Одарю тебя трижды (Одеяние Первое) - Гурам Дочанашвили

Вслед за ними появился и Эдмондо. С усилием обвел всех клейко-тоскливым взором и преподнес Кончетине подарок — тщательно завернутые в голубую бумагу чаш­ку с блюдцем. «Не стоило беспокоиться, Эдмондо. Отку­да вы узнали, что у нас нынче...»

Изощряясь в красноречии, торжественно выпили за именинницу, пожелав ей все возможные и невозможные блага, и лишь беззубый человек, незнакомый обществу, да Доменико ограничились скупым: «За вас». Выпили и за не подвластную времени тетушку Ариадну, отмечен­ную, по словам сеньора Дуилио, «знаком вечной юности».

А Тулио оглядел гостей, оглядел стол — пироги, узко­горлые графинчики с наливками, вазы с цветами — и поскучнел, но потом глаза его коварно сверкнули, он ти­хо сказал Эдмондо:

— Цилио переживает, обидел, говорит...

— Кого? — Эдмондо оживился, насколько мог, отле­пляя взгляд от стола. — Меня?

— Да. Обождал бы, говорит, видел же — с девушкой я. А теперь он мучается, страдает, что скотиной обозвал тебя.

— Вправду переживает? — Эдмондо сглотнул наконец недожеванный кусок пирога. — В самом деле?

— Чудак! Откуда б я знал иначе!

— Да-а, вправду, значит. И что... теперь?

— Ему совестно, а подойти не решается, ты уж сам заговори с ним, скажи: ничего, не обижаюсь, давай, де­скать, дружить.

— Когда подойти?

— Когда хочешь, как улучишь момент, подойди или сделай знак.

— Хорошо-о, — удовлетворенно протянул Эдмондо. — Заговорю с ним — я.

А за столом подняли тост за Краса-город с его увитыми плющом островерхими розово-голубыми дома­ми, бассейно-фонтанный, с его достойными, безупречны­ми обитателями, тост за «дуилиевский», всеми обо­жаемый, как выяснилось, город. Гости уже порядком захмелели, когда слово взял Дуилио и, подняв рюмку с мятной наливкой, предложил тост за каждого жителя Краса-города в отдельности, начиная с пребывающего в другом городе маршала Бетанкура, и пожелал всем краса-горожанам от мала до велика, даже Александро, подчеркнул Дуилио, всемерных благ и здоровья. Упо­минание имени Александро страшно развеселило обще­ство, а Дуилио, весьма довольный собой, все стоял, под­няв рюмочку.

— Кто это — Александро? — спросил Доменико у Тулио.

— Не знаешь? Наш полоумный вещатель, у нас в го­роде всего двое чокнутых — он да Уго, — объяснил Ту­лио. — А ты понравился Терезе... Не теряйся, такую упус­кать нельзя, как пить дать нравишься ей. — И встал. — Предлагаю тост в честь...

Потом играли в фанты.

В блестящий котелок Дуилио тетушка Ариадна поло­жила фамильное кольцо, степенно-чинный сеньор Джулио — гривенник, шалунья Кончетина — лепесток розы, Тулио снял с шеи медальон, Дуилио опустил массивный ключ от дома, Розина — прелестный гребешочек, кто — что, а молодой человек в зеленом, не найдя ничего ино­го, — драхму, вызвав к себе почтение и почтительную зависть.

Цилио, улучив миг, подошел к Розине сзади, спросил шепотом: «Почему дуешься, малышка?» — и, ожидая объяснения, настороженно огляделся — на него в упор смотрел Эдмондо. Цилио отпрянул от Розины, изничто­жая его взглядом, а Эдмондо медленно кивнул ему в знак примирения... Цилио, взбешенный, так и видел физиономию Эдмондо, заляпанную яблочным пирогом, но... Но нет, нет — разве можно затеять драку в доме благородных потомков Карраско... А как не влепить?! Цилио в ярости отвернулся от Эдмондо — не сдержался б иначе.

Между тем Тулио уткнулся головой в колени тетушки Ариадны, утопавшей в кресле, а та пристроила котелок на макушке Тулио и, выудив первый фант, деловито вопросила:

— Что прикажешь владельцу этой вещички?

— Пусть прочтет стихотворение, — изрек Тулио.

Одна из резвых девиц прочла стишок, пересыпанный словами: «слезы», «любовь», «обжигают», «терзают», который завершался признанием: «Тобой навсегда пле­нено мое сердце».

Стишок заслужил аплодисменты, а тетушка Ариад­на поманила пальцем вострушку и потрепала по щеке.

— Какая милашка! — сказала она Джулио, вынимая следующий фант. — Продолжай, Тулио, не терпится узнать, что ждет обладателя.

— Он выпьет пять стаканов воды! — решил Тулио и услышал дружный злорадный хохот — фант был его.

Довольный Винсенте, восклицая: «О-о-ее!» — поспе­шил к Тулио с кувшином воды.

— На, изволь, друг...

