Все ведьмы – рыжие - Елена Звёздная

Она повернулась и посмотрела в дверной проем – там Ромочка изо всех сил тащил в комнату еще один пакет из магазина. Натужно тянул, но упрямо и не сдавался. А рядом с его сосредоточенной мордашкой порхала феечка, и я услышала ее мелодичное:

– Взялся – тяни, бросать негоже, ты же мужик.

– Музик, – печально согласился Ромочка.

– Мужик, – восторженным эхом отозвалась Катя.

Я оторопело посмотрела на нее – и, судя по взгляду, фею Катька не видела! А учитывая, что и на стоящего у окна Князя не реагировала – его не видела тоже!

– Ка-а-ать, – осторожно начала я.

Она повернулась, посмотрела мне в глаза и вдруг как-то радостно улыбнулась. Катя, полненькая брюнетка с задорной улыбкой, ямочками на щеках, пухлыми ручками и незлобивым, но очень ветреным характером. За те три года, что у нее есть Ромка, она уже раз двенадцать влюблялась и разочаровывалась, в последнее время бредила идеей о шубе и элитном садике для Ромки, ради чего вторую работу взяла… Но вот ни разу она не бросала работу вот так вот резко!

– Знаешь, ты ведь все правильно говорила, – Катя дождалась, пока Ромочка втащит кулек на кухню, бросилась к нему, зацеловала и поблагодарила, а потом, поднявшись и выкладывая продукты на стол, продолжила: – И про то, что Ромашечке внимание нужно, и про правильное питание…

– Хочу майозенку! – прозвучало требовательное.

И тут Катя выдала:

– Майозенку кушать вредно, а я молочко принесла.

Шок был не только у меня, маленький тоже стоял, от удивления приоткрыв ротик. И он уже хотел было начать возмущаться, он это умел при желании и практиковал исключительно на Кате, на мне просто бесполезно было, но тут феечка вмешалась, напомнив:

– Маму обижать нельзя, ей и так тяжело, а ты ей первый помощник и защитник.

И Ромочка насупился, сжал кулачки, кивнул и самому себе напомнил:

– Я музик.

Катя ласково потрепала его по головке, а я… я посмотрела на стопку книг и в очередной раз искренне удивилась – правильное питание, учебники по воспитанию детей, букварь даже!

– А букварь не рано? – ошарашенно спрашиваю.

– В игровой форме можно начинать уже. – Катя стремительно выкладывала продукты, причем овощи, молочное, крупы и никаких тортиков, пирожных, мороженого и готовых салатов. – Ритулечка, а тебе домой не пора, мама волноваться не будет?

Я просто сидела, открыв рот – Катя мою маму не то чтобы не любила, просто не переваривала, и данная тема вообще никогда не поднималась.

– Пора-пора, – отозвался незримый для некоторых Князь, – и давай сама, чтобы я фею не вмешивал.

Очень хотелось послать Стужева, но не при Ромке же.

– Да, – медленно поднялась со стула, – пойду я, наверное.

Проводил меня Ромочка, держа за руку и сурово насупившись. Дойдя до двери, оглянулся на кухню и доверительно прошептал:

– Мама взрослая.

Устами младенца…

– Повзрослела, – согласилась я.

– Я музик, – напомнил то ли мне, то ли себе Ромочка.

– Настоящий музик, – согласился Стужев, подталкивая меня к двери.

– Ты плохой, – выдал очередную мудрость мой самый лучший мужчина на свете.

– Умный пацан, – не стал возражать Князь, каким-то образом умудрившийся открыть дверь и таки вытолкнуть меня на лестничную площадку. – Все, Йома, – он наклонился, протянул малышу руку, – бывай, маму береги, мужиком будь, ну и дальше по списку.

– Писку? – переспросил Ромка.

Стужев глянул на меня и попросил:

– Не переводи, мне уже страшно представить, как ты интерпретируешь это кажущееся на первый взгляд невинным слово. Пока, Йома.

– Пока, Гьязь, – отомстил малый и за себя, и за меня.

– Оба-на, – опечалился Стужев.

– Знай наших, – ответила гордая за наших я.

Ничего не ответив мне, Князь, он же с легкой Ромкиной руки Грязь, махнул мелкому, вышел и закрыл двери. После решительно направился к лифту, вызвал и, пока тот ехал, вернулся за мной, взял за локоть, завел в лифт, и мы молча подождали, пока дверь закроется.

Дальше случилось нечто – рывок, и, прижав меня спиной к не особо чистой стенке лифта, Стужев навис, вжимая в эту самую стенку, и зло произнес:

– Трус, значит?

