Иной мир - Герберт Циргибель

Пока Нанга и Седрик переодевались, Анне заказала ужин. Она задумчиво ждала их. От бюро до отеля было меньше пяти минут ходьбы. К их столу подошел портье. Он вручил письмо для Нанги. Срочное письмо из Праги. Через минуту пришел Седрик.

— Дурацкая погода, — сказал он. Он взял письмо и прочел отправителя.

— Доктор Борос. Могу представить себе, что он пишет.

— Возможно профессору нехорошо.

— Может быть.

— Почему вы так намокли, Седрик? Вы искали грибы?

— Да, — сказал он, — но мы не нашли ни одного гриба.

Анне прикусила губу.

— Извини, можно я спрошу?. Ты расскажешь мне, как прошла беседа?

— А, беседа. Вулько не придерживается этого мнения.

— Об этом я догадывалась.

— Да, у тебя еще вчера были сомнения.

Он свернул салфетку в геометрическую форму.

— Вы спорили?

— Вообще-то нет. Оставим это, это безнадежно.

— Мне жаль, Седрик, — сказала Анне и дотронулась до его руки. — Я пожелала бы вам успеха.

— Спасибо, Анне, я знаю.

Она прекратила вызывать его на разговор. Он сказал: «Извини, я немного раздражен. У меня пропал аппетит.

Он осмотрелся. Зал наполнился людьми. За столами сидели курсанты-летчики и молодые космонавты в форме. Из динамиков доносился баритон оперного певца. Вдалеке гремела отступающая непогода.

Пришла Нанга. Он протянул ей письмо.

— Надеюсь, хорошие новости о профессоре Шагане…

Она вскрыла письмо и прочла его. Анне не сводила с нее взгляда и думала: Будь я мужчиной, она бы мне понравилась. И она тоже хотела бы понравится, она снова одела новые украшения…

Нанга протянула Седрику письмо.

— Оно заинтересует Вас.

Седрик прочел: «Дорогая Нанга, мне жаль, что я должен подлить немного полыни в бокал с Вашими надеждами, но я предупреждал Вас. Через день после Вашего отъезда Ваш медведь поднялся с постели. Жар отступил, и он окончательно встал на ноги, у него прошел даже кашель. Конечно же, я должен был объяснить ему Ваше отсутствие. Я сказал ему правду. Он был, мягко выражаясь, весьма несдержан. Вечером у него была беседа с Сокольниковым и доктором Фишером. Результат: большая Meaculpa[7]. Он сам изложит Вам свою точку зрения. Чтобы Вы знали. Теперь Вы сами знаете, что делать. Возможно, дело увенчается успехом, если нет, оставьте все как есть. Я надеюсь получить от весточку вас. Всегда Ваш друг, Борос Имре».

— Большая Meaculpa, — пробормотал Седрик, — сначала они производят дитя на свет, а затем отказываются от отцовства.

Официант сервировал стол и наполнил бокалы вином. Нанга сказала: «Виновны только я одна. Я подбила его к тому, чтобы он больше не умалчивал о своем открытии. Он предугадывал все развитие событий.

— Он верил в это, иначе бы он никогда не поехал бы в Прагу.

Она замолчала и почувствовала его испытывающий взгляд. Затем и Нанга посмотрела на него, и они забыли в эти секунды о Шагане и «Дарвине», и они также не думали о том, что за столом сидел третий.

Отношения между Анне и Седриком были больше, чем просто дружбой, несмотря на то что никогда не велась речь о любви или о продолжительной связи. Теперь Анне впервые нашла повод поразмыслить о своих отношениях с Седриком; и само собой напрашивалось то, что Нанга играла важную роль в этих размышлениях. Это был поток неожиданно проснувшихся ощущений, который привел ее в этот вечер на третий этаж отеля, где находился номер Нанги.

