Встреча выпускников - Дороти Сэйерс

— В самом деле?

— Как я понимаю, главным образом или частично, из-за того письма. Говорят, что мисс Флексман обвинила мисс Кэттермоул в его посылке и показала его мистеру Фаррингдону, так что в итоге джентльмен разорвал помолвку и перенёс свою привязанность на Флексман.

— Некрасиво, — сказала Харриет.

— Да. Но я не думаю, что его помолвка с Кэттермоул была чем-то большим, нежели семейной договоренностью, и поэтому новая — не более, чем признание совершившегося факта. Я полагаю, что их чувство возникло где-то на втором курсе.

— Понимаю, — сказала Харриет.

— Остается вопрос, — сказала мисс Пайк, — какие шаги мы должны предпринять в этом вопросе? Мы спросили совета у мисс Вейн, и лично я готова полностью согласиться — в связи с тем, что мы услышали этим вечером, — что в высшей степени необходимо призвать на помощь какого-то внешнего человека. Обращаться в полицию очень нежелательно. Но могу я спросить, не предполагается ли, что на данном этапе мисс Вейн лично проведёт расследование? Или, альтернативно, она предложит передать решение вопроса в руки частного детектива? Или что?

— Я чувствую себя очень неловко, — сказала Харриет. — Я готова оказать любую помощь, какую могу, но ведь вы понимаете, что подобное расследование займёт много времени, особенно если сыщик должен заниматься этим без посторонней помощи. В таком месте, как это, где люди постоянно входят и выходят, практически невозможно организовать эффективное наблюдение или патрулирование. Здесь нужна была бы небольшая команда частных детективов, и, даже если их замаскировать под скаутов или студенток, может возникнуть множество проблем.

— Можно ли получить какие-нибудь материальные улики из экспертизы самих документов? — спросила мисс Пайк. — Что до меня, я готова дать свои отпечатки пальцев или подвергнуться любой другой процедуре, которую сочтут необходимой.

— Боюсь, — сказала Харриет, — что получить свидетельства по отпечаткам пальцев не так просто, как мы делаем это в книгах. Я имею в виду, что мы можем взять отпечатки пальцев, естественно, у донов и, возможно, у скаутов, — хотя им это не очень понравится. Но сомневаюсь, что на грубой писчей бумаге мы найдём отчётливые отпечатки. А кроме того…

— Кроме того, — сказала декан, — сейчас каждый преступник знает достаточно об отпечатках пальцев, чтобы носить перчатки.

— И, — сказала мисс де Вайн, вступая впервые с немного мрачным видом, — если мы этого раньше не знали, то знаем теперь.

— Великий Боже! — импульсивно воскликнула декан, — я и забыла, что речь идёт о нас.

— Теперь вы понимаете, что я имела в виду, — заметила директриса, — когда сказала, что лучше бы нам не обсуждать способы расследования слишком свободно.

— Сколько людей уже видело все эти бумаги? — спросила Харриет.

— Достаточно много, полагаю, — сказала декан.

— Но разве нельзя сделать обыск… — начала мисс Чилперик. Она была самой младшей из донов, маленькая, симпатичная и робкая молодая женщина, помощник тьютора по английскому и литературе, и замечательная в основном тем, что была помолвлена с младшим доном из другого колледжа. Директриса перебила её.

— Пожалуйста, мисс Чилперик. Это именно то предложение, которое не следует делать а этой аудитории. Оно может послужить предупреждением.

— Это, — сказала мисс Хилльярд, — делает положение невыносимым. — Она сердито посмотрела на Харриет, как если бы именно та была ответственна за создавшееся положение, что в некоторой степени соответствовало действительности.

— Мне кажется, — сказала казначей, — что теперь, после того, как мы попросили мисс Вейн приехать и дать нам совет, мы оказались не в состоянии принять его или даже услышать. Ситуация скорее гилбертианская.

— Хоть в какой-то степени мы должны быть откровенными, — сказала директриса. — Вы советуете обратиться к частному детективу, мисс Вейн?

— Не обычного типа, — сказала Харриет. — Вам они не понравятся. Но я знаю об организации, где можно получить человека приемлемого типа и высокой проницательности. — Потому что она помнила, что была некая мисс Кэтрин Климпсон, возглавлявшая якобы бюро машинисток, которое фактически представляло собой полезную организацию из женщин, занятых проведением небольших необычных расследований. Бюро было независимым, хотя за ним, она знала, стояли деньги Питера Уимзи. Она была одним из очень немногих людей в Королевстве, которые владели этой информацией.

Казначей кашлянула.

