Рай милостью Божией. Обретение - Бетти Лаймен-Рисивер

— Но она ненавидела Кентукки! Она была такой хрупкой, нежной, такой слабой… она не могла здесь выжить и надорвалась… А меня… так влекла эта земля — чудная земля, таящая в себе надежду… Я никогда и не помышлял уезжать отсюда. — Он тихо выругался, пытаясь освободить руку, но Китти еще сильнее сжала ее.

— Я не могу выносить, когда ты так убиваешься, изводишь себя… но за что? Роман, за что? Когда я с Майклом навещала ее в Хэрродтауне, Сара говорила мне, что ей там очень нравится… Ее отец всегда повторял, что Бог лучше других понимает ложь во спасение… Ее признания вполне достаточно, чтобы пережить эту утрату и не казнить себя!

Глаза его сузились, и он снова отвернулся.

— Она и правда сказала тебе об этом?

— Да, я не вру!

Роман молчал. На его лице отражались печаль, чувство вины и изнеможение; глаза глубоко запали. Откинувшись на спинку стула, он сжал руку Китти.

Одно из поленьев в камине сдвинулось с места, посылая целый сноп искр вверх.

— Ты помнишь, после смерти Каллена… я просил тебя переехать к нам в Хэрродтаун?

Китти кивнула.

— И ты ответила, что остаешься здесь.

Она снова кивнула.

— Значит, тогда у тебя была потребность в этом, да? А теперь точно такая же потребность возникла у меня, Китти. Я должен уехать из Кентукки.

Она, ответно сжав его руку, поняла, что никакие слова больше не нужны. Подойдя к ящику возле кровати, она вытащила оттуда несколько лоскутных одеял.

— Можешь лечь прямо здесь, на полу возле камина.

Он отмахнулся.

— Нет, я пойду спать в блокгауз.

— Не стоит: там не топят на ночь камин. Да ты еще и не высох… Оставайся у меня!

Она подошла к Майклу, сбросила шаль и снова легла. Пока она засыпала, Роман неподвижно сидел на стуле.

Когда Китти проснулась, дождь все еще барабанил по крыше, но Романа уже не было, а одеяла лежали нетронутыми на том же месте, где она их оставила.

Расправив плечи и недоверчиво покачивая головой, Ребекка Бун устроилась поудобнее на стуле-качалке и уставилась на Китти.

— Никто не убедит меня, что Роман Джентри навсегда покинул Кентукки! — безапелляционно заявила она. — Он выдержит на востоке не дольше Дэниэла.

Она приехала в Бунсборо вместе с Израилом и Дэниэлом-Морганом, которому исполнилось уже двенадцать лет, — погостить у Джемины. И зашла к Китти.

— Вы его не видели, — грустно ответила Китти, наливая две чашки густого молока. Передавая одну из них Ребекке, добавила: — Он так подавлен… Винит себя в смерти Сары.

В глазах Ребекки мелькнула глубокая печаль-понимание:

— Да поможет Господь этому несчастному… — Она обхватила ладонями чашку с молоком, словно озябла. — Он всегда был таким, ты же знаешь… Еще мальчишкой всегда все брал на себя.

Китти молчала.

— И все же… — вздохнула Ребекка. — Мне кажется, он вернется, когда развеется его печаль. Вот увидишь!

В каштановых волосах Ребекки Китти заметила несколько седых прядей, и ей показалось, что жена Буна немного отяжелела со времени их последней встречи, вокруг глаз появилось больше морщинок, но лицо не очень изменилось с той поры, как Китти шесть лет назад впервые увидела ее. И это несмотря на все жизненные передряги! Китти вспомнила о ее первенце — несчастном мальчике, которого замучили индейцы… о тех печальных днях безысходности, когда даже Ребекка поверила, что Дэниэл мертв…

— Я слышала, — сказала она, — что Дэниэл назначен управляющим округа Лафайет.

— Да. И очень этим доволен, готова поклясться! И еще он ужасно рад, что его повысили в полицейском чине: теперь он подполковник, хотя никому об этом не говорит. — Она улыбнулась: — Дэниэл не любит быть на виду… Сейчас он уехал в Ричмонд как представитель округа в Ассамблее. Мне бы хотелось, чтобы он узнал о Саре до своего отъезда — по крайней мере, мог бы навестить Романа, если тот объявится там. — Выпив молоко, она отставила чашку.

Китти долго смотрела на Ребекку.

— Ребекка… да вы что, снова беременны?!

Ребекка кивнула.

— Теперь это меня наверняка доконает… или Дэниэла. Хотя мужики вообще-то выносливые…

— Ах, Ребекка… как же это здорово! — Китти порывисто обняла ее.

— Вот и Джемина говорит то же самое. Но, по-моему, внучка, когда подрастет, будет шокирована тем, что ее дядя или тетка младше ее.

Она отвернулась, словно смущаясь тем, что сказала, и Китти вдруг с особой ясностью вспомнила, как они с Калленом во время осады отказались от надежной безопасности в стенах блокгауза и отправились в свою хижину, хотя индейские снайперы простреливали форт. Они лежали рядом, самые счастливые люди на земле, и в те минуты им казалось, что смерть над ними не властна.

Китти выпрямилась, чтобы растереть натруженные мышцы поясницы и вытереть заливающий глаза пот. Она глядела на грядку бобов, подсчитывая, сколько еще сорняков ей предстоит прополоть. Заниматься этим в полдень, на самом солнцепеке — полное безумие! Ну кто в такое время обрабатывает огород! Но ей нужно многое успеть до начала уроков в школе…

Китти упрямо рубила острой тяпкой особенно неподатливый и толстый корень сорняка, когда услышала топот скачущего к форту всадника. «Кажется, это Израил Бун… — подняв голову, всмотрелась она. — Да, точно…»

Лошадь шла быстрым галопом. Израил не заметил Китти и промчался в открытые ворота.

«Что-то стряслось», — встревожилась она.

И поспешила к хижине Джемины и Фландерса Кэллоувэев. На крыльце стояла Элизабет Кэллоувэй, готовая немедленно уйти: все знали, что она никогда не оставалась в хижине, если к Джемине приезжали ее родственники.

— Израил приехал, — сообщила она Китти. — Говорит, что Ребекка рожает, но возникли трудности.

Китти проскользнула мимо Элизабет в комнату. Израил настаивал, чтобы больная Джемина снова легла в постель.

— Нет! — упрямо возражала она, и глаза ее блестели от лихорадки.

— Ты никуда не поедешь! — сердился Израил. — В таком виде ты ей ничем не поможешь!

— Что случилось, Израил?

— Мама уже давно пытается разродиться, Китти… со вчерашнего дня. — На его широком добродушном лице отразилась тревога, на подбородке была заметна небольшая светлая щетина. — Девочки — ни Лавиния, ни Бекки — не знают, что делать.

Китти вспомнила, что девочкам сейчас должно быть не больше четырнадцати-пятнадцати.

Джемина, скрипнув зубами, со слезами на глазах снова попыталась подняться.

— Лежи-ка на месте! — приказала ей Китти. — Я сама поеду с Израилом.

— И я тоже.

Голос прозвучал от двери. Обернувшись, они к своему изумлению увидели Элизабет Кэллоувэй.