Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Сестра моя переезжает в Петербург перед рождеством и останется два месяца. Будьте уверены, милый друг, что она будет в высшей степени рада познакомиться с Вашими милыми и симпатичными мальчиками. Таня вернулась из Крыма, и мне описали, до чего трогательно было ее свидание с матерью. Они в первый раз в жизни расставались друг с другом. Таня очень довольна своей поездкой, но весьма сконфужена предложением, которое ей сделал какой-то г. Кошкаров, как говорят, хороший и весьма состоятельный человек лет тридцати пяти. Я не знаю никаких подробностей этого дела, так как длинное письмо сестры с подробностями об этом происшествии пропало на почте. Знаю только, что решено подождать год и держать дело в величайшем секрете.

Модест пишет, что в Риме солнце и чистое небо, хотя температура все-таки низкая.

Моя работа в последние дни идет отлично. Кажется, мне очень удалось Andante.

Будьте здоровы.

Безгранично любящий

П. Чайковский.

Девочка Конради-здоровый, прелестный ребенок с нормальным слухом.

187. Мекк - Чайковскому

Париж,

2 декабря 1879 г.

Милый, несравненный друг! Пишу Вам, быть может, в последний раз в Париже, поэтому прошу Вас, мой добрый, дорогой, простить мне всю несостоятельность нынешнего путешествия. Я манила Вас Неаполем, Италиею, которую Вы любите и которая действительно прелестна, и обманула Вас, потом подносила Вам Arcachon, также очаровательная местность, и опять обманула и привела все к одному знаменателю, этому гадкому Парижу, в котором, как и Вы замечаете, можно пробыть с удовольствием одну неделю, но жить три недели это уж несносно. Простите мне, мой дорогой, эти обманутые ожидания, эти несоответственные замены, и скуку, и холод, и проч., и проч., простите потому, что ведь я и сама страдаю от всего этого....

Если у меня будет время, я напишу Вам на этих днях еще, мой милый, друг. Газет Вам не посылаю, потому что они теперь идут уже в Вену для нас, и мы здесь сидим без газет. Читали Вы, друг мой, во французских газетах прокламацию, вывешенную в Петербурге в день возвращения государя? Каково нахальство и какова наша полиция-у себя под носом ничего не видит. Но что меня особенно бесит в этой прокламации, это то, что эти негодяи говорят от имени нации, точно вся русская нация состоит из мошенников, убийц, коммунистов и негодяев; они от лица народа хотят убить государя, которого народ очень любит, и есть за что любить. Как бы я хотела, чтобы этих инженеров, которые устраивали мину в Москве, поскорее изловили, но я боюсь, что их совсем не найдут, по обычаям нашей полиции.

Слава богу, теплеет, но снег все лежит. Это страшно.

Счастливого Вам пути, мой милый, бесценный друг, дай бог Вам доехать здоровому, без неудач и неприятностей, а т а м уж Вам будет весело. Сердечно жму Вам руку, благодарю безгранично Вас, мой добрый гений, за все наслаждение пребывания вблизи Вас и за все счастье, которое Вы мне доставляете, пусть Вас наградит святое провидение. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

188. Чайковский - Мекк

Париж,

2/14 декабря 1879 г.

