Первый шпион Америки - Романов Владислав Иванович

Они сидели в кабинете генконсула, Пул, посасывая потухшую сигару, восседал за широким столом Саммерса, одним глазом пробегая бумаги, поступившие на его имя. В основном это были прошения об эмиграции из России, просьбы перевести деньги и драгоценности в американские банки и даже предложения о сотрудничестве. В смутные времена люди всегда не знают, за что хвататься. Европа, охваченная мировой войной, была слишком ненадежна, и на этом фоне Америка представляла собой незыблемый оплот мировой цивилизации. К двадцатым годам возник и распространился в России еще один миф о том, что разбогатеть в Америке ничего не стоит. Деньги там можно делать из воздуха, золото зарыто в земле большими слитками, и одного вполне хватит, чтобы завести шикарную виллу, авто и открытый счет в банке. Этому мифу способствовали тс, кто уехал в Америку во время первой русской революции в 1905–1907 годах и успел встать на ноги. Их письма окрыляли желающих покинуть тонущий российский корабль.

Но американский Госдеп призывал своих представителей к осторожной выдаче таких разрешений, опасаясь большого наплыва русских беженцев в Америку, а с ними и проникновения революционной заразы, подразумевая под этими идеями род некой эпидемии, которая может передаваться по воздуху.

— Впредь я бы хотел, чтобы вы согласовывали со мной сроки таких обещаний, — проговорил Ксенофон Дмитриевич. — Помимо этого своими неосторожными заявлениями о деятельности будущего Информационного бюро вы тотчас привлекли внимание стратегической разведки Генштаба к нашей деятельности, что несколько осложняет мою работу. Поэтому в первые дни я бы хотел создать видимость для советского правительства, что мы не собираемся превращать эту структуру в некий разведывательный орган, иначе мы сразу же попадем под такую плотную опеку, что будем связаны по рукам и ногам, я не говорю уже о тех карательных мерах, которые могут последовать и привести к прекращению деятельности центра. Я вас прошу также как официальное лицо разъяснить господам Чичерину или Кара-хану, что мы имели в виду создать прежде всего легитимный орган, не связанный со сбором государственных секретов Советской Республики.

Спокойная, но жесткая и уверенная речь Каламатиано заставила Пула отложить в сторону бумаги. Он даже вытащил изо рта сигару.

— У вас есть точные сведения относительно действий советской разведки? — спросил консул.

— Сведения точные, но конфиденциальные, я прошу учесть и этот момент.

— Я могу полюбопытствовать, с кем вы имели такой конфиденциальный разговор? — спросил Пул.

Каламатиано вспомнил совет Ефима Львовича послать Девитта подальше и усмехнулся.

— Я не могу назвать имя своего агента, с которым подписал контракт, как и его военную должность. Могу лишь сказать, что он обладает этой информацией непосредственно, — заявил Каламатиано.

— Вы мне не доверяете? — На лице консула вспыхнула недоуменная улыбка.

— Вы прекрасно знаете, господин консул, аксиому разведки: чем меньше лиц вовлечено в ту или иную секретную деятельность, тем успешнее идет работа. Могу лишь сказать, что его номер двенадцатый, и все сведения, от него поступающие, не будут требовать дополнительной проверки. Если хотите, назовем его Алекс, — улыбнулся в ответ Каламатиано.

Несколько секунд Девитт Пул сидел неподвижно, глядя на своего сотрудника, точно видел его в первый раз. Он знал Каламатиано как милого и делового торгового представителя, имевшего разносторонние связи в России, чем он и хотел воспользоваться, когда рекомендовал его руководителем нового Информационного бюро. И вдруг этот юноша указывает ему на досадные промахи в его деятельности да еще даст понять, что не намерен раскрывать непосредственному начальнику секреты своей работы. Консула задел и тон разговора с ним этого обычно деликатного русского грека: жесткий, спокойный и чуть снисходительный, разъясняющий.

