Сага о Форсайдах - Джон Голсуори

- Мистер Джордж Форсайт в клубе?

Швейцар уставился на него. Этого длиннолицего седого человека Сомс знал еще с восьмидесятых годов.

- Мистер Форсайт, сэр, - сказал он, - опасно болен. Говорят, не поправится, сэр.

- Что? - спросил Сомс. - Никто мне не говорил.

- Он очень плох, совсем плох. Что-то с сердцем.

- С сердцем? А где он?

- У себя на квартире, сэр, тут за углом. Говорят, доктора считают, что он безнадежен. А жаль его, сэр! Сорок лет я его помню. Старого закала человек и замечательно знал толк в винах и лошадях. Никто из нас, как говорится, не вечен, но никогда я не думал, что придется его провожать. Он малость полнокровен, сэр, вот в чем дело.

Сомс с несколько неприятным чувством обнаружил, что никогда не знал, где живет Джордж, так прочно он казался связанным с фонарем клубного окна.

- Скажите мне его адрес, - проговорил он.

- Бельвиль-Роу, номер одиннадцать, сэр. Надеюсь, вы его найдете в лучшем состоянии. Мне будет очень не хватать его шуток, право!

Повернув за угол, на Бельвиль-Роу, Сомс сделал быстрый подсчет. Джорджу шестьдесят шесть лет - только на год моложе его самого! Если Джордж действительно "при последнем издыхании", это странно! "Все оттого, что вел неправильный образ жизни, - подумал Сомс. - Сплошное легкомыслие - этот Джордж! Когда это я составлял его завещание?" Насколько он помнил, Джордж завещал свое состояние братьям и сестрам. Больше у него никого не было. Какое-то родственное чувство зашевелилось в Сомсе - инстинкт сохранения семейного благополучия. Они с Джорджем никогда не ладили - полные противоположности по темпераменту; и все же его надо будет хоронить, - а кому заботиться об этом, как не Сомсу, схоронившему уже многих Форсайтов. Он вспомнил, как Джордж когда-то прозвал его "гробовщиком". Гм! Вот оно - возмездие! Бельвиль-Роу. Ага, номер одиннадцать. Настоящее жилище холостяка. И, собираясь позвонить, Сомс подумал: "Женщины! Какую роль играли в жизни Джорджа женщины?"

На его звонок вышел человек в черном костюме, молчаливый и сдержанный.

- Здесь живет мой кузен, Джордж Форсайт? Как его здоровье?

Слуга сжал губы.

- Вряд ли переживет эту ночь, сэр.

Сомс почувствовал, как под его шерстяной фуфайкой что-то дрогнуло.

- В сознании?

- Да, сэр.

- Можете отнести ему мою карточку? Вероятно, он захочет меня повидать.

- Будьте добры подождать здесь, сэр.

Сомс прошел в низкую комнату с деревянной панелью почти в рост человека, над которой висели картины. Джордж - коллекционер! Сомс никогда этого за ним не знал. На стенах, куда ни взгляни, висели картины - старые и новые, изображавшие скачки и бокс. Красных обоев почти не было видно. И только Сомс приготовился рассмотреть картины с точки зрения их стоимости, как заметил, что он не один. Женщина - возраст не определишь в сумерках - сидела у камина в кресле с очень высокой спинкой, облокотившись на ручку кресла и приложив к лицу платок. Сомс посмотрел на нее и украдкой понюхал воздух. "Не нашего круга, - решил он, - держу десять против одного, что выйдут осложнения". Приглушенный голос лакея сказал:

- Вас просят зайти, сэр!

Сомс провел рукой по лицу и последовал за ним.