Не сразу врубилась, к чему это было сказано. Потом вспомнила, что это он, видимо, все еще помнит о моем: «Прости, Князь, видишь ли, я скрывать и не собиралась, а вот твоя скрытность вызывает грустные мысли по поводу трусости…»

– Слушай, Гьязь, – ехидно начала я, – у тебя какое-то болезненное самолюбие, тебе бы к психологу записаться, глядишь, и комплексов поубавилось бы…

Договорить мне не дали – Князь как-то резко оказался совсем близко, так что это уже было мало похоже на сентиментальные мексиканские сериалы и явно двигалось в сторону немецкого эротического фильма, и вот в этом положении Стужев с усмешкой поинтересовался:

– Марго, а что ты знаешь об инициации ведьмы?

В моей голове прокрутилось нечто вроде лишения невинности, посему, стараясь не показывать нарастающий ужас, ровным голос интересуюсь:

– Гетеросексуальность доказывать будешь?

Усмешка, и, склонившись ближе, так что теперь его губы ощущались моими, Стужев проникновенно прошептал:

– Девственность? Маргош, да кому она нужна. Поверь, тут все гораздо интереснее. – Почти поцелуй, и он продолжил: – Для того, чтобы инициировать ведьму, нужно просто… – Князь сделал паузу, затем выдохнул, – разбить ей сердце.

Лифт плавно двинулся вниз, мое сердце ухнуло куда-то, где ему было не так страшно, как со мной, мне вдруг стало очень холодно и жутко, а Стужев… ну он просто искренне наслаждался ситуацией.

– Стужев, – задумчиво произнесла я.

– Мм-м?

Я резко выдохнула, приводя чувства в порядок, потянулась к нему и тоже проникновенно так:

– А к психологу все же сходи, он тебе явно нужен.

Стужев решил поржать мне в лицо. Решение даже было приведено в исполнение, но на патетической ноте злодеюкского смеха лифт остановился, дверь открылась, и вошел…

– Добрый вечер, Владимир Михайлович, – вежливо поздоровалась я с суровым дедушкой, бывшим бабушкиным другом.

Некогда важный генеральский чин остановился на входе в лифт, с некоторым недоумением созерцая картину собственно распятой Стужевым меня, ну и торжествующе-злодейская харя Князя тоже без внимания не осталась.

– Риточка, голубушка, а что тут у вас происходит? – задумчиво вопросил извечно спокойный Владимир Михайлович.

Он вообще всегда был спокойным мужиком – что ему житейские неурядицы после боев в суровой афганской реальности.

– А тут у нас злодей злобствующе торжествует, – созналась я.

Стужев медленно отпустил, но стоять остался рядом.

– В каком смысле торжествует? – Владимир Михайлович в лифт зашел, но трость была им едва заметно перехвачена чуть иначе.

И ведь даже не заметишь с ходу, просто однажды довелось мне присутствовать на уроке «вселенской справедливости», преподанной бывшим генералом местной гопнической братии, и после сего урока у последних возникли трудности с щелканием семечек по причине нарушения зубной нормы.

– В смысле, что наивно надеется разбить мое сердце. – Врать уважаемым людям я не люблю.

– То есть на твою честь не покушаются? – сразу все понял бывший генерал.

– А честь, Владимир Михайлович, в современном мире вещь ненужная, у нас злодеи все больше на сердца ориентируются, – продолжаю я беседу.

– В каком смысле? – встревожился военный и сразу заподозрил Князя в корыстолюбии: – Ритулечка, а этот ваш злодеище, случаем, не бывший медик, перешедший на сторону черного донорского рынка?

– Что? – не понял Стужев, видимо, ни разу не участвующий в высокоинтеллектуальных беседах.

– Нет-нет, что вы, – поспешила я успокоить Владимира Михайловича, – этому до светил медицины, как до Китая в валенках, тут речь о метафорическом разбивании сердца.

– Метафорическом, – протянул бывший генерал, вперив пристальный и очень подозрительный взгляд в Стужева. – Молодой человек, а вы служили?

Князь как-то нехорошо сложил руки на груди и уставился на пенсионера не менее подозрительно-пристальным взглядом.

И тут лифт остановился.

– После вас, – произнес Владимир Михайлович, обратившись ко мне.

Как воспитанная девочка, я вышла из лифта. Уже вступив в коридор, повернулась… и узрела, как ловким и очень быстрым движением Владимир Михайлович нажал на кнопку собственно тростью, ею же отрезал путь к отступлению Князю. Дверь закрылась!

Тридцать последующих секунд я стояла в ступоре, думая, куда бежать, кому звонить, и вообще я за него дико испугалась! За Владимира Михайловича, естественно, не за двухметрового качка же!

Двери лифта медленно разъехались…

– Не служил, – вынес вердикт бывший генерал, гордо покидая кабинку лифта.

Князя конкретно глючило на полу. Зубы у Стужева были явно на месте, а вот ребра, кажется, нет.

– В-в-владимир Михайлович… – прошептала ошарашенная я.