Черная повесть - Алексей Хапров

Патрушева говорила отрывисто и страстно, словно произносила речь на митинге. Как это все не гармонировало с ее хрупкой внешностью, никак не походящей на внешность оратора, способного убедить и повести за собой. Но при этом от нее буквально веяло покоряющей силой. Ее слова словно резали по живому. В глубине души каждый из нас понимал, что она права. Думать о деньгах в тот момент, когда существует угроза жизни — глупо.

Юля уселась на землю, подогнула колени, обхватила их руками и склонила голову. Вслед за ней то же самое поочередно проделали я, Ваня и Алан. Последней села Лиля.

Все предложенное Патрушевой для размышления время мы просидели молча, не проронив ни слова. Я не знаю, кто о чем думал. Но в том, что в голове каждого крутились какие-то мысли, сомнений не было, ибо глаза ни у кого не были пустыми. Серьезность ситуации понимали все. Но одного понимания ситуации было недостаточно. Кроме него, большую, если не решающую, роль играла готовность каждого из нас в угоду общим интересам подавить собственное "я". Что касается меня, то я был готов на все, что угодно, лишь бы между нами снова восстановился мир.

Когда двадцать минут истекли, Юля подняла голову и посмотрела на нас.

— Ну, что, остыли? — спросила она. — Можем теперь спокойно поговорить?

Ответом ей было молчание. Оно означало согласие.

Патрушева повторно обвела нас глазами.

— Дима, — спросила она, — что ты можешь сказать? Что ты можешь предложить?

Я посмотрел на Юлю. Ее взгляд выражал надежду. Видимо, она считала, что именно я смогу направить дальнейший разговор в нужное русло. Ведь в любой дискуссии первый выступающий — самый главный. Он как бы закладывает платформу для последующего обсуждения, и именно от него во многом зависит, в каком направлении это обсуждение пойдет дальше.

Тщательно взвешивая каждое слово, я произнес:

— До вчерашнего дня у нас все было хорошо. Став жертвами одного и того же несчастья, мы все были друг перед другом равны. Но вот появился этот проклятый самородок. Штука, безусловно, очень ценная. От его продажи можно выручить немалые деньги. И Вишняков, которому так подфартило, невольно возвысился над остальными. У нас это вызвало раздражение, что вполне естественно, ибо ничто не нервирует так, как осознание неравенства в возможностях. В результате начался раздрай. Я не хочу говорить о том, прав он был, когда отказался разделить свою находку с нами поровну, или не прав. Сейчас это не важно. Это была его находка. И он был вправе распорядиться ею так, как считал нужным. Важно другое. Вишняков убит. Кто его убил? Что за существо заглядывало к нам в окно сегодня ночью? Его ли это рук дело? Собирается ли оно нападать на нас? Лично меня эти вопросы волнуют гораздо больше, чем то, где сейчас находится этот злополучный кусок золота. Жизнь дороже денег. Юля говорит правильно. Если мы хотим выжить, мы должны держаться вместе. А при той разобщенности, которая сейчас между нами нарастает, мы становимся уязвимы. Если это существо нападет, например, на Лилю, я не уверен, что Алан, после того, что между ними произошло, бросится ее спасать. И наоборот. Мне кажется, сейчас наша главная задача — это не найти самородок, а восстановить доверие между собой. Причина, которая его нарушила, очевидна. Нас охватило подозрение, что кто-то, втайне от остальных, завладел находкой Вишнякова. Давайте как-нибудь докажем друг другу, что это не так. После этого все снова придет в норму. Как это сделать? Надо подумать. Лично я готов поддержать любой вариант. Даже тот, который предложила Алану Лиля.

Говоря все это, я раз за разом невольно бросал взгляд на тело Сергея. Мне было неловко упоминать о нем в его присутствии, даже учитывая то, что он был мертв. Мне постоянно казалось, что он все слышит, и что он вот-вот встанет, чтобы как-то мне ответить.

— Я закончил, — резюмировал я.

На губах Тагерова снова заиграла усмешка. Щеки Ширшовой вновь покрыл румянец. С Попова и Патрушевой по-прежнему не сходила задумчивость.

— Понятно, — заключила Юля, и бросила на меня благодарный взгляд. Похоже, я оправдал ее надежды. — Кто хочет высказаться следующим? Ваня, может быть ты?

Попов пожал плечами.

— Я с Димой во всем согласен. Я готов доказать, что самородка у меня нет. Но только вариант Лили я считаю унизительным. Раздеваться перед всеми — это чересчур.

— Кто следующий? — спросила Патрушева. — Алан?

— Я уже сказал, что самородка у меня нет, — отмахнулся он. — И мне плевать, верите вы мне, или не верите.

— Лиля, что ты скажешь?

