Не много ли для одной? - Александра Чистякова

Получила путевку в санаторий «Зенково». Теперь я могла ехать, т. к. необходимое уже было все поделано. Оставила Степану денег на питание и на сенки, которые стоили восемьсот рублей. С печником договорилась. С собой взяла семьдесят восемь рублей.

Степан, как нарочно, напился до безумия. Пришел домой, падает, бьется. Я сначала уговаривала, но вижу: он не понимает. Я свалила его на пол, дети подали помоченное холодной водой полотенце. Я положила ему на голову, а второй конец на левую сторону груди. Гляжу, стих и уснул. Обидно мне было: даже в последний вечер перед такой долгой разлукой он так поступил. Утром у Степана похмелье, а у меня переживание. Я приготовилась в дорогу, осталось одеться и пойти. Пришла мать, давай причитать: на черта он мне нужен, будет слюни распускать каждый день. Ты, мол, уезжаешь, а тут как хочешь. Я матери ответила: он твой сын, как воспитала, тем и любуйся, я его этому не учила, я еду поддержать здоровье, а не роскошничать.

А у самой не хватило сил сдержать слезы. Мне без нее обидно за все, а она со своими упреками. Ей, родной матери, месяц не хочется глядеть на него, а я уже пятнадцать лет гляжу на все его проделки.

Через мгновение я подавила все свои слезы. Наказала детям слушать бабку, учителей и жить дружнее меж собой. Я пошла из дома ровно в пять. Соседи, мать и Степан пошли меня проводить. Но снег и вода, дорога скользкая, а Степан пьяный. Я попросила их вернуться домой, что чемодан мой легкий. Донесу одна. Я сумела отогнать всякое недовольствие, убеждая себя, что так будет лучше.

Билет купила я за два часа до отправления. В вагоне было свободно. Но я не спала, т. к. боялась проспать.

На станции «Зенково» собралось много мужчин, среди них стояла молодая женщина. Мы быстро познакомились, но в одну комнату нас не поместили, т. к. у нее было другое заболевание. Мы с этой Машей ходили весь сезон вместе. В первый же день я отправила домой открытку, на что ответ получила быстро, но после написала два письма и открытку, а от них дождаться не могу. Каждую ночь я бываю дома и все дома делается не по-моему. Печь сложили в другой стороне. Потолок не оштукатурен, а уже побелен. Конечно, все это я вижу во сне.

Подошел праздник седьмое Ноября. Все веселятся, а мое сердце от переживаний сжимается. Я думаю, что Степан напьется и может замерзнуть. Не выходит из головы и то, что мороз сильный, а мои дети ходят в сапогах.

Прошел праздник, меня вызвали к врачу. Врач меня послушала и сказала, что с сердцем совсем плохо. Отменила все процедуры. Велела попить адониса по 15 капель три раза в день и только три дня, а потом велела придти. Когда пришла я еще раз, врач разрешила мне принимать еще одну сероводородную ванну. Получила я письмо от Володи. Он поздравил меня с праздником. Выслал открытку с розой. Пишет о доме и об отце, но письмо было написано третьего ноября, а сегодня — десятое. Как прошел у них праздник, не знаю. На оставшееся время придется забыть про все, иначе мне не подлечиться и не отдохнуть.

Удивляюсь, как отдыхают некоторые женщины. Одна из Омска собой недурна, но легкомысленна, как восемнадцати лет. Ее радует каждое слово, сказанное мужчиной. И чем это объясняется, я не пойму. Дома муж, как она говорит, две дочери, при том первая в десятом классе. Уже склонного возраста, а допускает такие ошибки в жизни. В один из дней она ушла с мужчиной с обеда и появилась только к отбою. Спрашивается, зачем ехал человек в санаторий, когда она не хочет выполнять режим и даже злоупотребляет для своего организма. Во-первых, после грязной ванны, а во-вторых, без горячего ужина. Вот из-за таких людей на всех самостоятельных смотрят так. Если поехала на курорт, значит, тебе нужна воля. По-моему, выгонять надо таких.

Сегодня многие поехали в Сталинск. На экскурсию. В нашей комнате тишина. Мне пришлось остаться потому, что нет денег, а домой писать не стала.

Как я соскучилась по Володе с Толяшей. Представляю, как они встают, умываются, завтракают, и Володя, одетый вперед Толяши, ожидает его у двери. Я вижу как они приходят из школы. Володя как всегда нараспашку. Ему, как и мне, надо все быстрее, а раз он спешит, то, конечно, ему жарко. Толя идет вразвалочку — раскраснеется и все с улыбочкой, но он никогда не расстегнется. Дети мои, как же хочется обнять мне вас и расспросить, как вы жили без меня. Еще осталось семь дней до нашей встречи. Как-то встретит меня Степан? Только бы не пьяный, хотя бы он понял наше положение в настоящее время. Я хочу договориться с бухгалтером, чтобы погасить скорее задолженность — семь тысяч, с нового года пусть высчитает весь мой заработок, а жить будем на его зарплату, какая она ни была бы. Так я рассчитаюсь в один год. Мало ли что может случиться в жизни, особенно при плохом здоровье. Как хочется скорее дожить до лета. Отделать дом и перейти в него. Очень долгой покажется мне эта зима. Ведь когда ждешь, время идет медленно. А я буду ждать. С наступлением лета свершаются мои долгожданные мечты о нашей настоящей, радостной жизни.

Я получила извещение на перевод в сто рублей. Ох, и обрадовалась, но когда пришла получать, там написаны два слова: «Выезжай срочно». Сжалось мое сердце. Мне сразу стало мало воздуху. Что это значит? Что-нибудь случилось дома? Может, он сам в праздник обморозился, а теперь при смерти или помер, а может, Володя убился, он все занимается спортом. А может, Толя под машину попал? Но почему написано мало, что я могу перечесть в этих двух словах?! Отобью телеграмму, пусть объяснит, в чем дело.

В этот день ответа не дожидаюсь. На завтра тоже самое. Две бессонных ночи и в таком волнении, что сразу лицо осунулось и почернело. Я пошла к врачу, объяснила свое положение и попросила обходную. Она сказала, что это мужские прихоти или похмелье.

Если было бы что серьезное, телеграмма была бы заверена врачом. «Я удерживать вас не собираюсь, вижу, что вы убита горем. Езжайте, но не падайте духом». Билет у меня был куплен на двадцать третье, а я поеду сегодня, двенадцатого. Прошу кассира, она закомпостирует.

Так и получилось. Хоть кассир и пошумела, но все же закомпостировала. Прибыл поезд, мы кинулись в девятый вагон. Нас двенадцать человек, а поезд стоит две минуты. Я первая подбежала к вагону, а он закрыт. Мы стучим, кричим. Потом открылись двери, и проводница откинула из-под ног решетку. Я почувствовала сильную боль у левой руки и крикнула: «Руку!» Она сразу догадалась, отдернула решетку. У меня потемнело в глазах. Мне помогли подняться. Я сразу села и попросила йод и бинт. Когда сняла рукавицу, большой палец левой руки оказался разделенным на два. Кровь полилась сильно. Я попросила Гошу Ягунова (он тоже возвращался из санатория), чтобы он завязал палец. Гоша морщится, но перевязывает.