Старики и бледный Блупер - Густав Хэсфорд

Младший капрал Статтен подводит свою огневую группу к снайперу.

— Гляди-ка, — говорит младший капрал Статтен. — Девчонка. Ну и разворотило же ее!

— Посмотрите на нее! — говорит Стропила. Он расхаживает вокруг стонущего куска развороченного мяса. — Посмотрите на нее! Правда, я крут? Правда, я грозен? Я ль не душегуб? Я ль не сердцеед?

Алиса наклоняется, расстегивает полевой ремень снайпера и выдергивает его из-под тела. Снайпер слабо стонет. Что-то говорит нам по-французски. Алиса швыряет окровавленный ремень Стропиле.

Снайпер начинает молиться по-вьетнамски.

Стропила спрашивает: «Что она говорит?»

Я пожимаю плечами. «Какая разница?»

Скотомудила сплевывает. «Стемнеет скоро. Потопали-ка обратно в роту».

Я говорю: «А с гучкой что?»

— Да хрен с ней, — говорит Скотомудила. — Пускай тут гниет.

— Нельзя ее вот так оставлять, — говорю я.

Скотомудила делает гигантский шаг ко мне, наезжает.

— Слышь, мудак, Ковбоя ранило. Ты только что друзей потерял, урод. Я руковожу этим отделением. Пока меня не разжаловали, я взводным сержантом был. И я говорю — гучка эта здесь останется, крысам на потеху.

Стропила защелкивает на себе северовьетнамский ремень. У ремня тускло-серебристая пряжка со звездой, которая выгравирована посередине.

— Джокер — сержант.

Скотомудилу это весьма удивляет. Он глядит на Стропилу, потом на меня. Наконец произносит:

— Тут это ни хрена не катит. Мы в поле, урод. Ты ни хрена на хряк. Не тянешь ты на хряка. Хочешь со мной схлестнуться? А? Смахнемся?

Я говорю:

— Меня этим отделением командовать за миллион долларов не заставишь. Я просто говорю: нельзя эту гучку вот так тут оставлять.

— А мне-то что? — говорит Скотомудила. — Давай, похерь ее.

Я говорю:

— Не, я не буду.

— Ну, тогда по коням. Выдвигаемся… Незамедлительно.

Я гляжу на снайпера. Она хныкает. Я пытаюсь прикинуть, чего бы сам желал, лежа вот так полумертвым, в страшных мучениях, среди врагов. Заглядываю ей в глаза в поисках ответа. Она видит меня. Она понимает, кто я: человек, который положит конец ее жизни. Мы стали близки, мы повязаны кровью. Я начинаю поднимать «масленку», а она — молиться по-французски. Я дергаю за спусковой крючок. Бах!. Пуля входит снайперу в левый глаз и, выходя, отрывает затылочную часть головы.

Отделение застывает в молчании.

Потом Алиса фыркает, сверкает широкой улыбкой.

— А ты крутой чувак. И почему ты не хряк?

Ковбой с Доком Джеем появляются рядом со мной.

Ковбой говорит:

— Мудила, я пригоден для дальнейшей службы. Благодарю за службу, Джокер. Ну, ты и крут.

Скотомудила сплевывает. Делает шаг вперед, наклоняется, выхватывает мачете. Одним могучим ударом отрубает ей голову. Он хватает голову за длинные черные волосы и высоко ее поднимает. Смеется и говорит:

— Да упокоятся обрубки твои, сука, — снова ржет. Идет по кругу и тычет окровавленным шаром в наши лица. — Крут? Кто крут? Теперь кто крут, уроды?

Ковбой глядит на Скотомудилу и вздыхает.

— Джокер крут, Мудила. А ты… Ты просто скотина.

Скотомудила замолкает, сплевывает, швыряет голову в канаву.

Ковбой говорит:

— Выдвигаемся. Дело сделано.

Скотомудила поднимает свой пулемет M60, укладывает его поперек на плечи, вразвалку подходит ко мне. Улыбается.

— Слышь, а Недолет так и не увидел той гранаты, что его похерила, жиденка этого.

Скотомудила отцепляет гранату от бронежилета и толкает меня ею в грудь — изо всей силы. Мудила озирается по сторонам, потом снова мне улыбается.

— Никому не дозволено на Скота класть, урод. Никому.

Я прицепляю гранату на бронежилет.

Алиса подбирает винтовку снайпера.

— Э, а сувенир-то номер один!

Стропила стоит над обезглавленным трупом снайпера. Он наставляет на нее M16 и выпускает в тело длинную очередь. Потом говорит: «Она моя, Алиса». Забирает у Алисы СКС и внимательно его рассматривает. Опускает глаза и любуется новым ремнем. «Я первый в нее попал, Джокер. Она бы все равно умерла. Это первый убитый на моем счету».

Я говорю: «Ясное дело, Строп. Ты ж ее похерил».

Стропила говорит: «Я! Я ее похерил. Я грохнул ее на хрен!» Снова глядит на свой северовьетнамский ремень. Поднимает вверх СКС. «Ну, подожди, вот Мистер Откат еще и это увидит!»

