Русский батальон: Война на окраине Империи - Роберт Фреза

Пятница(2)

Хярконнен негромко постучал в дверь Верещагина.

— Пришел запрос.

Антон кивнул ему, развалившись на «паукообразном» стуле. На полу сидел Харьяло и чистил оружие.

— Что у нас там, Тимо? — спросил Харьяло.

—. От полковника Линча. Ему нужен экземпляр списка личного состава нашего батальона.

— Небось Донг, — предположил Верещагин.

— Скорее этот, по политике, — Гамлиэль, — отозвался Харьяло.

— Отдай это батальонному сержанту. И попроси сочинить что-нибудь.

Хярконнен достал еще одну бумажку.

— От полковника Линча. Он хочет знать, почему наши медики не носят нарукавных повязок с крестом.

— Неужели и это заметил? — удивился Харьяло.

— Рабы на Ашкрофте палили по красным крестам, как по живым мишеням. А медики, которые остались в живых, предпочитают теперь стрелять первыми. Ему это надо объяснять? — спросил Хярконнен.

— Нет, незачем резать правду-матку штабным. Есть одна мыслишка. Матти, кто у нас имеет медицинскую лицензию? — задумчиво спросил Верещагин.

— Вот черт! Ну, Винсент — точно. Надо спросить батальонного сержанта. Господи, Антон, ты же не хуже меня знаешь, как давно мы были рядом с какими-то курсами, где выдают бумажки! Что касается системы подготовки замен, то это смех один! Тебе следовало пристрелить Притчера еще четыре года назад! Продавать налево сильнодействующие таблетки — все равно что продавать оружие! — И Харьяло многозначительно поднес к лицу дуло пистолета.

Верещагин опустил веки и стал постукивать трубкой по колену. Зная его привычку, Харьяло и Хярконнен примолкли. Наконец Антон открыл глаза.

— Матти, по нашему штатному расписанию нам положено иметь одного медика на стрелковый взвод. У нас есть, я думаю, по два с лицензиями. Посчитай их всех и запроси еще семь.

Верещагин еще несколько раз постучал трубкой по колену. Харьяло подождал.

— Потяни, пожалуйста, несколько дней, а то мне не хочется видеться с Евой, если документы будут лежать у нее на столе, — закончил Верещагин и убрал трубку в карман.

Хярконнен кивнул и достал новую телеграмму.

— Еще одна. От полковника Линча. Он желает знать, почему третья рота не берет на патрулирование зенитные установки.

— Это, по-моему, работа Донга. Ну что тут сказать?

— Смешно, Антон. Сколько же, они там думают, имеется приличных самолетов у местных?

А вообще нам надо что-то делать. Благодаря удачному маневру Рауля эти дети природы на пару дней присмирели. Но скоро мы будем с ними сталкиваться по два-три раза каждое утро. Обратите внимание, сколько времени возились роты Хигути. Причем неизвестно, кто из двух — полковник Линч или буры — окажется для нас большей проблемой.

Верещагин встал, в задумчивости вытащил трубку и ушел.

Хярконнен посмотрел на Харьяло и пожал плечами.

— Есть еще одна телеграмма. Адмирал поздравляет нас с нашей коллекцией оружия.

Харьяло взорвался от смеха.

Дело в том, что адмирал направил своих ищеек, чтобы те ускорили сбор образцов оружия. В Йоханнесбурге Альберт Бейерс побелел как молоко, когда Варяг обрадовал его этой новостью. Скверная репутация имперской службы безопасности была, наверное, известна даже за пределами обитаемой зоны. Переводчице Рауля Санмартина с трудом удалось уговорить Бейерса продолжить разговор.

Батальонный сержант Малинин поговорил по душам с замкомвзвода службы безопасности, а в результате офицеры Санмартина отправились вместе с ними, чтобы умерить пыл ищеек и избежать ненужных эксцессов. Набрали триста сорок семь единиц без всяких инцидентов. Эта успешная акция задала тон кампании и в других городах:

Старший связист сержант Хярконнен наморщил нос и удалился.

Почти тут же раздался тихий стук в дверь. Харьяло поднял голову и увидел на пороге Эдмунда Муслара.

Муслар стал популярен буквально за несколько дней, помогая Буханову. Он получил прозвище «Полночь».

— Открыто, — заметил ему Харьяло.

— Сэр, я хотел бы поговорить с подполковником Верещагиным, — нерешительно произнес Муслар. — Не думаю, что мне следует направляться в одну из фронтовых рот. Я считаю, что в создавшихся условиях мне целесообразнее оставаться здесь, в штаб-квартире батальона, сэр.

Харьяло выслушал его не отрывая глаз от оружия.

— Почему? — спросил он.

— Я полагаю, что это пагубно отразится на наших отношениях с местным населением, сэр.

