И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двое надзирателей, стоявших у дверей, взяли Омара и вывели из вагона. Буффле продолжал стоять на коленях и непонимающе смотрел на Сеньера.
– Мой господин, – обратился он к Хозяину, – а что делать мне? Я свободен, да?
– А? А, Лазар, я и забыл про тебя, ха-ха! – Сеньер рассмеялся и повернулся к Буффле. – А что с тобой делать? Я вижу, что ты пьян, значит, ты первым стал подначивать месье бен Али к драке.
– Что? Я? Я не…
– Я вот что подумал, – перебил его Сеньер, не обращая внимания, – а если ты впервые будешь наказан теми, кого создал? Давай проверим, как надзиратели тебя накажут, скажем, поркой? Мне жалко тратить на тебя силы Безымянного палача.
– Мой господин, я же не…
– Вот и порешили! Грилли!
– Слушаю, мой господин.
– Скажи двоим ребятам, чтобы выпороли месье Буффле, но не слишком жестко, он все-таки руководитель «квартала», ему работать еще. На каждого надзирателя по шесть ударов, всего – двенадцать ударов плетью. Потом пусть обработают в лазарете, не приведи Господь, чтобы он потом заболел чем-нибудь. Выполняй!
– Как будет угодно, мой господин.
Опешившего Буффле унесли другие двое надзирателей, стоявших в тамбуре. Ирэн к тому времени уже находилась в своем вагоне и не мешала проходу. Как только вагон оказался пуст, Сеньер вновь повернулся к карте столичного региона и принялся рассматривать предместья Парижа. Через минуту он вспомнил, что забыл о чем-то. Почесав голову, покрутив усы, выпив три стакана вина и съев один соленый кренделек, он так и не догадался, о чем же все-таки позабыл. Мельком взглянув на диван и увидев лежавший на нем крупный лист бумаги, он ударил себя по лбу и воскликнул:
– Точно! Налоговая ведомость, черт побери!
Карцер, в который бросили Омара, находился в самом хвосте поезда. Условия нахождения в нем были…ну можно догадаться, впрочем. Омару не привыкать, он покорно (относительно) принял наказание и расположился в углу, где лежал дырявый матрац, которому уже лет двадцать точно было. Стены вагона были очень тонкими, так что здесь отчетливее всего слышен был стук колес «Горы», разогнавшейся, видимо, до предельной скорости. Коротать время как-то необходимо, и Омар, сидя на упомянутом матраце, стал размышлять. О чем можно размышлять? Да о чем угодно, собственно. Но, подумав минут десять, бен Али ударил себя по лбу. Ничего, кроме Хозяина, в голову не лезло. «Хозяин» – это слово никогда не вызывало у Омара того благоговения, того почтенного трепета, что присущ был почти каждому сотруднику цирка месяцев шесть назад. Слово это вызывало у него отвращение, напоминало о рабской доле. Как оказалось, совершенно не зря. Теперь вся та серая масса, боготворившая Пьера Сеньера, понимала истинное значение прозвища «Хозяин». Сам Сеньер серьезно считал, что это не прозвище, а титул, позволяющий ему творить со своими «рабами» (для него без кавычек) все, что взбредет в голову. Но настали другие времена. Теперь нет той безмолвной толпы, от одного только вида Хозяина становившейся управляемой. Червь сомнения и правды глубоко вгрызся в головы тех серых людей, что составляли и составляют настоящую силу «Парадиза». Хозяин перестал быть справедливым директором, он стал жестоким рабовладельцем. Но рабы однажды перестанут молчать. Если уже началось бурление, если уже приготовлены бочки и готов фитиль – остается лишь поднести к нему зажженную спичку, чтобы произошел взрыв. Своими действиями, сплошь отвратительными и непопулярными, Сеньер отталкивал от себя самых преданных сторонников. Лишь Ближний круг, полностью зависимый от Хозяина, продолжал до конца держаться за него, а он за Ближний круг. Теперь не было никакой людской любви, не осталось и следа от банального уважения или почтения. Остался лишь страх. Лишь он один заставлял людей работать. Не деньги, не еда, не кров. С каждым сотрудником у Сеньера был заключен контракт, по которому все эти блага обязан предоставлять цирк, не оговорено лишь качество и количество. Но страх перед надзирателями и Безымянным палачом все еще контролировал серых людей. Обо всем этом Омар говорил на собраниях Апельсинового клуба, и его мнение было поддержано. Все сошлись во мнении, что рано или поздно произойдет некий финальный слом, водораздел, после которого пути назад не будет – только борьба до самого конца. Моррейн предположил, что таким водоразделом станет массовое убийство или бунт внутри какой-то мелкой категории сотрудников, например, внутри «квартала». Никто из членов клуба, не считая Лабушера, не знал, что уже долгие месяцы Моррейн разрабатывал план по использованию цирковых уродцев в качестве некоего «пушечного мяса», предназначенного для разжигания пламени пожарища, способного поглотить и Ближний круг, и самого Хозяина.
На Хозяине начались, на нем же и завершились размышления Омара. Дальше развить он ничего не успел, потому что в вагон спустя всего полтора часа зашел надзиратель и сообщил, что Омар свободен, чему тот отказывался верить до того момента, когда внутрь зашел Альфонс.
– Альфонс? – изумился бен Али и вскочил с матраца. – Как ты тут оказался? Ты меня вытаскиваешь?
– Тебе повезло, что ты являешься незаменимым артистом, – шутливо произнес Лорнау-младший. – Мне пришлось почти час уговаривать Клода пойти в Сеньеру и добиться твоего освобождения, дабы ты смог усердно тренироваться перед масштабным выступлением в Париже.
– Ты не представляешь, как я тебе благодарен! – сказал Омар и обнял Альфонса. – Без общения или какого-нибудь занятия я не смог бы здесь долго продержаться, хоть и привык к карцерам и тюрьмам.
– Давай де будем задерживаться, – сказал Альфонс и указал на выход, – не хочу, чтобы мой коньяк выпил кто-нибудь из нерадивых племянников, ха-ха!
В вагоне Альфонса никого не было, что обрадовало его владельца. Усевшись в кресле напротив Альфонса, Омар поведал ему историю своего попадания в карцер во всех подробностях. Спустя минут двадцать речь зашла о текущей ситуации в цирке, и голос Лорнау-младшего стал звучать грознее и намного серьезнее.
– С последнего нашего подобного разговора прошло не так много времени, – начал он. – Тем не менее, можно сделать некоторые выводы. Не хотелось бы мне мыслить пессимистично, однако правда режет глаза так сильно, что молчать становится все тяжелее, Омар.
– О чем ты?
– Я вижу, какие настроения витают в цирке. Я слышу, о чем все говорят. На планерках Сеньер то и дело распыляется о каких-то тайных обществах, опутавших «Парадиз» сетями лжи и сплетен. С одной стороны, мне понятны мотивы тех людей, что формируют подобные общества. Но с другой, хочется спросить мне тебя, Омар: не состоишь ли ты в каком-нибудь из таких тайных обществ?
– К чему
