Шмары, шпики и лимоны зелени - Александр Евгеньевич Нерозников

– А может еще про Анну Каренину написать? – зеленый глаз ее пылал неприязнью, если не сказать презрением. – Есть что предъявить, предъявляй! А нет – вали к той самой матери!

Офицер резко встал, с резиновой ухмылкой сунул руки в карманы брюк и прошелся по номеру. Затем одел фуражку, выровняв козырек по центру лба, и громко хмыкнул:

– Ну, значит так! В городе Вышний Волочек в тот самый день, когда вы удостоили его своим посещением, было совершено зверское убийство. Это пункт первый. И пункт второй – вы обе были судимы за жестокости вплоть до убийств и обе отсидели немалые сроки. Обе совсем недавно освободились. Да, и тут уже успели дом спалить!

23. Кабысток

Совершенно неожиданно во время прогулки зазвонил телефон. Матвей Егорович даже не сразу смог его найти в карманах! Уже отвык от ментовского "виса на телефоне". Да он и не ожидал никаких известий ни от кого.

– Да?

– День добрый, Матвей Егорович! Это майор Синицын.

– Я вас слушаю, майор!

– Как погода в Бологое?

– Кажется, дождь собирается. А откуда вы?..

– Служба! Тут вот что вырисовывается: в Бологое задержана Сковорода Виолетта Ивановна по подозрению в убийстве. Том самом! В Вышнем Волочке! Она оказалась там проездом из Твери, где отбывала. Ну, вы же знаете, как это бывает с освободившимися из мест лишения свободы! Неумеренное употребление и т.д.

– И сколько она отбыла?

– Десять. За двойное убийство. Но последние пять она отбыла на поселении. Вы понимаете, к чему я?

– А к чему вы?

– Все убийства по нашему делу произошли в этот период. Если хотите взглянуть на эту даму, пожалуйста! Я распорядился допустить вас!

– Спасибо, майор!

Ну да, были среди маниакально озабоченных и дамы. Например, "Салтычиха" из восемнадцатого века с тридцатью восемью жертвами, Салтыкова Дарья Николаевна. В Свердловской области с 2002 по 2010 "Красноуфимская волчица", Гайдаманчук Ирина, убила семнадцать человек, и Иванютина Тамара с семьдесят шестого по восемьдесят седьмой год убила девять человек…

Сказать, что это раздавило его морально, значит, ничего не сказать. Новость просто распяла его на кресте самолюбия. Да, конечно, он просто стар. Стар, малоподвижен и туго соображающ. Ему не угнаться за этими молодыми шустриками. И какого хрена он поперся в этот сраный Бологое?! Сидел бы в своей Твери, пережидал коронавирус. Так нет же! Взыграло самолюбие – как же, последнее, да еще нераскрытое дело! Так захотелось поставить жирную точку в карьере! Да и в жизни, что там говорить! В шоке он даже не спросил о виновнике торжества – кто же перехватил эту победу?

Скрюченный, шаркающей походкой он поплелся назад по улочке. Это был уже другой человек, совсем не тот, кто приехал. Куда подевались и молодецкая удаль, и железобетонная уверенность в себе, и оптимизм в мелочах! Все закончилось. Почти ничего не замечая вокруг, он виноватым тоном обратился к забородевшему прохожему бомжеватого вида:

– Где у вас милиция?

– Обокрали, что ли? Ха! Милиции давно нет! А полиция у вокзала! Если отсюда топать, то справа от входа в подземный переход. Красное такое здание! Из красного кирпича!

– И далеко это?

– Ну, как сказать, с часок прогуляться!..

– Спасибо!

Мужичок достал из кармана бутылку:

– На, взбодрись!

– Спасибо, не употребляю! Уж как-нибудь…

Прохожий, оглянувшись, сам приложился к горлышку, крякнул:

– И как же тебя, непьющего, угораздило?