Алиса опускается на колени рядом с трупом. Своим мачете он отрубает у снайпера ступни. Кладет ступни в синюю холщовую хозяйственную сумку. Отрубает у снайпера палец и снимает с него золотое кольцо.

Мы ждем, пока Стропила не сфотографирует мертвую гучку, и пока Алиса не сфотографирует Стропилу, который позирует, уперев СКС в бедро и поставив ногу на расчлененные останки вражеского снайпера.

А потом, когда мы уже уходим, в зазубренных зубьях разбитого окна Стропила замечает отражение своего лица и видит на нем новую, незнакомую улыбку. Стропила долго-долго вглядывается в себя самого, а затем, уронив карабин, просто бредет куда-то по дороге, не оборачиваясь, не отвечая на наши вопросы.

Ковбой машет рукой, и мы выдвигаемся. О Стропиле никто не говорит ни слова.

Мы топаем обратно в Запретный город и устраиваемся там на ночь.

Делаю отметку на своем стариковском календаре — пятьдесят пять дней в стране до подъема.

Позднее, уже в темноте, возвращается Стропила.

Всю ночь сражения вокруг нас продолжаются, вспышки зверства слышны отовсюду, то разрыв мины из миномета, то проклятья, то вопли.

Мы спим сном младенца.

Солнце, встающее над Хюэ утром 25 февраля 1968 года, озаряет мертвый город. Бойцы корпуса морской пехоты США освободили Хюэ до основанья. Здесь, в самом сердце древней имперской столицы Вьетнама, этой живой святыне для вьетнамцев с обеих сторон, зеленые морпехи из зеленой машины освободили бесценное прошлое. Зеленые морпехи из зеленой машины расстреляли кости священных предков. Мудрые как Соломон, мы превратили Хюэ в руины, чтобы спасти его.

На следующее утро Дельта-шестой отваливает нам чуток халявы, и мы проводим весь день в императорском дворце в поисках золотых слитков.

Мы входим в тронный зал, где восседали императоры прошлых времен. Трон кроваво-красный, усыпанный грошовыми зеркальцами.

Хотел бы я жить в Императорском дворце. Яркий фаянс на стенах оживляет их. На крыше оранжевая черепица. Повсюду каменные драконы, вазы из керамики, бронзовые журавли, стоящие на черепашьих спинах, и много других прекрасных предметов, происхождение и назначение которых неизвестно, но нет сомнения, что они очень ценные, очень красивые и очень древние.

Я выхожу из дворца в потрясающий императорский сад. Обнаруживаю там Алису и Стропилу, которые разглядывают хрустящих зверушек. Определить, какой армии они принадлежали, не представляется возможным. Напалм даже костей не щадит. Я говорю: «Пристрастие к аромату жареной плоти, следует признать, достигается многочисленными упражнениями».

Алиса смеется. «И нахрен все тут изувечили? Ведь это место типа волшебного храма, знаешь, да? Гуки так его любят. Раздолбать его — все равно, что… ну, Белый дом раздолбать. Вот только на Белый дом всем насрать, а это место в десять раз древнее».

Я пожимаю плечами.

— Дурдом, — говорит Алиса. — Дурдом, на хер. Эх, до чего же в Мир охота.

Я говорю: «Нет, это в Мире дурдом-то и есть. А вот это, весь этот говеный мир — он и есть настоящая реальность».

Через какое-то время появляется Ковбой и говорит, что командир роты «Дельта» сказал, чтоб собирались на берегу у Земляничной поляны.

Отправляемся туда. Глядим на сотворенные нами руины. Надоели уже, столько их повсюду.

Сумерки.

Те, кто остался от роты «Дельта» 1-го батальона 5-го полка 1-й дивизии морской пехоты, развалились по всему берегу у Ароматной реки. Бородатые хряки спят, готовят хавку, хвастаются, меряются сувенирами, заново воссоздают все моменты сражения, реальные и мнимые, где каждый из них — герой невиданный.

Отделение «Кабаны-Деруны» измотано до смерти. Мы врезали свои имена в скрижали истории — на сегодня хватит. Вытаскиваем фляжки. Готовить слишком жарко, поэтому сухпай едим холодным.

Кто-то из парней начинает приподниматься.

Донлон встает на ноги, кричит: «Смотрите!»

В пяти сотнях ярдов к северу отсюда на реке Ароматной остров. На этом острове миниатюрные танки сжимают полукольцо вокруг лихорадочно мечущейся муравьиной семьи. Муравьи бросают свои вещи, перекидывают АК-47 за спины и прыгают в реку. Муравьи спасаются бегством вплавь, гребут изо всех сил.

Все танки открывают огонь из 90-мм орудий и пулеметов 50-го калибра.

Кое-кто из мурашей идет на дно.

Ганшипы «Кобра» с жужжанием выносятся из-за свинцового горизонта и обрушиваются на добычу.