Напрасно, милый и добрый друг мой, Вы думаете, что я здесь скучал, томился и ждал, как бы скорее уехать. Скажу Вам с полнейшею искренностью, что эти три недели я провел бы в высшей степени приятно, если б меня постоянно не угнетала мысль, что Вы были нездоровы, что Вам было нехорошо и беспокойно. В жизни, которую я вел здесь, нет ничего особенно поэтического, и смешно было бы сравнивать ее с теми незабвенными периодами времени, которые я пережил в прошлом году во Флоренции и в особенности в Симаках, но тем не менее я ничуть не прочь проводить по нескольку недель в Париже, который для здорового и свободного человека, как я, имеет тысячу привлекательных сторон. Холод меня нисколько не беспокоил, ибо я один из людей, чувствующих себя здоровее и бодрее в холодную погоду, чем в теплую. В отеле у меня было отлично Музыки я слышал не особенно много, но все же слышал. Занятия были и приятны и успешны. Никто меня не беспокоил. Ну, словом, я пользовался всеми условиями, требуемыми для моего благополучия. Я, следовательно, ни одной минуты не скучал, и, повторяю, если б только Вы были здоровы и счастливы, то был бы безусловно счастлив и доволен. Конечно, я жалею, что ни Вам, ни мне не удалось на этот раз пожить в Неаполе, но ведь что же делать? Будем утешать себя тем, что нам еще остается желать и мечтать об этой поездке. Для меня теперь всего нужнее и желательнее, чтобы Вы поскорее оправились вполне, а так как для этого Вам нужно почувствовать себя дома, то я и желаю, чтобы путешествие Ваше совершилось по возможности скоро и удобно. Итак, дорогая моя, отгоните от себя мысль о том, что я проскучал три недели, и примите мою бесконечную благодарность за все блага, которыми я пользуюсь. Если бы Вы знали, какое для меня неизмеримое счастье, что, благодаря Вашей дружбе, я могу укрываться от невыносимых для меня тягостей жизни в обществе! Было бы преступно и просто бессовестно, если б я еще позволял себе претендовать на то, что не устроилась желанная поездка в Неаполь!

Что касается Рима, то он меня не прельщает нисколько, и, если б не Модест, я бы, конечно, не поехал туда иначе, как на несколько дней. Жить в Риме мне положительно не хочется. Этот город оставил во мне очень мучительные и мрачные воспоминания et il me fait l'effet d'un lieu sombre et lugubre. Разумеется, это может пройти. Увидим! Во всяком случае, в обществе Модеста и Коли мне не будет нехорошо.

Прокламацию, о которой Вы упоминаете, я читал. Возмутительнее и циничнее этого ничего нельзя выдумать. И как подобные революционные проявления отдаляют те реформы, которыми государь наверно рано или поздно увенчал бы свою карьеру. Какую сильную реакцию они возбуждают! Что социалисты говорят от имени всей России, это глупо и нагло, но не менее противна и ложь их, заключающаяся в том, что они как бы протягивают руку всем умеренным либералам всяких оттенков, говоря, что оставят в покое государя, если он созовет парламент. Ведь им не этого нужно: они идут гораздо дальше и хотели бы социалистической республики и даже анархии. Но никто на эту и он производит на меня впечатление темного и мрачного места удочку не поддастся, и если в отдаленном будущем в России устроится представительная форма правления, то первым делом будущей земской думы будет искоренение той отвратительной кучки убийц, которая воображает, что ведет за собой Россию. Эти господа не понимают, что мы все точно так же и даже, быть может, больше ненавидим их, чем государь, который олицетворяет Россию и в лице которого они оскорбляют и весь русский народ. Конечно, они - сила, но ведь только потому, что бьют из-за угла. Ах, как все это отвратительно, и как сердце ожесточается против подобных соотечественников! Приходится радоваться, когда правительство принуждено приниматься за крутые меры.

Вчера я был в театре и видел устаревшую мелодраму “Paillasse”. Меня заинтересовал актер Gil-Naza, про которого теперь много кричат. Он оказался в самом деле отличным актером, но пьеса ниже всякой критики.

Влад[ислав] Альберт[ович] приносил мне сегодня маленькую пьеску, которая далеко не лишена достоинств. Чем больше он будет писать, тем лучше. Он начинает осваиваться с формой, которая дается только ценой большого количества опытов.

Я еще не совсем прощаюсь с Вами, милый друг, и во вторник надеюсь еще раз написать Вам. А затем скажу Вам: до свиданья в Браилове, ибо я надеюсь, что и в этом году удастся погостить у Вас в деревне.

Бесконечно любящий и благодарный

П. Чайковский.

189. Чайковский - Мекк

Париж,

1879 г. декабря 3-4. Париж.

3/15 декабря 1879 г.

Сегодня ночью проснулся от невыносимой боли в зубе и промучился часа три, пока боль не утихла и я снова не заснул. Теперь как будто ничего и не было. Боль была невыносимая, ужасная, une vraie rage de dents [бешеная зубная боль], и, что всего страннее, болел совершенно здоровый цельный зуб. Полагаю, что это явление невралгическое.