Пампа блюз - Рольф Лапперт

Верхний свет автоматически выключается.

Масловецки обеими руками толкает меня вперед по темному коридору.

— Видишь? Это не она! — говорит он, когда мы отходим на достаточное расстояние от комнаты.

— Конечно, она! — кричу я.

Масловецки с такой силой напирает на меня, что я спотыкаюсь.

— Тише ты! — шипит он.

Мы поднимаемся по лестнице на последний этаж.

— Да не была она в душе! Она просто волосы намочила! На такое хватит полминуты!

— Давай сначала выясним, пропало ли что-нибудь. Масловецки заходит в свою квартиру и включает свет. Масловецки круглый год носит светлую одежду, а вот что касается мебели, тут у него совсем другие предпочтения. Доминанта его гостиной — большой диван и два кресла из черной кожи. Между окнами стоит старый шкаф из темного дерева, у стены напротив — перекликающийся с ним по цвету комод. На дубовом полу постелены два персидских ковра в темно-красных тонах. Даже картины на стенах мрачные. На одной изображен темный лес, на другой — ночной пейзаж.

Масловецки открывает ящики комода и маленького приставного столика. Потом он заглядывает в шкаф и в деревянный ящик рядом с диваном.

— Все на месте, — констатирует он. В кабинете он включает настольную лампу, проверяет ящики шкафа с документами и окидывает взглядом книжные полки.

— Тут тоже все в порядке.

Он идет в ванную и едва не запинается о деревяшку, которую я бросил на коврике. Он наклоняется и поднимает ее.

— Это я прихватил с собой, — говорю я.

— Понимаю.

— Я же не знал, что меня ждет.

Я отбираю у него деревяшку.

— Ясно, — говорит Масловецки, включает свет в ванной, быстро осматривает ее и направляется в спальню.

— Тут тоже все на месте! — кричит он через секунду.

Я бессильно опускаюсь в одно из мягких кожаных кресел.

— Ты уверен? Деньги, ценности, все?

Масловецки берет с подоконника расписную вазу, вертит ее в руках и ставит на место.

— Я же говорю: Лена не воровка, она журналистка!

— Что она забыла здесь наверху?

— Откуда мне знать.

Масловецки садится на диван, откидывается на спинку и вытягивает ноги.

— Наверное, она хочет понять, кто мы такие.

— У тебя тут есть чертежи тарелки или что-нибудь подобное?

Масловецки мотает головой.

— Конечно нет.

Напольные часы бьют половину первого, и я вздрагиваю. Бедняга Карл до сих пор сидит с тремя пьяными в стельку болтунами внизу в пивной и явно давно хочет в туалет.

Или улегся на пол к Рюману, чтобы поспать. Я выбираюсь из кресла и иду к двери.

— Отдыхай, — бормочу я и включаю свет в прихожей.

— Эй, думаешь, я тут останусь?

Масловецки выходит вслед за мной, и мы вдвоем спускаемся вниз.

После того как одетый в шлем Карл оказывается в кабине, я завожу мотор мопеда и жду, пока он немного разогреется. Потом я делаю круг по парковке и смотрю на окно Лены. Света нет.

Я выезжаю на улицу, жму на газ и надеюсь, что ветер по дороге охладит мою голову.

Peak Performance.

Если мои знания английского меня не подводят, это означает что-то вроде «выдающегося достижения» или «крутого шоу». Что-что, а шоу Лене сегодня удалось.

15

Следующее утро тоже начинается с головной боли. Но на сей раз дело не в пиве, а в двери. В ванной я подхожу к зеркалу и готовлюсь к самому худшему. Однако никаких следов не обнаруживаю. Лоб не синий и не зеленый, шишка за ночь тоже не выросла. Я почти разочарован.

Умытый и одетый, я заглядываю в комнату Карла, который еще лежит в кровати. Я оставляю его спать и иду на кухню, чтобы приготовить завтрак. Пока чайник вскипает, я ищу на радиоприемнике местный канал, регулярно передающий новости, но, кажется, наше убийство никого не волнует. Интересно, где сейчас Георгий. Из детективов я знаю, что трупы увозят в морг и что тело жертвы всегда вскрывают, чтобы установить точную причину смерти. Нож, которым его закололи, вероятно, лежит в пластиковом пакете, весь в крови и отпечатках пальцев. Я представляю себе, что было бы, если бы убийца надел перчатки. Тогда полиция, возможно, никогда бы не узнала, кто убил Георгия, и Анне с Йо-Йо пришлось бы надолго остаться в тюрьме. Пока один из них не признается. Может, они убили Георгия вдвоем и хотели сбежать, в Бразилию или в Папуа — Новую Гвинею. Но потом, когда Георгий уже лежал в луже крови на полу кухни и действительно был мертв, они почувствовали себя настолько ужасно, что Йо-Йо вызвал полицию.