Нанга сидела одетая на кровати, когда в дверь постучали. Она ожидала телеграммы от Шагана и удивилась, когда увидела, как вошла Анне. Она догадывалась о причинах, подвигших Анне к этому визиту, и приготовилась выслушивать упреки в свой адрес. Но Анне, казалось, была далеко от того, чтобы во весь голос заявить о таких ощущениях. Она дружелюбно извинилась за поздний визит, ей не давал покоя тезис Шагана. И только потом, когда Нанга еще раз изложила свою точку зрения, Анне сказала: «Я не могу представить себе, что Вы серьезно верите в него, Нанга. Вы эти только развели смуту, больше ничего».

Нанга ответила: «Они правы, Анне, но я сделала это с хорошими намерениями. Новые идеи всегда сначала опираются на смуту. А кого этот тезис касается больше, чем близких родственников погибших?

— Прекрасно, — сказала Анне, — с хорошими намерениями. Но теперь Ваши хорошие намерения потерпели неудачу. Никто больше ничего знать не хочет об этом ужасном тезисе — даже Ваш профессор, как я смогла понять из Вашего разговора с Седриком. Я думаю, теперь хватит с этим.

Неосознанно голос Анне изменил тональность; в нем было что-то требовательное.

— Вы правы, — повторила Нанга, — теперь я знаю, что нам не следует ждать поддержки. Жаль…

— Вы все еще надеетесь на помощь Вулько?

— Да, немного, — призналась Нанга, — если бы он принял участие, возможно появилась бы надежда.

После паузы она добавила: «Были несчастные случаи, при которых люди оказывались замурованными. И несмотря на мнения экспертных комиссий люди верили в то, что они выживут. И они оказывались правы.

Почти резко Анне ответила: «Седрик никогда не верил в это, Вы сбили его с толку. Я знаю Седрика лучше, чем Вы. Он изучал геологию, и он бы вернулся к этой профессии — особенно после проваленного теста. Теперь он приложит все усилия для того, чтобы увидеть свое будущее в космонавтике. Его отец уже лишился этого будущего — ради чего? Может быть во славу науки и прогресса? Я хочу сказать Вам кое-что: Я не могу выносить эти фразы о геройстве и пионерстве в космосе; я не понимаю этой горячки с полетами к звездам, и я сделаю все, чтобы повлиять на Седрика. Он должен остаться на Земле и не идти по пути своего отца. Пусть другие играют в этом спектакле, пусть их чествуют, я не считают людей, которых выстреливают словно из пушки, ни героями ни пионерами. Осмотритесь же, сколько вокруг нужды, пройдитесь по больницам и по бедным кварталам этой планеты. Там Вы увидите не только несчастье и причитания, но и героев, которым не плетет венок славы ни мир современников ни мир потомков. Каждые построенные ясли, каждая построенная улица, каждый кусочек земли, который отвоевывается у моря, даже каждое брошенное в землю семечко пшеницы бесконечно ценнее, чем это бессмысленное прощупывание пустоты».

Нанга смущенно сносила этот поток поучений и жалоб. Она была готова услышать упреки, касающиеся ее отношений с Седриком, но не ожидала этой эмоциональной вспышки. Таким образом Анне компенсировала свое личное недовольство, которое исключало всякое подозрение, что она просто ревнует.

— Я знаю, что в таких вопросах Вы придерживаетесь другого мнения, — продолжила Анне, — но это Вас не оправдывает в том, что Вы проталкиваете Седрика на ничтожную роль современного героя. В любом случае, у меня иное представление о геройстве. И мне кажется жутким, когда люди видят на звездном небе лишь физические единицы, когда их дрессируют накапливать информацию во время страшных экспериментов, даже вещи, которые им на самом деле чужды, стихотворения, картины, концерт для скрипки, когда красота для них лишь однообразное движение в пространстве или точность кварцевых часов. Есть занятия получше, чем забивать себе голову формулами и измерять в космическом пространстве число элементарных частиц на кубический сантиметр или ставить рекорды по пребыванию в невесомости. Но вы же все такие прогрессивные, и кто мыслит по-другому, считается в вашей среде реакционером. Но что до меня, думайте обо мне, что хотите.