Дорогами Чингисхана - Тим Северин

Затем Есугэй оставил Темучжина с семьей невесты, чтобы молодые получше узнали друг друга, и поскакал в свое кочевье. Усталый и голодный, он неразумно остановился разделить трапезу с соперничающим племенем, татарами. Они узнали в нем старинного врага и, как гласит «Сокровенное сказание монголов», подмешали в еду яд. Через трое суток он, смертельно больной, едва сумел вернуться в родное кочевье. Перед смертью он назвал своих убийц, и это убийство дорого обошлось татарам. Когда Темучжин стал достаточно могущественен, он организовал кампанию, направленную на уничтожение татар, хотя по иронии судьбы название этого племени навсегда соединится с памятью о нем самом. Карпини и прочие европейцы спутали название «татары» со схожим по звучанию классическим Тартаром, как называлась область преисподней греческой мифологии, и потому монголам, считавшимся сущими бесами, подлинными порождениями ада, и передалось это имя, так что монголы стали известны на Западе как татары, и вдобавок, по той же иронии истории, китайцы порой при описании монголов также использовали иероглиф «Та-та».

Смерть Есугэя стала катастрофой для его семьи. Темучжин был слишком юн, чтобы наследовать отцу как главе клана, а старшие женщины клана отвергли Оэлун. Когда пришло время весенней перекочевки, отбывший маленький отряд нарочно оставил Оэлун с детьми. Старейшина племени, возражавшего против такого жестокого обращения, получил удар копьем в спину от одного из новых вождей клана и был брошен умирать. Так начались самые мрачные дни Оэлун и ее малолетних детей. О том, как ей удалось выжить, говорится в легенде о Чингисхане. Согласно «Сокровенному сказанию», мать и осиротевшие дети жили на берегу Онона, точно дикие звери. Чтобы прокормить семью, она собирала дикорастущие плоды и выкапывала съедобные коренья. Дети помогали ей, удя рыбу на переделанные в крючки согнутые иголки, сплетали самодельные неводы, вылавливали в реке мелкую рыбешку. И все это время они питали неизбывное чувство безграничной горечи по отношению к бросившему их клану Тайчиуд.

Дети Оэлун росли в дикой местности, и были они не менее свирепыми дикарями, чем их враги. К ним присоединились двое сыновей Есугэя от второй жены, и хроническая нехватка пищи привела к ожесточенным ссорам в маленькой группке, кульминацией которых стало хладнокровное убийство. Темучжин и его брат Хасар пришли в ярость, когда сводные братья отняли у них пойманных рыбу и мелких птиц и в конечном счете решили разделаться со своим сводным братом Бектером. Они подкрались к нему, когда тот сидел на вершине холма, охраняя немногих оставшихся у семьи лошадей. Понимая, что оказался в ловушке, Бектер невозмутимо отверг их угрозы. Они утыкали его стрелами, пока он сидел на земле.

Подобная безжалостность в юном Темучжине неминуемо привлекла к нему внимание Тайчиуд. Опасаясь, что он достигнет возраста, когда сможет претендовать на титул своего отца, клан отправил нескольких человек схватить его. Пока братья Темучжина оказывали яростное сопротивление, он убежал и спрятался в густых лесах Бурхан-Халдуна. Но Тайчиуд были терпеливы. Они прождали девять дней, пока голод не вынудил Темучжина выйти из укрытия, поймали его и привезли в свое кочевье.

