетели одной и пороки другого казались бескрайним небом и легкими облаками, которые можно рассеять без труда.

Остальные члены экипажа не вызывали большого интереса у Мистигриса.

Еще одна вещь привлекла его внимание: это была шкатулка, принадлежавшая Лэсси. Ключ от нее давно затерялся, и она не открывалась. Девушка смеясь заявила, что в ней хранится сокровище, которым она может воспользоваться в минуту крайности.

Плавание проходило благополучно, попутный ветер нес яхту мимо живописных берегов, покрытых лесами и дюнами. Они причаливали к крохотным островам, где можно было разжигать костры и пополнять запасы воды из прозрачных ручьев. Внушительная батарея бутылок с вином поддерживала веселье путешественников. Мистигрис осваивал морскую профессию вперемежку с ловлей рыбы. Лэсси, сидя на носу яхты, предавалась чтению. Однажды ночью на стоянке, когда разгулявшийся экипаж во главе с капитаном подражал своим храпом штормовому прибою, Лэсси подошла к Мистигрису, который поддерживал огонь костра.

— Сэр, — начала она шутливо, — все рыцари спят, а меня некому защитить от бессонницы. Вы хвалились когда-то, что помогаете коротать жизнь. Не примените ли ко мне свое искусство?

Мистигрис задумался на мгновение, а затем кивнул:

— Пожалуй, я расскажу вам историю собачьей леди. Некогда жил капитан Гоббс, который был одержим манией собственности. Корабль носил его имя, матросы должны были называться людьми Гоббса, — все, чем он владел, служило во славу его. Он не знал недостатка, но жажда славы толкнула его в море, и если случалось ему открывать какие-нибудь новые острова, он непременно высекал на скалах свое имя. Можно было бы создать целую поэму, посвященную теме «Скупец и море», но однажды он встретил леди удивительной красоты и завладел ею. Увы, кусок, оказавшийся в его зубах, он не смог проглотить. Леди превосходила его даже в том, что считается неотъемлемым мужским достоинством, — она отличалась умом и силой характера. Кроме того, гордостью она могла бы затмить испанских грандов. Капитан Гоббс пропал. Леди отказалась принять его имя, считая его плебейским, и доказала ему всю смехотворность его претензий на славу и исключительность. Леди заставила его унижаться, вымаливать у нее хоть каплю любви и внимания. Единственный выход из положения был бы расстаться с нею, но Гоббс страдал дикой ревностью. Жизнь превратилась для него в муку.

Безобразные сцены в капитанской каюте, где он грозил, умолял, плакал и проклинал, заканчивались вымещением злобы на экипаже. Горе тому, кто осмеливался бросить на леди хотя бы ничтожный взгляд, исполненный нежности. Капитан беспощадно расправлялся с соперником, не внимая никаким объяснениям. Ревность шептала Гоббсу заключить леди на неприступном острове, но он никому не верил и боялся предательства команды. Дошло до того, что капитан лишился сна, подозревая леди в желании изменить ему. Как-то в одном порту старинный приятель Гоббса похвастался своим корабельным доктором, который, по его словам, мог вылечить любую болезнь. Капитан встретился с эскулапом, и тот сумел усыпить его одним голосом. На следующий день Гоббс вызвал доктора и предложил перейти на его судно. «Сэр! — ответил доктор. — О вас ходит недобрая слава бешеного. Стоит ли мне подвергать жизнь опасности со стороны своих больных, если они и так зависят от прихоти моря?» — «Я буду платить вам столько, сколько получает адмирал», — заявил Гоббс. Доктор рассмеялся: «Капитан! Если я захочу, то смогу содержать три таких корабля, как ваш, со всем экипажем».

Гоббс остался ни с чем. Однако не прошло и трех дней, как он напал на корабль своего приятеля, потопил его и забрал доктора на свое судно. Пиратские нравы той эпохи не были в диковинку, и доктор покорился участи пленника. Встреча его с леди была примечательна, они пристально вглядывались друг в друга, а Гоббс скрежетал зубами, не в силах запретить или прерывать их знакомство. Разум капитана заколебался. Теперь уже двое делили свою власть над ним. Доктор согласился помочь ему, при условии полного подчинения. И вот впервые в капитанской каюте за столом стала собираться роковая троица, ведя долгие разговоры, часто кончавшиеся лишь под утро. Доктор и леди, оба одновременно пленники и властелины Гоббса, легко находили общий язык, а капитан внимал им в молчании, убаюкиваемый близостью возлюбленной и голосом целителя. Это не могло продолжаться бесконечно, и команда с жадным нетерпением ожидала развязки, делая ставки то на доктора, то на леди.