Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

границу ярмарки, кружились в жуткой круговерти "учебных" воздушных боев, хвастаясь удалью и несравненными достоинствами собственноручно выращенных машин, а их матери, совершенно мистическим каким-то образом узрев безобразие, визгливо орали на них через заслуженные "комбаты", вещь в степи совершенно необходимую. Многочисленные и многообразные, как птицы в тропическом лесу, вопили на все голоса и насались дети нежного возраста от трех и примерно до двенадцати. Так что все были при деле.

– И это, – Майкл обвел окружающее обглоданной костью, – те самые чужие друг другу люди? Знаете, Михаил, я прихожу к выводу, что самые доказательные из ваших максим следует воспринимать строго наоборот. При этом чем блистательнее доказательства и чеканнее формулировки, тем сильнее рознятся ваши утверждения с действительностью. Чем более тонкие соображения и неотразимые аргументы вы приводите, тем в большую лужу садитесь в итоге.

– Вы это о чем?

– О силе так называемого непосредственного впечатления. По-японски называется, если не ошибаюсь, "ва". Все эти люди, подавляющее большинство из них, друг другу приятны, понятны, но при этом интересны. Такое, – кость описала новый полукруг, – не сгонишь, как стадо. Подобное… образование может собираться воедино только за счет внутреннего стремления.

– Вы выколете мне глаз… Так что будьте добры, – положите кость. Или, по крайней мере, замените ее куском мяса… Благодарю вас. Равно как и за комплементы моим полемическим способностям.

За этим столом под открытым небом они потребили по изрядному куску молочного поросенка под водку "Степная". Примерно за два часа до этого были казан-кебаб под водку "Арктика" и зеленый чай, а еще до этого – плов, сотворенный величайшими мастерами этого дела из колхоза "Имени Абая". Островитянин уже устал удивляться, как все это в него помещается, равно как и тому, насколько, в общем, незначительно его опьянение, – относительно количества выпитого, понятно. Получилось так, – ну и делу конец.

– Я это к тому, что окружающее меньше всего напоминает толпу людей, пребывающих порознь, наподобие скопища горожан в час пик.

– Право? – Михаил с любопытством глянул на него. – А что в таком случае?

– Вы будете смеяться, но я долго пытался сформулировать свои впечатления и в конце пришел к парадоксальному выводу. Больше всего это напоминает примерно четверть миллиона своих, самое начало нового народа. Дело в том, что я уже несколько раз от совершенно разных людей слышал за сегодняшний день один и тот же новый термин: "Люди Договора". Они называют себя так, чтобы отличить от всех прочих. Это, знаете ли, напоминает кое-что. Вызывает исторические ассоциации, – и, как бы это поточнее, – вряд ли вполне случайно. Поверьте, я разбираюсь в таких вещах.

– Специалист по грузовикам "Магирус".

– Вот именно, скотовод. Тут-то как раз все свои, – начиная от русских и кончая корейцами, японцами, и тем юным фольксдойче.

– У вас, надо сказать, и впрямь чутье. – С явным уважением протянул скотовод. – Или попросту запали? Не замечал вас в голубизне.

– Для того, чтобы воспылать нежными чувствами к этому отроку, нужно быть не то, что мазохистом, а прямо-таки самоубийцей. Больше всего этот нежный отрок, этот очаровательный цыпленочек напоминает Зигфрида в молодости.

– Скулы подкачали. Скорее, – все-таки Микулу Селяниновича.

– И не говорите, – поддакнул Майкл, – совершенно жуткое создание. И, главное, сам не отдает себе в этом отчета. Страшно подумать, во что превратится хотя бы годам к двадцати.

– В чудовище. – Пожал плечами Михаил. – Но это по нашим с вами вырожденческим меркам. На самом деле, – просто-напросто в Силу. Настолько чистое ее воплощение, насколько это вообще возможно.

– Практически, – Островитянин усмехнулся настолько криво и мимолетно, что усмешку можно было спутать с нервным тиком, дернувшим его правую щеку, – если отбросить вашу Толкиеновскую терминологию, – это обозначает "вождь". Всех этих моторизованных мальчиков, по сравнению с которыми эсэсовские самокатчики просто отдыхают. Всех этих многочадных отцов и многодетных матерей, из которых каждый распоряжается мегаваттными мощностями. Всех этих пилотов-любителей с таким парком всевозможно-всяческого летающего железа, что впору вполне приличной стране. Многие пилотируют?

– Треть. А из молодежи, почитай, все. Кто что, понятное дело…

– Почему-то я так и думал. Так вот, когда, лет через десять, кто-нибудь, вовсе не обязательно тот самый ариец со скулами, укажет всему этому какую-нибудь цель, – они будут заодно. Очень даже своими друг другу, а вовсе не порознь, как это мне доказывал давеча один занудный всезнайка.

– Ну, – это еще не весь Советский Союз.

– Безусловно. Но, видите ли, меня не оставляют опасения, что может хватить и этого. Только поймите меня правильно.

– Неизбывное человеческое качество – проникаться. Что видел сам, лично, то и считать наиболее важным. БЖЗ он не видел, и поэтому не боится.

– Слава богу, что не видел. Мне и этого достаточно.

– О! Что я слышу? Вам – и вдруг достаточно информации? Теперь я чувствую, что и впрямь повеяло германским духом. Прямо-таки Гете: "Остановись, мгновенье!" – не напомните, что вслед за этими словами содеялось с Фаустом? Не боитесь?

– Это не то слово. Я постоянно пребываю в самой откровенной, позорной панике, причем настолько долго, что уже привык.

– Это ты – долго? Да ты понятия не имеешь, что это такое – "долго"! До-олго он! Подружке своей будешь рассказывать!

– Какой из?

– Шалунишка, – Михаил погрозил ему пальцем, – впрочем, можете рассказывать всем. Хороший рассказ только выигрывает от повторения. Но только ты ошибаешься. На самом деле ты еще и понятия не имеешь, что такое – настоящая паника. И каково оно – истинное смятение. Гарантирую – не хватит никакой привычки.

– Это надо понимать так, что меня в самое ближайшее время… просветят в этом вопросе?

– Звериное чутье. Чувствуется моя школа. Так что непременно, и самым подробным образом. Все, что было до сих пор, смело можете считать своего рода прелюдией к грандиозному финалу. Несколько затянувшейся, не спорю, – но это исключительно из-за очень низкого исходного уровня подготовки.

– Я не устаю удивляться вам, Михаил. – Говоря по возможности беспечным тоном, Островитянин почувствовал вдруг, что мурашки пробежали по спине, а щеки – вдруг как будто замерзли. – Только это мне