Спальня, куда он вошел, была странно не похожа на первую комнату. Одна стена была сплошь занята огромным шкафом с массой ящиков и полочек. И больше в комнате ничего не было, кроме туалетного стола с серебряным прибором, электрического радиатора, горевшего в камине, и кровати напротив. Над камином висела одна-единственная картина. Сомс машинально взглянул на нее. Как! Китайская картина! Большая белая обезьяна, повернувшись боком, держала в протянутой лапе кожуру выжатого апельсина. С ее мохнатой мордочки на Сомса смотрели карие, почти человеческие глаза. Какая фантазия заставила чуждого искусству Джорджа купить такую вещь, да еще повесить ее против своей кровати? Сомс обернулся и поглядел на кровать. Там лежал "единственный приличный человек в этой семейке", как называл его когда-то Монтегью Дарти; его отечное тело вырисовывалось под тонким стеганым одеялом. Сомса даже передернуло, когда он увидел это знакомое багрово-румяное лицо бледным и одутловатым, как луна, с темными морщинистыми кругами под глазами, еще сохранившими свое насмешливое выражение. Голос хриплый, сдавленный, но звучащий еще по-старому, по-форсайтски, произнес:

- Здорово, Сомс! Пришел снять с меня мерку для гроба?

Сомс движением руки отклонил это предположение; ему странно было видеть такую пародию на Джорджа. Они никогда не ладили, но все-таки...

Сдержанным, спокойным голосом он сказал:

- Ну, Джордж, ты еще поправишься. Ты еще не в таком возрасте. Могу ли я быть тебе чем-нибудь полезен?

Усмешка тронула бескровные губы Джорджа.

- Составь мне дополнение к завещанию. Бумага - в ящике туалетного стола.

Сомс вынул листок со штампом "Айсиум-Клуба". Стоя у стола, он написал своим вечным пером вводную фразу и выжидательно взглянул на Джорджа. Голос продиктовал хрипло и медленно:

- Моих трех кляч - молодому Вэлу Дарти, потому что он единственный Форсайт, который умеет отличить лошадь от осла. - Сдавленный смешок жутко отозвался в ушах Сомса. - Ну, как ты написал?

Сомс прочел:

- "Завещаю трех моих скаковых лошадей родственнику моему Валериусу Дарти из Уонсдона, Сэссекс, ибо он обладает специальным знанием лошадей".

Снова этот хриплый смешок:

- Ты, Сомс, сухой педант. Продолжай: Милли Мойл - Клермснт-Гров, дом двенадцать - завещаю двенадцать тысяч фунтов, свободных от налогов на наследство.

Сомс чуть не свистнул.

Женщина в соседней комнате!

Насмешливые глаза Джорджа стали грустными и задумчивыми.

- Это огромные деньги, - не удержался Сомс.

Джордж хрипло и раздраженно проворчал:

- Пиши, не то откажу ей все состояние!

Сомс написал.

- Это все?

- Да. Прочти!

Сомс прочел. Снова он услышал сдавленный смех.

- Недурная пилюля! Этого вы в газетах не напечатаете. Позови лакея, ты и он можете засвидетельствовать.

Но Сомс еще не успел дойти до двери, как она открылась, и лакей вошел сам.

- Тут... м-м... зашел священник, сэр, - сказал он виноватым голосом. - Он спрашивает, не угодно ли вам принять его?

Джордж повернулся к нему; его заплывшие серые глаза сердито расширились.

- Передайте ему привет, - сказал он, - и скажите, что мы увидимся на моих похоронах.

Лакеи поклонился и вышел; наступило молчание.

- Теперь, - сказал Джордж, - зови его опять. Я не знаю, когда флаг будет спущен.

Сомс позвал лакея. Когда завещание было подписано и лакей ушел, Джордж заговорил:

- Возьми его и последи, чтобы она свое получила. Тебе можно доверять - это твое основное достоинство, Сомс.

Сомс с каким-то странным чувством положил завещание в карман.

- Может быть, хочешь ее повидать? - сказал он.

Джордж посмотрел на него долгим, пристальным взглядом.

- Нет. Какой смысл? Дай мне сигару из того ящика.

Сомс открыл ящик.

- А можно тебе? - спросил он.

Джордж усмехнулся:

- Никогда в жизни не делал того, что можно, и теперь не собираюсь. Обрежь мне сигару.

