Другой мир. Хроники исхода - Алекс Тимофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Карьера шла. Его слушали, выдвигали. Но! Тут грянула война. Очень хотелось отсидеться в тылу, где-нибудь в райкоме, но не срослось. И вот он назначен политработником в действующую часть. Политинформация! Будем бить врага на его территории! Первый же бой принес катастрофу. Его часть была практически разгромлена. Отступали быстро, можно сказать, бежали. Небольшими группами пытались уйти. Потом – выйти из окружения. Тут ему пришла мысль сдаться в плен: немцы – культурная нация, и главное – они сильнее! Если бы не эти два рядовых, которые прицепились ко мне, он бы давно сдался. Так думал этот человек.
Наваждение спало. Сволочь! Это была единственная моя эмоция. Времени, видимо, прошло немного, красноармейцы даже не успели на шаг отойти. И тут меня понесло.
– Я майор Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, нахожусь здесь с группой ОСНАЗ НКВД. А ты – трус и предатель! Я лично видел, как ты сдавался в плен врагу! Документы, бывший младший политрук Рындин! – вылетело из меня.
Взгляд в его глаза – а там уже плещется страх, жуткий животный страх. Документов у него не было. Сказал, что спрятал. Но я знал – он их сжег, и форму тоже хотел сменить. Просто случай не представился такой.
Шура быстро подошел к политруку и расстегнул кобуру на поясе – это был наган, выщелкнул барабан, все патроны оказались на месте.
– Вот гад, даже патрона не потратил, – бросил он зло. И добавил, подмигнув мне: – Какие будут распоряжения, товарищ майор государственной безопасности?
– Арестовать, – киваю я на сжавшегося политрука.
Шура быстро снимает с него ремни и вяжет ему руки, затем толчком отправляет его к стоящей машине, подходит и укладывает политрука рядом с немцем. Туда уже подошла Варя, и они с Артемом с огромным интересом рассматривали боевые трофеи и пленных. Живой фашист, однако!
– Смотреть в оба за этими! – командует им Шура, и они с бойцами направляются к мотоциклу.
Начали сбор трофеев. Лично мне приглянулась офицерская форма – новая, ромб на погонах, обер-лейтенант. Небольшая дырка и пятно на спине – ладно, отстираем, зашьем. Красиво будет. Снимаю ремни. В кобуре – парабеллум. Вещь! Рядом валяется автомат МП-38. Годится! Документы в кармане – обер-лейтенант Франц Рихтер. Ну-ну…
В то же время бойцы под чутким руководством Шуры потрошат убитых мотоциклистов. Мотоцикл, кстати, BMW. Заканчиваю с формой, сапоги тоже снял, чувствию себя полным мародером, но форма отличная, да и по размеру подходит. Итак, у нас нарисовалось три трупа и двое пленных. Дальше решение пришло само собой: выбрали место под раскидистым дубом на краю поляны, вручили пленным шанцевый инструмент из «кюбельвагена», и те под присмотром Шуры и обоих бойцов выкопали могилу.
Немец нервничал и озирался. Я сказал ему пару слов, что, мол, будет выполнять все распоряжения – будет жив и здоров. Закончили. Постояли, помолчали над холмиком. Кажется, у нас появилось здесь личное кладбище… Пошли посмотреть, что с порталом. Пусто, просто два дерева, напоминающих арку, да и трава, примятая колесами. Артем поднял прямо под деревьями металлическую бляшку – неровный свинцовый кругляш. Я покрутил его в руках и вдруг вспомнил, как Соколов стрелял из винтовки в портал. Это была расплющенная пуля! Получается, что этот портал обратно не пропускает…
Упаковали пленных на заднее сиденье и посадили рядом Соколова, которому я вручил наган с приказом стрелять сразу, если кто решится пошалить. Омельянчук был рядом со мной на переднем сиденье с МП-38, также с приказом бдеть. Сам я сел за руль «кюбельвагена». Интересная машина. Это была ее первая модификация – тип 62, выпускалась она с 1939 года, была неприхотливой и считалась внедорожником, хотя имела только задний привод и мотор воздушного охлаждения, прямо как у нашего «запорожца». Шура оседлал мотоцикл, Варя – в коляске, Артем – сзади. Поехали. Немцы в деревне есть? Нет. Теперь будут!
Наш приезд вызвал переполох и действительно напоминал приезд оккупантов в деревню. Не хватало только «бабка, яйки, кура, млеко!». Заглянули к старосте. Он был рад и кланялся, хотя и смотрел удивленно на новые лица. Народ успокоился. «Оккупанты» оказались не страшными и даже частично знакомыми. Начали раскланиваться с нами. Остановиться решили в доме у Михалыча. Ну а где? Своей усадьбы мы тут пока не завели. Загнали машину во двор, а мотоцикл – в кузницу. Забор тут же облепила любопытная детвора. Пленных сразу определили в сарай, а во дворе выставили караул.
Стоять выпало Артему. Бойцов требовалось накормить и обстоятельно расспросить. Еду с собой мы не брали – выход планировался только до деревни. Однако помогли немецкие трофеи. В двух больших кожаных ранцах нашелся не только запас консервов, но и свежий хлеб, домашняя колбаса, вареные яйца, овощи (вот тебе и «яйки-млеко»). Бойцы уплетали жадно, не ели они больше суток. Оба то и дело косились на Варю. Омельянчук произнес тихонько:
– Яка гарна дивчина! – и тут же замолк под суровым взглядом Шуры.
Вообще, после того как красноармейцы услышали волшебные фразы «Главное управление ГБ» и «Осназ НКВД», уровень нашего авторитета поднялся до небес. Побаивались тогда органов. Еще Соколов обратил внимание на наше оружие и форму – очень необычное, мол, все. На что получил суровый ответ от Шуры:
– Оружие секретное, так же как и форма, и даже пристально смотреть в сторону всего этого – уже проступок!
После чего парень опустил глаза в пол и жевал дальше, уже не отсвечивая. Наконец бойцы наелись, и мы решили побеседовать с ними по одному. Омельянчука отправили отнести немного еды пленным и покараулить во дворе, пока не позовем. Строго наказали с местными ни о чем не разговаривать и двор не покидать.
Начали допрос Соколова. Мы с Шурой – за столом, Варя присела в уголке и слушала с интересом. Не каждый день доводится видеть живого предка, да еще с той войны!
Парень был добровольцем, написал заявление на второй день войны, а за день до того он получил аттестат об окончании школы. Неделя ушла на формирование его части и короткое обучение, даже стрелять толком не научили. А потом был первый бой, он же последний. Наспех отрытые траншеи, почти в чистом поле, палящее солнце и стальной каток немецкой бронетехники. Один станковый пулемет на роту, гранат почти нет. Отступление, точнее бегство. Из командиров рядом оказался только младший политрук, шли к своим, но политрук особо не торопился. Сегодня при попытке зайти в деревню нарвались на немцев, бежали. Дальше мы все видели сами. Спросил нас, как обстановка на фронте и как он будет воевать дальше.
Переглянулись и сослались на режим секретности. Понятливо кивнул. Разговор с Максимом дал нам дату – четвертое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Понятно, самое начало войны. Отправили погулять и позвать Омельянчука. Назвался