Ширшова показала пальцем на Попова и Тагерова.

— Самородок у кого-то из них. Может, они как раз и прикончили Вишнякова.

— Лиля! — укоризненно бросила Юля.

— Полегче на поворотах! — угрожающе процедил Алан.

— Не пугай! — огрызнулась Лиля. — Судя по тому, как ты вчера стукнул этого несчастного зайца, убить тебе ничего не стоит.

— Да пошли вы все! — в сердцах бросил Тагеров, и вскочил на ноги. — Ванек, идем отсюда! Ну их!

Он сделал несколько шагов по направлению к избушке, но затем остановился, увидев, что Попов на его призыв и бровью не повел.

— Ну, что же ты?

— Это будет неправильно, — пояснил Ваня.

Алан метнул в него яростный взгляд.

— А что по-твоему правильно? — рявкнул он, и указал на Лилю. — Идти на поводу у этой озабоченной истерички?

— Давай без оскорблений! — повысил голос я.

— Вот-вот, — поддержала меня Патрушева.

Тагеров побагровел. На его лице появилась неумолимая решимость.

— Значит так, — сурово произнес он, уперев руки в боки, — вы мне все надоели. Я иду спать. Чтобы в дом никто не входил. Будете сегодня ночевать на улице. Свои рюкзаки найдете у входа. Если кто войдет — сверну шею.

— Вы посмотрите, какой грозный! — саркастически воскликнула Ширшова. — А ты уверен, что мы тебя оттуда попросту не выкинем?

— Кто это мы? — усмехнулся Алан.

— Да хотя бы мы с Юлей, — в тон ему заявила Лиля, и посмотрела на подругу. Та в знак согласия кивнула головой. — Нас, все-таки, двое.

Тагеров насмешливо фыркнул.

— Нас не двое, а трое, — заявил я. — Я к ним присоединюсь.

— Я тоже, — сказал Попов, и осуждающе посмотрел на Алана. — Ты слишком много на себя берешь.

— Как видишь, нас значительно больше, — торжествовала Ширшова. — Вчетвером мы тебя уж как-нибудь скрутим. Сам окажешься на улице.

В глазах Тагерова появилась растерянность. Он явно не ожидал от нас такого отпора. Его буквально потрясло, что мы все так дружно выступили против него. Даже Ваня, от которого он этого явно не ожидал.

Алан понял, что переборщил. Он кисло усмехнулся, и вернулся на место. Лиля залилась громким смехом. Ее смех был провоцирующим и унижающим.

— Лиля! — осуждающе прикрикнула Патрушева.

Та посмотрела на подругу и послушно смолкла.

"Да, вот такая она, любовь, — подумалось мне. — Подобна углю. Когда раскалена — греет, когда холодна — пачкает. Верно замечено: от любви до ненависти — один шаг".

— В общем, в мире жить не хотим, — с горечью констатировала Юля. — Что ж, давайте подождем, пока еще кого-нибудь не придушат. Может, тогда, наконец, поумнеем?

— Пусть вернет самородок! — злобно бросила Ширшова.

— Нет у меня самородка, — продолжал упорствовать Тагеров.

— А почему ты тогда не даешь себя обыскать?

— А потому, девочка моя, что есть такие вещи, как гордость, и чувство собственного достоинства, — с наигранной любезность объяснил Алан. — Никогда про них не слыхала?

— Я не твоя девочка! — огрызнулась Лиля.

— Как угодно! — с язвительной улыбкой развел руками Тагеров.

Ширшова покраснела. Воцарилось молчание. Солнце между тем все ниже и ниже опускалась к горизонту. Стало холодать.

— Однако, темнеет, — проговорил я.

В стороне раздался глубокий вздох и прерывистое пофукивание. Это выражал свою досаду Попов.

— А почему ты так убеждена, что самородок может быть спрятан только либо у меня, либо у Алана? — обратился он к Ширшовой.

— А у кого еще?

— Он может быть у любого из нас. Например, у тебя.

— И каким же образом он может быть у меня? — усмехнулась Лиля. — Ведь Вишнякова нашли вы с Тагеровым.

— Очень просто, — рассудительно пояснил Ваня. — Алан передал его тебе на хранение, когда вы шли сюда. Я видел, как вы о чем-то тайком шептались. А здесь вы специально разыграли перед нами ссору. Ваш план прост. Заставить Алана согласиться на обыск. При обыске у него, разумеется, ничего не найдут. Все решат, что самородок утерян, забудут про него. А вы, когда вернетесь в Москву, тайком его продадите, а деньги разделите между собой.

— Интересная версия, — изрекла Патрушева.

— Ну, знаешь ли! — едва не задохнулась от возмущения Ширшова.

— А что? Очень даже может быть! — подал голос я.