Сомс остриг кончик сигары. "Спичек я ему не дам, - подумал он, - не могу взять на себя ответственность". Но Джордж и не просил спичек. Он лежал совершенно спокойно с незажженной сигарой в бледных губах, опустив распухшие веки.

- Прощай, - сказал он, - я вздремну.

- Прощай, - сказал Сомс. - Я надеюсь, что ты... ты, коро...

Джордж снова открыл глаза, - их пристальный, грустный, насмешливый взгляд как будто уничтожал притворные надежды и утешения. Сомс быстро повернулся и вышел. Он чувствовал себя скверно и почти бессознательно опять зашел в гостиную. Женщина сидела в той же позе; тот же назойливый аромат стоял в воздухе. Сомс взял зонтик, забытый там, и вышел.

- Вот мой номер телефона, - сказал он слуге, ожидавшему в коридоре. Дайте мне знать.

Тот поклонился.

Сомс свернул с Бельвиль-Роу. Всегда, расставаясь с Джорджем, он чувствовал, что над ним смеются. Не посмеялись ли над ним и в этот раз? Не было ли завещание Джорджа его последней шуткой? Может быть, если бы Сомс не зашел к нему, Джордж никогда бы не сделал этой приписки, не обошел бы семью, оставив треть своего состояния надушенной женщине в кресле? Сомса смущала эта загадка. Но как можно шутить у порога смерти? В этом было своего рода геройство. Где его надо хоронить?.. Ктонибудь, наверно, знает - Фрэнси или Юстас. Но что они скажут, когда узнают об этой женщине в кресле? Ведь двенадцать тысяч фунтов! "Если смогу получить эту белую обезьяну, обязательно возьму ее, - подумал он внезапно, - хорошая вещь!" Глаза обезьяны, выжатый апельсин... не была ли сама жизнь горькой шуткой, не понимал ли Джордж все глубже его самого? Сомс позвонил у дверей дома на Грин-Стрит.

Миссис Дарти просила извинить ее, но миссис Кардитан пригласила ее обедать и составить партию в карты.

Сомс пошел в столовую один. У полированного стола, под который в былые времена иногда соскальзывал, а то и замертво сваливался Монтегью Дарти, Сомс обедал, глубоко задумавшись. "Тебе можно доверять - это твое основное достоинство, Сомс!" Эти слова были ему и лестны и обидны. Какая глубоко ироническая шутка! Так оскорбить семью - и доверить Сомсу осуществить это оскорбительное дело! Не мог же Джордж из привязанности отдать двенадцать тысяч женщине, надушенной пачули. Нет! Это была последняя издевка над семьей, над всеми Форсайтами, над ним - Сомсом! Что же! Все те, кто издевался над ним, получили по заслугам - Ирэн, Босини, старый и молодой Джолионы, а теперь вот - Джордж. Кто умер, кто умирает, кто - в Британской Колумбии! Он снова видел перед собой глаза своего кузена над незакуренной сигарой - пристальные, грустные, насмешливые. Бедняга! Сомс встал из-за стола и рывком раздвинул портьеры. Ночь стояла ясная, холодная. Что становится с человеком после? Джордж любил говорить, что в прошлом своем существовании он был поваром у Карла Второго. Но перевоплощение - чепуха, идиотская теория! И все же хотелось бы как-то существовать после смерти. Существовать и быть возле Флер! Что это за шум? Граммофон завели на кухне. Когда кошки дома нет, мыши пляшут! Люди все одинаковы - берут, что могут, а дают как можно меньше. Что ж, закурить папиросу? Закурив от свечи - Уинифрид обедала при свечах, они снова вошли в моду, - Сомс подумал: "Интересно, держит он еще сигару в зубах?" Чудак этот Джордж! Всю жизнь был чудаком! Он следил за кольцом дыма, которое случайно выпустил, - очень синее кольцо; он никогда не затягивался. Да! Джордж жил слишком легкомысленно, иначе он не умер бы на двадцать лет раньше срока - слишком легкомысленно! Да, вот какие дела! И некому слова сказать - ни одной собаки нет.