Там Темучжина заставили носить кангу, шейную колодку — тяжелую деревянную доску, которая надевалась на шею, наподобие хомута, и имела два отверстия для рук. С колодкой на шее было трудно сидеть, почти невозможно лежать и спать. Как узника Темучжина передавали из юрты в юрту, заставляя проводить по одной ночи в каждой, пока во время пира он не воспользовался подвернувшейся возможностью бежать. Застав стражника врасплох, Темучжин с размаху ударил его кангой по голове, потом побежал к реке и скользнул в воду, используя доску как плот, чтобы удерживать лицо над водой. Поднялась тревога, и Тайчиуд бросились искать сбежавшего пленника. К счастью, человек, заметивший в реке Темучжина, отнесся к нему с сочувствием и, вместо того, чтобы возглавить охоту, предупредил Темучжина, велев затаиться. Трижды преследователи проходили мимо, и всякий раз Темучжина предупреждали. Наконец, когда опустилась тьма, поиски приостановили, и ночью Темучжин прокрался в юрту своего новообретенного друга, который снял кангу и, дав ему коня и пищи, помог бежать.

Вновь Темучжин укрылся в диком урочище Бурхан-Халдуна, где он и члены его семьи какое-то время жили изгоями, употребляя в пищу сурков-тарбаганов и полевых мышей, которых они ловили в силки. Он сумел связаться с семейством Борте, и его невеста пришла жить к нему. Шли месяцы, и молодой вождь понемногу сколачивал небольшую группу верных сторонников, по мере того как к нему прибивались члены племени и местные приверженцы. Но Тайчиуд не забыли о нем. С помощью меркитов, по-прежнему чувствующих обиду за похищение Оэлун, они устроили внезапный набег, надеясь захватить Темучжина в стойбище. Спасло его лишь предостережение одной старухи, служанки его матери. Ей приснился сон, будто земля дрожит, а это значило, что собираются напасть вражеские воины. Она предупредила Темучжина, и тот с большинством сторонников вновь бежал и скрылся в лесу. В спешке они вынуждены были оставить Борте. Она спряталась в возке с шерстью, но участники набега обнаружили ее и увезли с собой. Позже Борте отбили, но долгое время подозревали, что первый сын, Джучи, был зачат ею в плену и, следовательно, не является ребенком Чингисхана.

Тем не менее самого Темучжина Тайчиуд захватить не удалось, хотя три меркитских воина прошли по его следу по степи вплоть до Бурхан-Халдуна и трижды объехали гору, пытаясь обнаружить беглеца среди густого подлеска. В конце концов охотники отказались от поисков и отступили. На этот раз Темучжин был очень осторожен и не покидал убежища. Он помнил о прежней ошибке, когда вышел из безопасного укрытия на горе слишком рано, и потому отправил людей по пятам врагов, чтобы убедиться, что те возвращаются домой. И лишь когда те удалились на три дня пути, Темучжин выбрался из леса и вывел оставшееся семейство из чащобы Бурхан-Халдуна, который, как он провозгласил, спас ему жизнь. Он поклялся, что в будущем каждое утро будет приносить жертву Бурхан-Халдуну и каждый день станет возносить молитвы горе и что его наследники должны не забывать этого обета. Темучжин торжественно скрепил свою клятву, обратившись лицом к солнцу, сняв шапку, размотав и повесив на шею пояс. Затем он девять раз преклонил колени перед солнцем и, ударяя в грудь рукой, помолился и совершил жертвоприношение горе.

Голая ровная верхушка Бурхан-Халдуна появилась в виду на четвертый день нашего путешествия. Продвигались мы странно и беспорядочно. Первый день оказался периодом своеобразной обкатки, а второй вылился в хаотическую попытку нагнать первоначальное расписание, от которого мы отставали потому, что лошадей на рандеву привели поздно. Так что мы семь часов неслись вскачь, так и не встретив ни единой живой души, а конец дня увенчался часовым галопом, который разделил отряд на новичков и профессионалов верховой езды. Когда мы остановились, пастухи спрыгнули с лошадей так, будто проделали всего лишь получасовую прогулку. Остальные из нас — монгольские художники, подающие надежды потенциальные члены экспедиции, Ариунболд, Пол и я — сползли наземь в полном изнеможении, благодарные, что мучениям от бешеной тряской скачки пришел конец.