— За вами, естественно, остается общее руководство Бюро и стратегическая разработка основных направлений его работы, но вся тактическая сторона будет лежать непосредственно на мне. Я думаю, это разграничение удобно и вам, Девитт, поскольку вы заняты к тому же и ежедневной текучкой генконсульства, и большая часть обязанностей лежит на вас, а не на Мэдрине, — уже по-дружески сказал Ксенофон Дмитриевич. — И потом, я не могу рисковать вашей жизнью в случае провала, а такой вариант предусматривать необходимо, и как бы полностью несу ответственность за всю тактическую деятельность Бюро…

Каламатиано улыбнулся своей обычной, немного застенчивой улыбкой, которая как бы говорила: я вовсе не хочу обострять наши отношения, поэтому и предлагаю вам принять эти условия. Дело есть дело.

— Хм… — Девитт снова засунул потухшую сигару в рот и беспокойно заерзал в кресле. Не выдержав, он вытащил из стола зажигалку и прикурил, облизывая полные губы и сверля зеленоватыми глазками своего нового подчиненного, кандидатуру которого он с определенными трудностями утвердил у посла и в Госдепе, и вот первые сюрпризы: робкий и стеснительный коммерсант начинает не только круто забирать руль в свою сторону, но уже ставит условия.

— Вас что-то смущает, Девитт?

— Нет-нет, я думаю, вы правы, Ксенофон, — помедлив, закивал Пул, отметив, сколь ловко этот грек подвел весь разговор к возможному провалу и не оставил консулу возможности что-либо ему возразить. — Спасибо, что указали на мой промах…

Пул очень не любил признаваться в своих ошибках и всегда гордился своей интуицией, а тут она его подвела, и незнакомый стойкостями разведывательной работы новичок преподнес ему первую пилюлю. Девитт даже поморщился, подавляя раздражение и понимая, что грубый приказной тон в таких делах пользы никому не принесет.

— Вы правы, в деловых отношениях никакая субординация не нужна. Признаю, возможно, я несколько погорячился и в отношениях с новой властью. — Надо отдать должное Пулу, который с первых же дней революции прозорливо усмотрел, сколь вероломно поведут себя большевики, и стоял за проведение не политики переговоров и поиска взаимных компромиссов, а за жесткую борьбу с новым режимом. — В ближайшие дни я постараюсь исправить эту ошибку. Чичерин сам просится со мной побеседовать. Хочу также вас поздравить с тем, что вы начали активно работать, и с появлением в наших рядах номера двенадцатого… — Пул выпустил кольцо дыма и подумал, что если Каламатиано по своей наивности навербует в свои ряды чекистов, то вздернут не только этого взбалмошного грека, но и его, Девитта. Даже консульская броня не поможет. «Хотя, с другой стороны, я же сам предложил ему эту систему, при которой первый знает второго, второй третьего, а третий уже незнаком с первым. Тогда при провале распадется лишь одно звено, а остальные уцелеют…»

— Это было бы очень важно для успеха всей будущей работы, — поддержал консула Каламатиано.

— Если номер двенадцатый, как вы его характеризуете, столь ценный агент, то у нас все неплохо получится! — неожиданно улыбнулся Девитт, поднялся, достал из резного шкафа бутылочку виски. — Не возражаете?

— Пара глотков не повредит, — улыбнулся Ксенофон Дмитриевич.

Пул налил им обоим по четверти стакана, пододвинул к Каламатиано коробку с сигарами. Девитт любил пропустить один-другой стаканчик виски. Ксенофон Дмитриевич взял сигару, провел ею перед носом, вдыхая аромат.

— Я отрегулировал вопрос с оплатой нашим будущим агентам. Вот разрешение Госдепа на финансирование Бюро и расценки, — он протянул Ксенофону Дмитриевичу бумагу. — Они выглядят более чем скромно по мировым меркам, война пожирает много денег из бюджета, но многие из русских готовы сражаться за идею. Кроме того, мы тоже сможем организовать систему пайков и немного подкармливать наших рыцарей плаща и кинжала. Это в дополнение к этим скромным денежным премиям. Я знаю, что французы, к примеру, ухитряются вообще ничего не платить. У нас так вопрос не стоит, и я надеюсь, наша сеть будет работать эффективнее.

— Я тоже надеюсь, — отозвался Ксенофон Дмитриевич, просматривая бумагу': суммы «гонораров» были действительно небольшие, тысяча рублей — предельная, но больших ограничений не было, и даже этими деньгами можно было варьировать так, чтобы все были довольны.