Русский батальон: Война на окраине Империи - Роберт Фреза

— Все ясно, сержант, все ясно.

Ян Сниман смущенно поднялся.

— Мэнеэр14 Сниман. — И Редзап снова улыбнулся. — Возьмите с собой, пожалуйста, ваш чай.

После еды Сниман вернулся и застал Редзапа за считыванием информации с экрана.

— Вы сын Снимана, владельца Паульскерка, в Претории, правильно?

— Да, сержант.

— Жесткий и отважный человек и отнюдь не друг нам. Вы прекрасно учились. Ваш английский особенно хорош.

— Спасибо, сержант. Это был родной язык бабушки с материнской стороны, и мы с мамой часто говорили по-английски, когда не было дома отца, сержант.

— Понятно. Ваш возраст в переложении на земной — шестнадцать лет и семь месяцев. Значит, вы хотите поступить в имперские вооруженные силы?

— Намереваюсь, сержант, хочу, по крайней мере. — Сниман спотыкался при ответе, не ожидая таких простых вопросов. — Я за этим и пришел.

— Очень хорошо. Сядьте вот сюда. Нам надо поговорить. Я не буду сулить вам райские кущи. Напротив, растолкую, что солдатская жизнь зачастую полна лишений и трудностей. И покажу, что вас ждет. Вы следите за моей мыслью?

— Да, сержант.

— Отлично. Сегодня утром я уже отослал обратно одного парня. Я занимаюсь вербовкой солдат для части подполковника Верещагина. Это первый батальон тридцать пятого имперского пехотного стрелкового полка. Он расквартирован в казармах под Блумфонтейном и Йоханнесбургом. Если вы вступите в этот батальон, вы станете солдатом-стрелком, пехотинцем. Вы внутренне настроили себя на что-то другое, я могу направить вас к другим. Все понятно?

— Да, сержант.

— Так. Время у нас есть, расскажите мне что-нибудь про себя.

Пристроившись с чашкой на коленях, Сниман стал рассказывать про свою жизнь, и вдруг его словно прорвало! Сержант отличался терпеливостью, вполне сносно говорил на африкаанс. Когда Сниман понял, что говорит недопустимо много о себе, Редзап криво улыбнулся.

— Наш батальон — боевое подразделение со славными традициями. Мы убиваем людей и делаем это в любых условиях. Но, выполняя свой долг, и сами иногда погибаем.

Сержант наклонился и вгляделся в Снимана.

— Мы не любим говорить, что делаем из мальчиков мужчин и прочую дребедень. Служба, бесконечная служба, и так целых семь лет.

Потом сержант отошел от штампов, выработанных за годы вербовки, и, внимательно всматриваясь в Яна, спросил его:

— А скажите мне, мэнеэр Сниман, ваш отец знает, что вы пришли записываться в армию?

У Яна перехватило дыхание. Несколько мгновений он молчал и старательно отводил глаза. Когда же наконец решился ответить, заговорил каким-то глухим, совсем другим голосом:

— Нет, сержант. Узнай он, что я здесь, отрекся бы от меня — если только уже не сделал этого. Сержант, а он должен подписывать какие-нибудь бумаги?

Редзап снова улыбнулся своей волчьей улыбкой, обнажив резцы.

— Если вы решите поступить в батальон Верещагина, то не должен, мэнеэр Сниман. Нас больше интересует, что вы собой представляете, а не ваш возраст. Если бы вы мне соврали, я бы вас выкинул отсюда. А все, что мы говорим о батальоне, — правда, тут мы не лжем. А какого вы хотите быть возраста? Я предлагаю записать девятнадцать.

Ян обрадовался.

— Девятнадцать — это замечательно, сержант, — облегченно произнес он. Хотя юноше хотелось еще многое сказать, он почувствовал внезапную усталость. — Да, я хотел бы стать солдатом.

Кольдеве сидел, держа ноги в ведре с лечебным раствором и уткнувшись в томик Карла Мая. Ванну для истерзанных ног Ханс принимал по наставлению Винсента, а Карла Мая читал по собственному выбору.

Когда он истер в кровь ноги, рядом оказался Руди Шеель. Он вежливо заметил, что лейтенанты иногда соображают не лучше зеленых рекрутов и Кольдеве следовало бы подержать в воде если не голову, то хотя бы ноги.

Читал Ханс запоем. Хотя дискеты с Томасом Манном и Гете занимали основное место в багаже Кольдеве, больше всего он любил Карла Мая и Джеймса Фенимора Купера.

Кольдеве вздохнул и отложил книгу. Вынужденный отдых располагает к размышлениям. Удивительно, как африканеры спокойно относятся к присутствию имперских войск. Пока что даже один процент населения, составлявший так называемую политическую элиту, ничем себя не проявил. В частности, в Йоханнесбурге Бейерс поставил все под свой контроль. Он был, конечно, весьма осмотрителен. То же можно было сказать и о Снегурочке.

