Уроборос - Этери Чаландзия

Мысль о том, что она бесцельно зависла во времени, появилась у нее, когда в своем очистительном порыве Нина вывалила столовые приборы из ящика на стол и долго смотрела на эту мутную кучу. Взяла вилку. Может, бросить все к чертовой матери и уехать? Нет, не просто уйти на прогулку, а улететь, например, в… Берлин? И гулять не в этом оцепеневшем от мороза и грязного льда городе, а кружить на велосипеде по Тиргартену. Да, отъезд стоил денег. Кстати, о деньгах. А сколько их у нее осталось? Она забрала из дома пену для ванны, а о средствах не позаботилась. О них всегда заботился Егор. Похоже, настало время от этого отвыкать.

Нина положила начищенную вилку обратно на стол. Рядом с ней гора немытых приборов выглядела удручающе. Чистилище. Черт-те что… Она машинально взяла следующий предмет и принялась натирать его содой. Авгиевы конюшни можно было отмыть и по частям, понемногу и по-тихому, как эти приборы, один за другим, шаг за шагом, вилку за вилкой, день за днем. Егор так не умел. Он бы надорвался. Мужчине проще сломать, чем перестраивать. В один прекрасный день он все для себя решил, перегородил плотиной реку, и лишнее просто смыло потоком воды. Конюшни были вычищены, и все бы хорошо, только вместе с грязью вынесло и ее. Или она сама и была этой грязью?

Еще одна вилка, ложка, теперь нож. Конечно, ей было жаль себя. Жалко до слез. Ночью спросонья Нине казалось, что Егор, как прежде, обняв ее, спит рядом. Вставая по нужде, она натыкалась в темноте на чужие стены и двери, расставленные в непривычных и неправильных местах. Она билась о препятствие, не понимая, какая сила мешает ей двинуться вперед. Накануне она расшибла руку, сильно ударившись о стол, словно по волшебству возникший в неожиданном месте. «Егор-Егор», «Егор-Егор» постоянно щелкало в ее голове, метроном словно был заведен на его имя. Все менялось, но было не так-то просто выдрать из себя эти часики. Они тикали в пустоте ожидания. Теперь Нина могла только вилки натирать и надеяться, что все само собой разрешится. Что Егор однажды приедет, с удивлением оглядит ее дом, несмотря на все ее усилия, все еще похожий на военный двор, хлопнет ее по затылку, дескать, ну что же ты творишь, и увезет домой. Сон закончится. Колдовство пропадет. Но Егор не приезжал и колдовство не пропадало. Она бросила вызов, но не рассчитала сил.

Она взяла следующий прибор. Интересно, как далеко можно было расширить горизонты бессмысленной активности?

Как и предполагал, Егор быстро разделался со всеми делами, они еще выпили по чашке кофе с продюсером, которого звали Томас, а вовсе не Ганс и не Гюнтер, поговорили о том о сем и вскоре разошлись. Егор вышел из здания телецентра на Унтер-ден-Линден. Погода была невзрачная, типичная берлинская зима, не то чтобы холодно, но сыро и ветрено. Он взял стакан чая в угловом кафе на площади и через Бранденбургские ворота направился в Тиргартен.

«Нина-Нина-Нина» тикало в его голове, пока он вышагивал по утоптанным дорожкам. Все, что она любила, как будто становилось ее собственностью. Она так и говорила: «моя квартира, мой парк, мой город, мой муж». Прихлебывая чай, Егор остановился, наблюдая за ребенком, игравшим на совсем не зимнем зеленом газоне с щенком терьера. Оба были еще очень малы, но терьер был шустрым и проворным, а ребенок неуклюжим и неповоротливым. Он не успевал дотянуться до пса, шел к нему, растопырив руки, тот ловко отскакивал, забегал за спину и весело лаял, привлекая внимание. Ребенок разворачивался и опять топал ему навстречу. Мать с коляской стояла в стороне, не мешала и время от времени снимала парочку на телефон.

Он допил чай и выкинул бумажный стакан в урну. Хорошо, потребность в любви неистребима. Но при чем тут верность? Он любил Нину, сколько мог. Не любовь закончилась. Нина закончилась. Не сама по себе, а для него. Он открыл эту землю, освоил, земля, кстати, оказалась не такая уж гостеприимная и плодородная, он выдохся, устал, пошел дальше. Да, Егор догадывался, что, приложи он еще усилия, возможно, все повернулось бы иначе, но он больше не мог. И не хотел. Он хотел открывать новую землю. Он был запрограммирован на размножение, а не на прополку чужих сорняков и неврозов. Любовь оказалась велика, как безразмерная шахта, и он провалился в нее, потерялся. Они оба провалились. Начинали, как Егор и Нина, а превратились в «пупсиков» и «масиков», в какую-то насмешку, гномиков любви. Они оставались муравьями, хоть и переглядывались с бездной. Бездна хохотала над ними, но разве кто-то был в этом виноват?

