Не много ли для одной? - Александра Чистякова

В Усятах он побежал, узнал, где скорая помощь, и позвал меня. Мы бегом, а там только перевязали и все. Я считала, что хоть скобки поставят, а когда выбежали, железные ворота уже закрыты и поезд дает отправление. Я прошу Гошу, чтобы он бежал и выкинул мой чемодан, но он поднял меня на руках: говорит: «Держитесь!», сам перепрыгнул и меня снял. Только подбегаем к вагону, он тронулся. Еле заскочили.

Тогда я сказала: «Что ни случилось, но я не выйду из вагона до самого Кемерово». Подняла руку вверх, прислонила к стеклу и ехала. Уже в Топках составили акт на несчастный случай и тогда вместе ехавшие ребята стали спрашивать, где я работала до этого. Я рассказала, что работала на мотовозе, потом шоферила, а в настоящее время дежурный по станции. Тогда они говорят: «Мужчина ты, не женщина, весь палец разбитый, и не заплакала и за всю ночь не застонала».

Но они же не знали, что в моем сердце еще больше боли, о неизвестном мне положении дома.

По приезду в Кемерово я пошла в третью поликлинику. Гоша хотел меня проводить, но я ему посоветовала ехать домой, т. к. мне он ничем не может помочь. В регистратуре сказали: идите в двенадцатый кабинет. Разделась, вошла в кабинет, а там такая муля. Спросила: откуда я. Узнав что с Бутовки, она передернулась: вы, мол, не нашего района. Тогда я ответила ей, что с таким делом район не ищут, а ищут, где могут оказать помощь. Она сказала, что придет врач, тогда посмотрят. Как долго тянутся минуты, когда нет терпения. Я летела бы домой, но знаю, что с рукой плохо, сижу.

Пришла врач, позвали меня. Говорит, развязывайте. Я попросила, чтобы помочили, но ответили, что не мочат. Тогда я сжимаю зубы и рву. Палец мой метается за бинтом. Когда сорвала последний бинт, они переглянулись, сестра быстро, сделала мне камфорный укол, видно мой вид был подозрительный. По-латыни она спросила у врача, что отрезать? А та ответила: нет. Я хоть не разбираюсь в латыни, но мне и так было понятно. Завели меня в другой кабинет, закрыли простыней, положили и начала врач обкалывать новокаином. Потом слышу, трещит. Говорю: разрешите поглядеть, что вы делаете. Она отвечает: будет плохо. Я настаиваю открыть. Она открыла, я увидела, что она удалила ноготь и спрашивает. Теперь говорю, кончайте, только скорее. Она, удивляясь, говорит: что с вами, разбит палец, а вы не стонете и, главное, торопите меня. Я рассказала о том, что меня тревожит больше пальца. Тогда она сказала, как и тот врач: это просто необдуманный поступок и все.

Повела меня на рентген, просветила, правильно ли зашила. Дала справки, что ею сделано и посоветовала посидеть. Но разве я могла сидеть! Я бегом за чемодан и на трамвай. Его нет, стою. Холод и боль сжимают меня в узелок. Подошел трамвай, я вбежала и села. Но мне казалось, что он ползет, что я пешком скорее бы убежала, а чтобы утешить свою боль, я крепко сжимала зубы.

Соскочила с трамвая — бегом на машину и хоть кто-нибудь встретился, хоть бы узнать истину, но — никого. Идет машина, я умоляюще машу рукой. Шофер остановился, довез меня до переезда, я уплатила и пошла. Подхожу к дому матери, ноги мои подсекаются. Вот, думаю, зайду, а там кто-нибудь в гробу. Преодолевая свою слабость, я открыла дверь, увидев мать, спрашиваю: «Что случилось?» Она с улыбкой и очень довольная, что я приехала, говорит: «Степушка соскучился».