По-прежнему занимая комнату в фермерском доме, Брувер вслух произносила только те вещи, которым ее научили, но она отличалась непредсказуемостью. Держала свое мнение при себе, больше слушала, чем говорила, что полностью удовлетворяло Симадзу. К сожалению, она теперь столкнулась с враждебным отношением горожан. Кольдеве сам видел, как ее избегают. Мало кто из местных согласился бы впустить девушку в свой дом.

Тут размышления Кольдеве прервал Руди Шеель:

— Вот вы где, лейтенант Ханс! А я ищу вас, ищу…

Кольдеве скривился. Ротный сержант Шеель впервые надел военную форму зеленым юнцом, желая. увидеть свет в конце туннеля после катастрофы, ядерных бурь, эпидемий. Все, что Руди казалось смешным, таковым на самом деле не было.

— Знаешь, Ханс, ты мне восемнадцать месяцев подбрасываешь всякое дерьмо, но теперь ты должен сделать маленькое доброе дело. Послужи Господу! — На самом деле Шеель отличался набожностью. — Помнишь переводчицу, которую привел Симадзу? Брувер, кажется?

— Ну и что? — встревоженно спросил Кольдеве.

— Она повздорила с Раулем и сейчас пакует вещички. Спор вышел, по-моему, из-за религии. Рауль слоняется по комнате с перекошенной физиономией, а она рыдает!

Кольдеве сказал резкое словцо, наверняка не вычитанное в книге Карла Мая. Шеель засмеялся.

— Уж я-то разбираюсь в людях. А сейчас пошел бы ты вразумил Рауля.

Кольдеве обулся. Он нашел Санмартина в его комнате. Тот сидел и угрюмо размешивал сахар в кружке с кипятком, изучая при этом почту, которую получил по компьютеру.

— Привет, Ханс, садись. Что бы ты ни хотел сейчас сказать, забудь! Вот это важнее. — Не дав Кольдеве произнести ни слова, Рауль начал коротко пересказывать сообщение.

Санмартин сразу вскинулся. Потом, ощутив неловкость ситуации, опустил глаза.

— Не знаю, Ханс. Мы оба встали поздно и пошли завтракать вместе.

— Там и сцепились?

— Там были как раз ребята из десятого. Маленькие эбеновые божки… Ну, она остановилась, вся побелела, потом указывает на Исаака и спрашивает меня: «И вы позволяете им есть с людьми?» Потом что-то сказала о банту…

Исаак Ваньяу был самым здоровенным из чернокожих, которых когда-либо знал Кольдеве.

— Это одна из основ, которые им вдалбливали, пока ты изучал политические теории, — миролюби- ¦ во сказал Кольдеве. — И что потом?

— Когда Исаак обернулся и помахал нам, она бросилась вверх по лестнице. Бежала как ошпаренная. Ну, и я бросился за ней.

— Естественно.

— Когда догнал, она повторяла: «Ой, он был прямо там! Он даже помахал мне! Черный такой, огромный!» И при этом размахивала руками.

Исаак когда-то входил в отряды ашкрофтских черных повстанцев. Санмартин пропустил ему два повышения по службе — за то, что в свое время стрелял в имперцев.

— И потом?

— Я терпел эту сцену десять минут, потом не выдержал и сказал ей, что по моей шкале ценностей

Исаак стоит десятки белых штатских пьяниц.

— Очень тактично.

— И она ушла. Сказав перед уходом: «Я никогда не хотела быть частью этого вашего славного батальона». — Я сказал: «Ну и уходи!» Не знаю, что я сделал не так.

— Она собирает вещи, — сообщил Санмартину Кольдеве, сложив на груди руки.

— А Симадзу знает? — нехотя поинтересовался Санмартин.

— Симадзу знает все и обо всем. Руди сказал, что она плачет, — некстати добавил Кольдеве. — Если уйдет, мы останемся без переводчика. Подумай, какие чувства испытает Ретталья, пронюхав про это.

— Он вообще лишен чувств. Будь оно все проклято, Ханс! Она что, из другой галактики?

— Да, почти так… Только не кричи.

— Да я не кричу!

Кольдеве жалостливо посмотрел на Санмартина.

— Ну так что?

— Ребята Эбиля захватили то место, где был Чалктон. Та-ак… Пятый взвод под Деветсдорпом выступил на помощь «пограничникам». Бывший инженер во время проповеди встал и начал призывать к священной войне. Его тут же отвели в больницу на обследование.

— Судя по всему, твой друг Ретталья уже везде понатыкал своих людей.

— Не сомневаюсь. Дело доходит до смешного. Несколько дней назад в Ридинге был мятеж. Ковбои, которые считались кандидатами в местный добровольческий батальон, разбушевались, вышли с красными флагами. Один из офицеров Эбиля их успокоил.