Матвей Егорович не удосужился ответом, махая рукой проезжающему жигуленку с маячком такси на ветровом стекле.

Бомжара в ухмылке показал гнилые зубы:

– Никто не станет! Надо по мобиле вызывать!

Но такси остановилось.

– К полиции подкинете?

Молоденький спортивного вида цыганенок жестом указал на сиденье и переспросил, когда Матвей Егорович уселся:

– К какой полиции? К Железке или?..

– В каком смысле "или"? В Бологое несколько полиций?

Цыган сверкнул настоящей рекламой стоматологии:

– Есть городская и есть железнодорожная!

– Тогда погоди! – сыщик набрал на смарфоне Синицына. – Хочу уточнить, майор, в городском или железнодорожном отделении полиции наша задержанная?

– В городском…

– Спасибо! – и водиле. – Сказали в городской.

Машина направилась в противоположную от Вокзала сторону.

Ему не пришлось даже демонстрировать недействующее удостоверение, он успел лишь представиться, и местные заметно взбодрились:

– Теперь мало кто к нам добирается – все вируса боятся! А о вас нам звонили из самой Столицы!

Его провели в комнату допросов, помещение без окон и с привинченными к полу стульями и столом. С камерой под потолком. А через пару минут втолкнули и ее, полноватую, слегка заторможенную блондинку лет пятидесяти в новеньком махровом халате и тапочках.

– Сковорода Виолетта Ивановна, – почти неслышно представилась она, не поднимая глаз и держа руки за спиной. – Задержана по подозрению…

– Присядьте, Виолетта Ивановна! – он очень внимательно всматривался в уже смирившуюся жертву обстоятельств. – Мне тут такие ужасы о вас говорят! Можете вспомнить, за что отбывали?

Женщина подняла на него голубые глаза с припухшими веками. Удивленные глаза. Вздохнула.

24. Виола

Ее жизнь с Владиком не заладилась сразу. Медового месяца не было. Он просто напился в усмерть и стал избивать. Ни за что. Просто так. А на утро притащил огромный букет сирени и на коленях вымаливал прощения. Высокий симпатичный Владислав был из уральских поляков. Его мама, верующая католичка, вырастила сына одна, отсекая любопытных сообщением о смерти мужа. Хотя замужем никогда и не была. Приехала в Бологое рожать, да так и осталась учительствовать в Двенадцатой школе, где преподавала математику.

Владику к свадьбе от Сельхозтехники была выделена двухкомнатная квартира Западном микрорайоне на втором этаже пятиэтажки. Для покупки кухонной мебели он взял кредит. Спали они на железной пружинной кровати с никелированными спинками. Из дому Виолетта взяла только мольберт с красками да свою одежду. Отец на свадьбу в заводской столовой не пришел, мама подарила триста рублей в конверте, которые Владик с ухмылкой спрятал во внутренний карман пиджака, а потом целый месяц пропивал. Время от времени избивая молодую жену.

Конечно, она не была готова к семейной жизни, не умела варить его любимые борщи, жарить котлеты и карасей, не умела стирать и убираться по дому – в родительском доме все это делала мама. Виолетта с утра до вечера писала какие-то фантастические пейзажи и плакала. "Стерпится – слюбится!"– утешали все. И никто, включая родителей, не знал о его садизме. И она стеснялась рассказать. Через два месяца он разбил и выбросил в окно ее мольберт с красками, кистями и шпателями. Все холсты изорвал. Она ушла к родителям, но буквально на второй день отец выставил ее – "вышла замуж – терпи!" И она терпела двенадцать лет. За это время, впрочем, закончив техникум по животноводству и получив диплом зоотехника.

До нее всегда все доходило не сразу. Так и тут – двенадцать лет издевательств понадобилось, чтоб понять, что он ей не пара. И уйти. В Совхозе-техникуме ей дали однокомнатную квартирку. Но и там Владик нашел ее. Нашел с огромным букетом роз и бутылкой