Птицы прилетают умирать в Перу (сборник) - Ромен Гари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы прекрасно знаете, что я не собираюсь никого бросать, — возразил великан. — Я к вам очень привязан. Я вам очень признателен за все, что вы для меня сделали.
— Я преследую свои интересы, и только. Если вы считаете, что вас легко заменить…
— Я совершенно не представляю, что бы я без вас делал, — заявил великан. — До встречи с вами я был никто. Вы изменили мою жизнь. Вы дали мне возможность повидать свет…
— Осмотрите его, доктор. Его каждый вечер бросает в жар. Меня беспокоят его испражнения: они совершенно бесцветны. Он мочится каждые десять минут. Что-то тут не так. Он необычайно эмоционален. Разумеется, я его застраховал, но, признаюсь, я к нему очень привык. Мы не первый день вместе. Не стану скрывать: я боюсь. Представьте, что он умрет, доктор, тогда конец моему номеру! И чисто по-человечески я должен все-таки о нем позаботиться. В его состоянии… Ах, чего только не выдумает природа!
— Я глубоко тронут тем, что вы только что сказали, — заверил великан с пафосом. — Вы можете на меня рассчитывать. Я выдержу, мне только двадцать три года. Обычно великаны дотягивают до тридцати, иногда даже больше. Это зависит от роста и условий жизни. Обещаю вам, что сделаю все возможное.
— Тогда ведите себя спокойно. Прекратите играть в Ромео.
Доктор чувствовал себя немного не в своей тарелке. Ему вдруг показалось, что он сам то ли слишком высокий, то ли слишком маленький и что есть даже какая-то патология уже в одном том, что ты человек. Он тщательно прослушал великана: сильный насморк, больше ничего.
— Сильный насморк, — сказал он, — больше ничего.
Герр Малер вынул сигару изо рта и принялся хохотать.
— Ха! Ха! Ха! Сильный насморк, больше ничего! Вы слышите, Себастьян? Вот от чего мы, оказывается, страдаем, вы и я, от насморка! Все остальное просто чудесно! Ха! Ха! Xa!
Великан тоже расхохотался. Фура задрожала. Доктор убрал свой стетоскоп.
— Я все же хочу, чтобы ему сделали рентген, — заявил герр Малер, когда немного успокоился. — Может, найдут что-нибудь. По-вашему, в легких у него ничего нет? Вы знаете, они очень быстро портятся. Моего югослава убил обычный фурункул на ягодице, когда ему не было еще и двадцати. Говорят, что подонок, который уехал с моей женой, — француз, между прочим, — болен чахоткой. Прошу вас, осмотрите его получше. Его может прихватить где угодно. Во всяком случае, в одном для них фатальный исход неизбежен: это когда они влюбляются. Эмоции убивают их тут же. Это общеизвестная истина, не правда ли, доктор? Скажите ему.
— Уверяю вас, Игнац, я испытываю к этой девушке самые благородные чувства.
— Ха! Ха! Ха! Вы все одинаковы. Ваш предшественник говорил то же самое о моей жене. Они вместе уехали, и сейчас он болен чахоткой. Впрочем, он ее не похитил. Хотелось бы все же знать, как это у них получается. Моя жена восемьдесят пять сантиметров — и этот бандит — под три метра ростом: он без костылей и ходить-то не мог. Что угодно отдам, только бы узнать, как это у них получается, — обычное профессиональное любопытство, клянусь…
Дверь отворилась, и в фуру вошла девочка лет двенадцати. Она была в берете, а ее очень светлые волосы прядями спадали на приподнятый воротник пальто. Она закрыла за собой дверь и бросила строгий взгляд на лилипута, который тотчас привстал на своем ложе. Девочка отвернулась от него и подошла к великану. Тот густо покраснел, и капли пота выступили у него на лице. Герр Малер скрестил руки на груди, прикусил сигару и язвительно хохотнул.
— Вот-вот, — воскликнул он, — будьте как дома, не стесняйтесь!
Девочка не обращала на него никакого внимания. Она подняла глаза к лицу великана. Тот улыбнулся, и это была такая робкая и детская улыбка, что сердце у доктора сжалось.
— Ты не пришел, как обещал, Себастьян, — сказала девочка.
— Она хочет его смерти! — завопил лилипут.
— Я немного простужен, мадемуазель Ева, — прошептал великан.
— Вчера вечером они два часа провели на улице, держась за руки и любуясь луной! — вскричал герр Малер. — Об этом судачит весь цирк! Он не надел даже пальто! Она разорит меня!
— Я дала ему шерстяное одеяло, — сказала девочка. — Кстати, было вовсе не холодно.
— Мне хорошо известна цель ваших интриг, — воскликнул герр Малер. — За всем этим стоит твой отец! Вы потеряли удава, дрессированных собак вам уже недостаточно, вот вы и хотите заполучить великана для своего зверинца. Я не допущу, чтобы меня обокрали. У нас с ним контракт. Я сообщу в полицию. Я затаскаю вас по судам, вот увидите!
— Себастьян волен делать все, что ему нравится, — сказала девочка. Правда, Себастьян?
— Совершенно верно, мадемуазель Ева, — сказал великан. — Я совершенно свободен делать то, что мне нравится.
Девочка мечтательно посмотрела на него снизу вверх своими голубыми глазами.
— Ты прекрасен, Себастьян, — произнесла она важно. — Знаешь, я люблю тебя.
Великан улыбнулся и опустил ресницы. Девочка положила свою миниатюрную ручку на его огромную лапищу.
— Посмотрите на них, — взвыл герр Малер. — Никакого стыда! Она приходит сюда, чтобы подстрекать его к дезертирству! Какие люди, доктор, какие ужасные люди! Да сделайте же что-нибудь, объясните ему, она же его убьет!
— Себастьян не боится, — сказала девочка. — И вы не имеете права обращаться с ним как с вещью.
— Я трачу по пятьдесят марок в день на одни только витамины для него, вскричал герр Малер. — У вас нет средств, вы не сможете его содержать, говорю вам. Вы знаете, сколько он потребляет за один день? Пять кило мяса, и это только что касается протеинов!
— Не хлебом единым жив человек, — заявил вдруг Себастьян.
— Доктор, объясните же этой потаскушке, что это существо неспособно выдержать и малейшего волнения, пусть она оставит его в покое.
— Извините меня, — сказал доктор, — но это немного выходит за рамки моей компетенции.
— Конечно, — кивнул герр Малер, — и потому я просил также и ветеринаров осмотреть его. За ним нужен специальный уход: он не протянет и двух недель, если бросит меня.
— Я вовсе не собираюсь вас бросать, Игнац, — сказал Себастьян. — Но вы не можете запретить мне видеться с друзьями.
— Пора бы уже вам понять, герр Малер, — сказала