У меня сразу поднялась такая боль в руке и обида за то, что они просто издеваются надо мной. Я заревела. «И что, — говорю, — вы со мной делаете? Ведь я чуть голову не потеряла от вашей телеграммы. Зачем же ты давала сто рублей, которые я у тебя не просила? Где сам?» — спрашиваю ее. «Дома все еще на больничном». Мне все стало понятно, я взяла чемодан и пошла в свой дом. Степан был дома, но у меня уже не было никакого чувства радости, а появилась ненависть и обида. Он открыл мне дверь со словами: «Я так и знал, что ты сегодня приедешь». Но я вместо приветствия ответила ему, что подлец он до последней капли крови. «Мало того, что сам сидишь дома и ничего не делаешь, пьешь и еще меня угробил. Теперь можешь радоваться: я поддержала здоровье. Эх, человек, когда же ты поймешь меня в жизни». Я вытащила его сто рублей, кинула на стол. Он послал соседскую девочку в магазин за водкой. Когда принесли водку, я налила стакан и выпила весь. Он смотрит на меня, а я без внимания; закусила картошкой и легла. Уснуть не могла. Сильная боль в руке и возбуждение нервной системы. Несмотря на то, что я не евши и не спавши сутки, водка не оказала никакого действия.

По больничному я проходила месяц. Бог меня миловал: палец сросся нормально и ноготь нарос — хоть не такой, как у другого пальца, но все же…

Сразу наняла делать сенки. Заказала наличник со ставнями, на все потребовалось деньги. И сколько же надо денег! Печь не доделана. Степан ничего не сделал в доме за мое отсутствие. Вот так хозяин! На вопрос, почему ни за что не брался, он ответил: «А я не строюсь».

Сделали сенки, вставили рамы в веранде. Поделали перегородки. Вот была бы печь сделана, протапливал бы и пол просыхал бы, но что с ним сделаешь.

Подходит Новый год. Этот новый год мы к маме не поедем, а я уже соскучилась. Тамарина золовушка выходит замуж, погуляем на свадьбе. Я приготовила ей скатерть на блины.

Сегодня тридцатое, я дежурю, Степан то и дело звонит: сходи, узнай, во сколько начнут гулять. Вот они сами пришли. Полная сумка водки. Тамара сказала, что гулять будут первого, но вы, говорит, приходите со Степаном своей семьей, встретим Новый год.

Так я и сделала. Сменилась, бегом домой. Степа уже дома, но говорю: «Степаш, куда гулять пойдем? Кумовья дома, и Тамара звала». Он ответил, что если не пойти к своим, — то обидятся.

Я быстро оделась, и мы пошли к Масленцовым. А они, не думая о том, что приглашены к ним люди, собрались и ушли к ветврачу. Мы прошли, сели, смотрим телевизор, а там уже с Новым годом поздравлять начали. Тогда Степан нахально выпросил выпивку. Говорит, налейте хоть воды в стаканы, чтоб Новый год встретить. Сватья подала с четушку водки и поллитру пива жигулевского. Степан разлил в стаканы, выпил, и мы стали одеваться, а шли с ночевкой.

На обратном пути он зашел туда, где были наши, а я отправилась домой. Через полчаса пришел за мной Василий, Тамарин муж, говорит: там складчина и нехорошо, что Степан один. Я оделась, деньги в карман и пошли. Вхожу в дом — хозяйка танцует и ни слова. Я ногой отварила дверь и побежала.

Видно, Василий сказал хозяину, что привел меня. Они в воротах поймали меня и вернули, а я лучше бы провалилась сквозь пол. Подошла хозяйка, в руках водка и котлета. «Знаешь, Саша, неудобно, конечно, но если пришла, то пей». Я говорю, что пришла за Степаном, чтобы увести его, а пить я не буду, но она — свое. Тогда я выпила ее водку и говорю: «Не приставай больше». Они отошли, а в углу сидел баянист. Он состроил такую физиономию и спрашивает: «Ну что, стрелочник ты и больше ничего?» А я спрашиваю: «Какое значение имеет квалификация, может, я техничка, а праздник для всех и поэтому нам всем хочется встретить Новый год с радостью».