Он долго петлял по парку, пересек проезжую часть, вышел к пруду. Летом здесь была лодочная станция, сбоку на небольшом помосте стояли удобные лавки с подушками. На них шла тайная охота. В тени у воды можно было скоротать жаркий полдень, принести из ресторана вина, пива, вюрсты [5]с гарниром. Счастливчики, оккупировавшие здесь места, потом долго их не оставляли. Охотники сидели в стороне, делая вид, что им всё равно, но на самом деле зорко следили, не собрался ли кто-нибудь на взлет с мягких подушек. Вокруг всегда было много народу, к вечеру столы заполнялись местными, сюда приходили семьями, с детьми, собаками, прадедушками в инвалидных креслах. Собакам разрешали поплавать, и лабрадоры в восторге бросались в воду, распугивая уток и вызывая умиление хозяев. В заводи болтались лодочки с неумелыми гребцами, многие не разбирали, где нос, а где корма, и с задором гребли задом наперед.

Иногда к воде прилетала серая цапля. Устраивалась где-нибудь на ветвях и долго сидела, нахохлившись, то ли отдыхала, то ли наблюдала за людьми. Они с Ниной часами просиживали у воды в ленивой дремоте. Назвали цаплю Гретхен, фотографировали ее. Потягивали пиво, поглаживали друг друга, лениво болтали — ну чем не макаки из соседнего зоопарка?

Егор потряс головой, отгоняя воспоминания. Да, порой все было не так уж и плохо. Но наступила зима. Пруд опустел, столы убрали, кафе закрылось до весны. Обновление было законом жизни. Они хотели любви, только больше не могли выжать ее друг из друга. А жизнь продолжалась, и что теперь было делать? Застрелиться?

Он потоптался немного и направился в город. Недалеко отсюда на Кудаме был неплохой ресторан. Ну и прекрасно. Самое время чего-нибудь выпить и перекусить.

От столовых приборов и чувства подступающего отвращения к жизни ее оторвали приятели. Компания гуляла в Суздале, бодрые крики в телефонной трубке придали ускорения, Нина бросила в багажник на скорую руку собранный саквояж и теперь неслась по шоссе в направлении цели. Когда она подъезжала, в разрыве облаков над самым горизонтом сверкнуло солнце и осветило заснеженные поля. Однако кисельные берега недолго сияли и переливались, прореху вскоре затянуло, и мелкой крупой посыпал снег. На повороте Нину тормознул постовой, она размечталась и свернула под погасшую стрелку, но лихо отболталась и уехала, не заплатив ни копейки.

Повезло и с местом на парковке. В вестибюле гостиницы Нину встретили, осмотрели, одобрили, помогли заселиться и отвели в ресторан выпить медовухи. После сладкого пойла Нину разморило, но засыпать в такой час было бессмысленно, и она решила прогуляться. Поскольку часть компании все-таки спала, набираясь сил перед ужином, другая уже была навеселе, и все с утра вдоль и поперек нагулялись по округе, ее отпустили и договорились встретиться позже вечером. Нина выпила кофе и пошла.

Она любила эту разношерстную компанию. Уже никто и не мог толком вспомнить, с чего все началось. Кто-то в кого-то влюбился, кто-то примкнул по работе, кто-то по интересам, постепенно лишние отсеялись и осталось человек десять, плюс Батон — душа компании, палевый лабрадор-трехлетка. Здесь никто ни кому в душу особенно не лез, и правило было одно — весело напиться и хорошо провести время. Никто не пытал Нину, почему одна, что Егор, где Егор, как Егор, кто-то спросил про павильоны, кто-то передал привет, на том и порешили.

Прогулка получилась какая-то бестолковая. Нина словно соревновалась со сгущавшимися сумерками. Спешила, чтобы рассмотреть хоть что-то до наступления темноты, но вечер стремительно переходил в ночь, лавки закрывались, и люди разбегались по домам. Нина хотела купить какой-нибудь предмет, сувенир на память и, увидев еще открытую церковь, поспешила к входу. Она разлетелась, была уже почти в дверях, как вдруг… Ее словно подкинуло в воздух. Она не упала, а именно взлетела высоко вверх и только потом с высоты своего роста обрушилась на дорогу. От неожиданности проходившая рядом женщина громко вскрикнула. Дернулся и сам чуть было не упал пожилой мужчина с девочкой, очевидно, внучкой. Все произошло так быстро и так неожиданно, что прохожие инстинктивно бросились не к ней, а от нее. Вокруг Нины образовалось пустое пространство. И только спустя несколько секунд какой-то товарищ в огромной ушанке, протянул ей руку и помог подняться. Нина отряхнулась, осмотрелась, поблагодарила и отошла в сторону.