Мастер артефактов - Джастин Колл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То и дело поглядывая на евнуха, Аннев поднял кошелек, сложил в него рассыпавшиеся монеты и, завязав, прикрепил к поясу. Потом потянулся к футляру, но едва его рука коснулась промасленной кожи, как евнух распахнул глаза.
– Фиба, – прохрипел он, прижимая руку к животу. – Она выжила?
Аннев взял футляр и перекинул через плечо:
– Мне очень жаль, Джаффа. Я не хотел, чтобы все так вышло.
Из груди евнуха вырвался тяжелый, полный боли и душевной муки стон.
– Она была единственным смыслом моей жизни… а ты отнял ее у меня.
Аннев вспыхнул от гнева и непроизвольно сжал золотую руку в кулак.
– Эти люди – твоя хозяйка и те, кому она служит, – пытались меня убить. Они разрушили мой дом… все жители моей деревни погибли из-за них. Они начали эту войну.
– А ты, – произнес евнух, обессиленно сползая на дно лодки, – ее закончил.
– Вовсе нет, – заявил Аннев. – Все это, – он широким взмахом обвел реку с плавающими в ней обломками и обгоревшими телами, – случилось потому, что я защищался. Это не месть. Я не стал бы убивать без необходимости.
– А ту женщину ты тоже убил из необходимости? – спросил Джаффа. Виноватый тон Аннева придал ему уверенности. – Да, я видел, что ты сделал, мастер Сорока. Ты ничем не лучше тех, кто охотится на тебя. Ты спасаешь собственную шкуру за счет чужих жизней и готов придумать для этого любое оправдание.
Джаффа с презрением сплюнул кровью.
– Ты ничего не знаешь…
– А еще ты вор, – сказал евнух, шумно и тяжело дыша. – Ты украл у меня… у моей госпожи… у нашего короля. – Он слабым жестом указал на кошелек у пояса Аннева и на курьерский футляр на плече юноши. Затем улыбнулся. – Избавь меня от разговоров о необходимости и справедливости – я уже достаточно их наслушался. Ты обыкновенный злодей, мастер Сорока, хоть и отказываешься это признавать. Поверь мне, я знаю: в своей жизни мне приходилось часто иметь с такими дело, и теперь я с первого взгляда отличу злодея от хорошего человека. Ты собирался меня убить – так убей. Закончи то, что начал.
Аннев долго смотрел на умирающего евнуха, потом повернулся и окинул взглядом плывущие мимо обломки. Он вспомнил, как Тосан с Маюн называли его кольцевой змеей и сыном Кеоса; как Фин с Кентоном обвиняли его в эгоизме и лицемерии. Даже Титус с Терином – казалось бы, его единственные друзья во всем мире, – в нем разочаровались. Однако слова Джаффы ранили сильнее всего, поскольку несли в себе горькую правду.
Я не монстр, сказал себе Аннев.
Он опустился на колени и начал осматривать рану Джаффы.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь спасти твою жизнь, умник. А теперь не упрямься и дай мне взглянуть на твой живот.
Джаффа медленно убрал руки.
– Ты убил мою госпожу, капитана и всех, кто был на корабле. Ты обокрал меня, думая, что я мертв, а теперь хочешь меня излечить? – Он покачал головой. – Нет, Сорока, так добро не делается.
Он вытащил из ножен свой длинный кинжал. Аннев напрягся, ожидая нападения, но вместо этого евнух бросил оружие Анневу.
– Так что прекрати играть в благородство – и давай уже положим этому конец.
Аннев помедлил, потом все же взял кинжал и посмотрел на Джаффу. В яростном взгляде евнуха читалась решимость человека, готового с честью принять свою смерть. Аннев вздохнул и бросил кинжал в воду, и Джаффа разразился проклятиями на каком-то языке, которого Аннев никогда не слышал.
– Почему? Почему ты просто не убьешь меня? Мне что, придется утопиться? Неужто я настолько ничтожен в твоих глазах, что не заслуживаю чистой смерти?
– Что это был за язык? – спросил Аннев, развязывая обмотанный вокруг шеи лоскут. – Это не древнедаритский и не терранский. Может, илюмитский?
– Ильдарийский, – сердито буркнул Джаффа. – На Иннистиуле на нем говорят рабы.
– Значит, в тебе течет илюмитская кровь.
– Да.
Аннев, ничуть не удивившись, кивнул, нагнулся к евнуху и резко выдернул обломок доски, торчавший у него из живота. Джаффа взвыл, из раны брызнула кровь. Евнух прижал руку к животу, но Аннев отвел ее в сторону и приложил к ране грязный лоскут. А когда через несколько секунд убрал ткань, от раны не осталось и следа. Джаффа охнул и в изумлении уставился на Аннева:
– Ты… ты исцелил меня. – Он покачал головой. – Но зачем?
– Что ты станешь делать – отправишься в Лукуру или вернешься домой? – спросил его Аннев вместо ответа.
Джаффа растерянно моргнул:
– Моим домом было место рядом с моей госпожой. Но ее больше нет, а значит, и дома у меня теперь нет.
– Так что ты сделаешь? – повторил Аннев. – Сообщишь всем, что она мертва, и останешься рабом – или возвратишься в Илюмею свободным человеком?
Джаффа насмешливо фыркнул:
– Ты поразительно наивен, Сорока. Я родился на Иннистиуле, а не в Илюмее, и вырос в королевском дворце. Если я явлюсь туда и скажу, что консул мертва, меня казнят за то, что я не защитил ее – или не погиб вместе с ней. Так что, как видишь, ты не сохранил мне жизнь, а всего лишь ненадолго отсрочил мою смерть.
– Но зачем тебе возвращаться? Разве ты не предпочел бы обрести свободу? Может, лукурийцы…
– Я бы предпочел, чтобы ты не убивал мою госпожу.
– Но я убил ее! – крикнул Аннев. – Она мертва. Она пыталась прикончить меня, и я сжег ей пол-лица, о чем ни капли не жалею!
Что самое удивительное, это была сущая правда. Если гибель «Баклана» и убийство женщины-матроса лежали на его совести тяжким грузом, то смерть консула не вызывала в его душе и намека на раскаяние. Как раз наоборот: уничтожив Анабо, он почувствовал удовлетворение, как будто в кои-то веки он сделал что-то хорошее… пусть и столь чудовищным способом.
– Я пойду в Лукуру, – упрямо заявил Джаффа. – И доставлю во дворец предписание короля Ченга. Если явлюсь без этого футляра, – он кивком указал на ремень, пересекавший грудь Аннева, – меня даже слушать не станут и казнят на месте.
Аннев сунул в бездонный мешок ткань, пропитанную кровью евнуха, чтобы использовать ее в своих дальнейших экспериментах по созданию артефактов, и произнес:
– Я не отдам тебе футляр.
Разумом, еще мгновение