С двумя стаканами Тулио справился без особого на­силия над собой; принимаясь за третий, призадумался, а поднося ко рту четвертый, громогласно признал, разве­селив всех: «Язык мой — враг мой», — и, отдуваясь, по­просил уважаемое общество великодушно позволить осу­шить пятый стакан чуть позже.

Владельцу следующего фанта предлагалось забраться на стол и трижды громогласно признаться: «Осел я и ос­лом реву я!» Лютовал Тулио.

Степенно-чинный Джулио оскорбленно поджал губы.

— О, нет, нет! — сконфуженно замотал руками до­вольный Тулио и лицемерно заулыбался. — Нет, нет, не подобает вам! Ах, нет, пока я жив... не допущу... не быть этому!..

— Игра есть игра, — с достоинством мученика вымол­вил сеньор Джулио. — Связался с молодыми, придется расплачиваться.

— Тогда хватит один раз, дядя Джулио, — щегольнул благородством Тулио. — Какая нужда трижды...

— Не возражаю, — согласился Джулио, с опаской за­лезая на стул.

И в загробной тишине сеньор Джулио гордо воз­вестил:

— Ослик я и осликом реву я!

Смущенное молчание прорезало донесшееся издали: «Одиннадцать часов вечера, в городе все спокойно!»

— Давайте продолжим! — бодро воскликнула тетя Ариадна. — Не подглядывай, шалопай...

— Владелец этого фанта полезет под стол.

Обладатель драхмы, юноша в зеленом, потерянно озираясь, опустился на колени, пригнулся и ко всеобще­му восторгу: «О-о-о!» — высунул голову из-под стола с другой стороны.

— А обладателю этой вещички? — с хитрецой спроси­ла тетушка Ариадна. — Не подглядывай, говорю, сейчас же закрой глаза!

— Обладателю этого фанта...

— Ах, постой, погоди, это же фант уважаемого Дуи­лио. Ваш ведь, скажите, ваш?

— Допустим, допустим, — просиял Дуилио.

— В таком случае, — тетушка Ариадна стремительно встала, едва не повалив Тулио на пол, — уважаемый Дуи­лио поведает нам какую-нибудь историю.

— Непременно, непременно, — поддержали резвые де­вицы.

— Да, но... как же так... — заломался Дуилио. — Так вдруг... без фанта...

— Зачем вам фант, вы знаете столько чудесных, не­обыкновенных историй...

— Расскажите, расскажите, Дуилио, — с достоинством поддержал ее сеньор Джулио, — вы бесподобный рас­сказчик.

— Что-либо благородное, — тетушка Ариадна умо­ляюще прижала руки к груди. — Чтобы до слез про­няло!

— Я расскажу вам одну благородную, назидательную историю!

И Дуилио, такой, каким был, раз-другой прошелся по комнате, устремил вдохновенно прищуренный взор в ок­но и начал в тишине:

— Правдивая история. Сколько всего заключается иногда в любой фразе — добро, зло, невинность; в ка­ждую фразу следует вдуматься, сколько всего скрывается за простыми словами. Взять, к примеру, фразу: «Не за­петь вороне канарейкой» — в ней любое слово простое, но на многое указующее, к любому человеку подходя­щее... Впрочем, я уклонился от главной истории... Итак, определенное время тому назад, весной, когда деревья дивно вспыхнули белым и розовым цветом, некая особа и некий молодой человек безмерно полюбили друг дру­га. Они сблизились, все дни проводили на берегу реки, там на свежей зеленой траве под воркованье воды он клялся ей в любви, а она слушала, рдея от смущения; потом они возвращались в город, расходились по до­мам, если можно так выразиться, и с волнением ожидали рассвета, а утром умывались и снова встречались. Изви­ните за выражение, но я должен сказать — молодой чело­век снова говорил ей относительно своих чувств, а де­вушка внимала, затем они вступили в брак. Оба были хорошими людьми.

— Восхитительно, восхитительно! — не сдержалась тетушка Ариадна. — Дальше, дальше?

— И эта самая особа чрезвычайно любила своего за­конного супруга. В приятности минуло для них какое-то время. Супруг он был хороший, и женщина весьма гор­дилась этим обстоятельством, но внезапно заметила постепенно, что муж любит другую. На всякий случай женщина все же удостоверилась в прискорбном факте и, убедившись, что ее подозрение имело под собой основа­ние, не знала, что предпринять... В присутствии благовер­ного она не выказывала своего состояния, но наедине с собой лила потоки горючих слез, а перед домом у них в саду журчал прохладный фонтан — они прекрасно жи­ли; между прочим, в их дивном саду росло семнадцать гранатовых деревьев и тридцать одно — миндальное. И женщина...

— Сколько и сколько?..

— Семнадцать и тридцать одно.

— Ах, какие чудесные числа! Дальше, дальше, про­должайте...

— Но женщина видела, что и муж страдает, будучи порядочным человеком, что совесть терзает его. «Мы оба страдаем... Зачем обоим мучиться, пусть страдает один из нас...» рассудила славная женщина. И знаете, что она предприняла?