Чтобы от таких мыслей голова не разболелась еще сильнее, я бужу Карла, помогаю ему умыться и одеться, и мы садимся завтракать. Я намазываю ему бутерброд и подливаю ему в чай немного холодной воды, чтобы он не обжегся. Он благодарит меня и начинает есть, медленно, как черепаха. Я вдруг замечаю желтые резиновые перчатки над раковиной, хлебный нож и красное смородиновое желе, и у меня пропадает аппетит.

После завтрака я остаюсь в комнате Карла, чтобы составить ему компанию. На коленях у меня телефонная книга и блокнот. Пока Карл обклеивает стены, я выписываю номера телефонов местных газет. Окно открыто, в комнату задувает теплый ветерок. На улице все тихо, только иногда слышно стрекотание кузнечика на лугу или жужжание пролетающего мимо насекомого. У меня получается список из четырех номеров, я приношу из кухни беспроводной телефон и звоню в редакцию «Крембергер боте». Женщина в приемной не знает никого по имени Лена и соединяет меня с кем-то из редакторов. Он тоже не может мне помочь и говорит, что одну из внештатных сотрудниц, возможно, зовут Лена, но практически все они студентки и приходят и уходят, когда им вздумается. Я благодарю его и звоню в «Лоэнфельдер анцайгер», где строгий женский голос уверяет меня, что в редакции нет никого с именем Лена, как среди штатных, так и внештатных сотрудников. В «Норд-Ост курьер», самой крупной из трех газет, меня соединяют с менеджером по персоналу, который сообщает мне, что в настоящий момент никого с таким именем в их документах не числится.

Остается еще «Штрееритцер амтсблатт», но вся его редакция — пожилой мужчина по фамилии то ли Дромер, то ли Понерт, то ли Бомерс и его жена. Раньше их газетку доставляли в каждый дом в округе, но те времена давно прошли, по крайней мере для Вингродена. Когда я был маленьким, мне доводилось держать в руках «Штрееритцер амтсблатт», потому что я разводил из нее костер или делал шляпу или кораблик. Мужчина, который так шепелявит в трубку, что я понимаю только половину, утверждает, что он и его жена вот уже десять лет подряд выпускают газету вдвоем и никогда не слышали ни о какой Йене. Я поправляю его: девушку зовут Лена, но он уже повесил трубку.

Пока я больше получаса названивал в разные газеты, я почти убедился в том, что Лена не журналистка. Она, конечно, может оказаться внештатной сотрудницей «Крембергер боте» или какой-нибудь другой крупной газеты, в чем я, однако, сильно сомневаюсь. То, что она ни с того ни с сего появилась в Вингродене и разыгрывает спектакль с поломкой машины, вряд ли связано с НЛО. Может, она вообще из налоговой инспекции и хочет прижучить Масловецки.

А может, она преступница в бегах и прячется у нас от своих преследователей. Возможно, она писательница, у которой творческий кризис… Нет, вряд ли бы она приехала за новыми историями в такую дыру. Но ведь что-то же она здесь забыла. В потайном отделе ее чемодана может быть спрятан план, средневековая карта с указанием местонахождения клада. Она разведала, где лежат тысячи золотых слитков, бесследно исчезнувших во время Второй мировой войны. Она хочет забрать из тайника то, что ее отец спрятал тут двадцать лет назад после ограбления банка.

Бред. У меня слишком буйное воображение. Лена сбежала из дома, у нее закончились деньги, и теперь она водит за нос Масловецки, чтобы какое-то время пожить в «Белой лошади». Скоро она исчезнет, не заплатив, и оставит нам на память свою груду металлолома, которую называет «Луизе».

Но что она искала в квартире Масловецки?

У меня кружится голова, и я решаю остановиться. Если я хочу узнать тайну Лены, мне придется спросить ее саму. Чтобы отвлечься, я тащу отбивающегося от меня Карла на веранду и играю с ним несколько партий в «Мемори». Мы пьем холодный чай, оставшийся с завтрака. По радио завывает музыка, правда, так тихо, что Карл заглушает ее своим сопением.

После третьей партии в «Мемори» звонит телефон. Масловецки сообщает мне, что связался с комиссаром и едет в город, чтобы забрать Йо-Йо. Я спрашиваю его о Лене, он говорит, что она взяла у него велосипед. Он еще раз просит меня прийти на поминки вечером, и я еще раз ему обещаю. Я желаю ему счастливого пути и кладу трубку.

Когда я выхожу на веранду, Карла уже нет за столом — теперь он стоит посреди поля. Я иду за его шляпой и направляюсь к нему. Он расставил руки в стороны, как полицейский, который регулировал движение на перекрестке и вдруг застыл неподвижно. Или как сумасшедший старик, разыгрывающий Иисуса. Корм для птиц он взял из стеклянной банки на одной из полок на веранде. Карл стоит с закрытыми глазами, но я знаю, что он слышит меня.