— А-а, — понимающе протянул Харьяло. Он еще раз протер маслом ствол и посмотрел на свет, потом прочистил шомполом с тряпкой, чтобы убрать лишнее масло. — Давайте, Эдмунд, поговорим. Недавняя операция Хигути и Кимуры напоминает великий потоп и Ноев ковчег. Эбиль, который там был в конце боя, уже не понимал, кто и в кого там стреляет. Скромность не позволяет мне дать точную характеристику тому батальону, но кто-то явно взвалил на себя непосильную задачу — впрячь в один плуг мустангов и тягловых лошадей.

Муслар улыбнулся, показав белые зубы, и сказал:

— Принято решение прилагать все усилия, чтобы не разжигать местные предрассудки.

— Думаю, в данном случае это было глупо.

— Отправляясь сюда, я с пониманием отнесся к решению капитана Донга, что я не буду приписан ни к какому батальону из-за моего цвета кожи. Хорошо еще, что меня не поставили заниматься подготовкой пополнения. Однако я понимаю, чем руководствовался капитан Донг, и не хочу быть ни в чем помехой.

Харьяло с трудом сдержал смех. Он вспомнил, что Рауль Санмартин услышал от Брувер: увидев белуджей Кимуры, буры стали говорить, что, мол, лучше уж казаки, чем черномазые кафры.

— Эх, Эдмунд, мне бы ваши годы, — произнес Харьяло.

Муслар удивился.

— Я не совсем понимаю, о чем вы, сэр. Харьяло добродушно рассмеялся.

— Не обращайте внимания, Эдмунд. Так каким образом вы получили приказ?

— За два дня до вылета. Я подозреваю, все проходило в страшной спешке.

— Эдмунд, я хочу обратить ваше внимание на несколько фактов, пока вы не пошли со своими доводами к Варягу. — Харьяло закончил сборку затвора. — Первый: Донг — кретин. Если вы будете ходить и везде его цитировать, то не успеете моргнуть глазом, как займетесь этим самым обеспечением пополнения. Второй состоит в том, что мы рекрутировали тут же на Ашкрофте около двадцати солдат, и вы будете казаться белой-белой снежинкой на нашем фоне, потому что местные не очень любят нас и вряд ли полюбят в ближайшее время, а у нас нет времени потворствовать их предубеждениям.

Харьяло сделал паузу.

— И наконец, факт третий и последний. Если вы пойдете к Варягу и скажете ему то, что сейчас сказали мне, я не знаю, что он с вами сделает. Вам понятно?

— Да, сэр.

— И хватит говорить «сэр». Дети уже давно легли спать.

— Да, сэр.

Харьяло закончил возиться с затвором.

— Эдмунд, у вас или слишком отработаны рефлексы, или отказывает память. Меня зовут Матти. Ваша семья? Есть братья, сестры?

— Да, сэр… То есть Матти. Брат и сестра по матери.

— Ваша семейная корпорация?

— Мы в одной из дочерних компаний Мицубиси. Там служит брат.

— Значит, вы младший сын. А Теперь скажите-ка мне, Эдмунд, с чего начнем строить отношения с бурами?

— Без опыта трудно сразу сформулировать свое мнение, но думаю, надо попытаться завоевать их доверие.

— Нам придется стрелять в них, только чтобы как-то привлечь их внимание. Ваши предложения?

— Я обдумаю проблему, и, полагаю, что-нибудь придет в голову.

— Да, уж лучше пусть придет что-нибудь, — ответил Харьяло. — Все, можете идти. В один прекрасный день объясните мне все эти хитрости с предубеждениями.

Муслар широко улыбнулся.

— Не уверен, что смогу, сэр. Вам лучше попросить кого-нибудь из буров это сделать, у них получится куда лучше.

Ночь была очень темной, и старший сержант Симадзу несколько раз проверил, тот ли это адрес, затем вежливо постучал в дверь.

Жанни Терон с громким ворчанием проковылял к двери и открыл ее. Тут же получил оглушающий удар и был сразу упакован в мешок. Жена крикнула, чтобы он поскорее ложился, но Жанни уже этого не слышал.

В том же городе находился и главный цензор Шу. Он не спал. Цензор сидел и держал руку на переговорном устройстве. Он испытывал припадок нерешительности.

Функции имперского цензора ничем не отличались от тех, какими они были во времена первых римских цезарей: поддерживать общественную нравственность, поощрять добродетель и наказывать зло в той мере, в какой того требуют интересы безопасности государства.

На Зейд-Африке наблюдать за печатными изданиями было проще простого. Газеты и прочие публикации продолжали выходить, но по каждой заметке «прошлась невидимая властная рука». Шу вежливо пояснял издателям, что всякая попытка обойти цензуру будет пресекаться самым жестким образом. Большинство правильно поняло его, но до некоторых все доходит не сразу. Поэтому пока выпускаются лишь девять газет. Эфир представлял собой известную трудность, но Шу составил программы того, что и как следует говорить на африкаанс. Несмотря на отлаженный порядок, мрачные предчувствия не оставляли его.