— Статья расходов на детективное агентство, — заметила она, — произведёт странное впечатление при ежегодной ревизии.

— Я думаю, что это можно было бы устроить, — сказала Харриет. — Я знаю эту организацию лично. Плата, возможно, не понадобится.

— Это, — сказала директриса, — неправильно. Деньги должны быть, конечно, заплачены. Я с удовольствием взяла бы ответственность на себя.

— Это тоже неправильно, — сказала мисс Лидгейт. — Нам это не понравится.

— Может быть, — предложила Харриет, — я могла бы узнать, о какой сумме может идти речь. — Фактически, эта сторона дела была ей абсолютно незнакома.

— В запросе вреда не будет, — сказала директриса.  — А тем временем…

— Если я могу предложить, — сказала декан, — то предлагаю передать все свидетельства мисс Вейн, поскольку она — единственный человек в этой комнате, который не может быть под подозрением. Возможно, она хотела бы обдумать этот вопрос и обсудить его с вами утром. Ну, или не утром, из-за лорда Оукэппла и открытия, но в какое-то время завтра.

— Очень хорошо, сказала Харриет в ответ на вопросительный взгляд директрисы. — Я это сделаю. И если я смогу найти какой-то способ быть вам полезной, я приложу все усилия.

Директриса поблагодарила её. «Все мы осознаём, — добавила она, — чрезвычайную неловкость ситуации, и я уверена, что мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы помочь прояснить это дело. И я хотела бы сказать вот что: независимо от того, что любой из нас думает или чувствует, очень важно, чтобы мы отбросили в максимально возможной степени все неявные подозрения и проявляли особую осторожность, чтобы не сказать что-либо, что можно было бы рассматривать как обвинение против кого-либо. В тесном сообществе, как наше, нет ничего хуже, чем атмосфера взаимного недоверия. Я повторяю, что лично я уверена в каждом старшем сотруднике колледжа. Я приложу все усилия, чтобы не быть предвзятой и обращаюсь ко всем коллегам с просьбой сделать то же самое.

Преподаватели согласились, и собрание закончилось.

— Уф! — сказала декан, когда она и Харриет завернули в Новый дворик, — это самое неприятное собрание, на котором мне приходилось присутствовать. Дорогая, вы просто бросили бомбу в нашу среду!

— Боюсь, что так. Но что я могла сделать?

— Похоже, что ничего. О, дорогая! Директрисе очень хорошо говорить о непредвзятости, но мы все будем чувствовать себя совершенно ужасно, задаваясь вопросом, что другие думают о нас, и не является ли наш собственный разговор безумным. Это ощущение безумия, оно так ужасно.

— Понимаю. Между прочим, декан, я действительно абсолютно отказываюсь подозревать вас. Вы — самый нормальный человек, которого я когда-либо встречала.

— Я не думаю, что именно это называется непредвзятостью, но всё равно спасибо за добрые слова. А можно ли подозревать директрису или мисс Лидгейт? Но лучше я помолчу. Иначе в процессе исключения… о, Боже! Ради всего святого, разве мы не можем найти кого-то постороннего с неопровержимым алиби, готового броситься в бой?

— Будем надеяться, что найдём. И, конечно, есть те две студентки и скауты, которых нужно вывести из-под подозрения. — Они зашли в двери квартиры декана. Мисс Мартин резко ткнула кочергой в угли, уселась в кресле и уставилась на пылающий огонь. Харриет свернулась на кушетке и смотрела на мисс Мартин.

— Послушайте, — сказала декан, — недопустимо, чтобы вы говорили мне слишком много о том, что вы думаете, но нет никаких причин, почему кто-либо из нас не должен рассказать вам, что мы думаем, правда? Хорошо. Вот в чём дело. Какова цель всей этой грязной кампании? Это не похоже на личное недовольство кем-то в отдельности. Это своего рода слепая ненависть, направленная против всех в колледже. Что за этим скрывается?

— Ну, кто-то мог подумать, что колледж, как некая личность, ранил её. Или это могло быть личное недовольство, маскирующееся под общую ненависть. Или это может быть маньяк, который заварил кашу и получает от этого удовольствие, — такова обычная причина подобных поступков, если это можно назвать причиной.

— И это чистое озорство. Как несносные дети, которые разбрасывают мебель, и слуги, которые изображают привидений. И, если говорить о слугах, вы полагаете, есть ли что-нибудь, указывающее на то, что преступник принадлежит к этому классу? Конечно, мисс Бартон не согласилась бы, но, в конце концов, некоторые из используемых выражений очень грубые.