Черная повесть - Алексей Хапров

— Очень просто, — рассудительно пояснил Ваня. — Алан передал его тебе на хранение, когда вы шли сюда. Я видел, как вы о чем-то тайком шептались. А здесь вы специально разыграли перед нами ссору. Ваш план прост. Заставить Алана согласиться на обыск. При обыске у него, разумеется, ничего не найдут. Все решат, что самородок утерян, забудут про него. А вы, когда вернетесь в Москву, тайком его продадите, а деньги разделите между собой.

— Интересная версия, — изрекла Патрушева.

— Ну, знаешь ли! — едва не задохнулась от возмущения Ширшова.

— А что? Очень даже может быть! — подал голос я.

— С тем же успехом он может оказаться и у Димы, — продолжал Попов.

Я с удивлением посмотрел на него.

— Разъясни.

— Пожалуйста. Сергей нашел самородок вчера днем. Вечером вы с ним пошли на охоту. Опасаясь, что ночью его могут обворовать, он передал самородок на хранение тебе.

— Оригинально, — усмехнулся я. — А может, он передал его не мне, а тебе?

— Может быть, — кивнул головой Ваня, сделав ударение на первом слове. — Как может быть и то, что ты сегодня передал самородок на хранение Юле. Ведь на нее меньше всего падает подозрений. Не зря же вы вместе ходили добывать дичь.

— Попов, у тебя что, температура? — воскликнула Лиля. — У тебя лихорадка началась? А может, белая горячка? Или тебя муха цеце укусила?

— Муха цеце здесь не водится, — спокойно отреагировал на ее выпад Ваня. — Она обитает в Африке.

— Лиля, подожди! — оборвала подругу Патрушева. — Ваня, я, кажется, поняла, к чему ты подводишь. Ты предлагаешь обыскать абсолютно всех?

— Я только хочу сказать, что самородок может быть спрятан у любого из нас, а не только у Алана или у меня, — ответил Попов. — Может, он до сих пор где-то в одежде Вишнякова, а вы из нас душу выматываете. Что касается обыска, я считаю его оскорбительным. Но, учитывая ситуацию, я дам себя обыскать. Но только в том случае, если обыску подвергнутся абсолютно все.

В его голосе звучала непреклонность. Юля вопросительно посмотрела на меня.

— Похоже, взаимный обыск — это, действительно, единственный способ успокоить друг друга, — кивнул я.

Патрушева оглядела остальных.

— Другие предложения есть? — спросила она.

Тагеров, сгорбившись, задумчиво вырисовывал щепочкой на земле какие-то узоры. Ширшова фыркнула и иронично покачала головой.

— Тогда голосуем. Кто за то, чтобы обыскать друг друга?

— Да. Кто за то, чтобы устроить небольшой стриптиз? — с издевкой воскликнула Лиля, и картинно вскинула руку вверх. — Я за.

Вслед за ней подняли руки Ваня, Юля и я. Алан посмотрел на нас и обреченно вздохнул…

— Ну, и что было дальше? — спросил Николай Иванович, нетерпеливо постукивая ручкой о бумагу, прерывая таким образом взятую мною паузу. — Забыл, что ли?

Я смущенно опустил глаза. Нет, я конечно ничего не забыл. Просто мне было неловко все это рассказывать. Когда мы потом возвращались к домику, мы даже избегали смотреть друг другу в глаза. Нам было стыдно. Сильнее всех пылала Лиля. Мы даже не знали, как себя вести. Мы изо всех сил старались держать себя так, как ни в чем не бывало. Но получалось это неубедительно. В деланной непринужденности явственно проскальзывала фальшь.

Впрочем, майор, похоже, и сам догадался, что последовало дальше, ибо в его глазах заиграл озорной огонек. Это смутило меня еще больше, и я почувствовал, как мои щеки предательски краснеют.

— Ну-ну-ну, — заулыбался он. — Зачем так комплексовать? Ты думаешь, у меня в молодости не было чего-то подобного? Было, уж поверь. И гормоны играли, и кровь бурлила. Все это естественно, все это заложено в природе человека. Успокойся, соберись, и постарайся подобрать нужные слова, чтобы как-то помягче описать в протоколе ваш стриптиз.

— А может, о нем вообще не стоит писать? — спросил я. — Может, лучше опустить этот эпизод?

— Нет, давай ничего опускать не будем, — возразил Николай Иванович. — Раз уж договорились рассказывать все, будем рассказывать все. Дело, ведь, серьезное. Пять трупов — это не шутка. Так что поднапряги свои мозги, и поупражняйся в изящной словесности. Должны же были тебя в твоем МГУ чему-нибудь научить.

— Пишите, — вздохнул я, и принялся неторопливо диктовать. — Мы тщательно осмотрели одежду и обувь друг друга, в том числе и нижнее белье. Но самородка не нашли. Затем, по инициативе Ширшовой, мы осмотрели всю одежду на теле Вишнякова. Самородка там тоже не оказалось. После этого…

— Не торопись, — перебил меня следователь, — дай записать.

Я замолк. Пока майор скрипел шариковой ручкой, мне почему-то вспомнился жадный взгляд Лили, которым она пожирала обнаженное мускулистое тело Тагерова. Алан, заметив это, едва сдерживался, чтобы не прыснуть. Кстати, чуть позже, когда обыскивали уже саму Лилю, Тагеров демонстративно отвернулся, не желая лицезреть ее прелести. Мне показалось, что Ширшову это огорчило…

— Чего улыбаешься? — прервал мои воспоминания Николай Иванович.

— Да так, — отмахнулся я. — Можно продолжать?

— Продолжай.

— После этого мы оделись и пошли обратно к избушке.

— Споров между вами никаких не было?

— Нет, мы шли молча. Мы буквально сгорали от стыда друг перед другом.

— А труп Вишнякова? Вы оставили его там?

— Там, — кивнул головой я. — Но при этом мы снова забросали его сосновыми ветками, чтобы он не лежал в открытую. Патрушева, правда, предлагала перенести его поближе к домику, но Тагеров убедил нас этого не делать.

— Каким образом он вас убедил?

— Сказал, что от трупа будет исходить неприятный запах. Кроме этого, мертвый человек — очень заманчивая приманка для хищников. Навлечь на себя волков нам, естественно, не хотелось.

— Правильно он сказал, — согласился майор. — Что вы делали после того, как вернулись к домику?

— В первую очередь мы осмотрели рюкзаки друг друга. Правда, уже не с таким рвением, с каким осматривали одежду. Самородок опять не нашли.

— Не нашли, — проговорил следователь, записывая мою последнюю фразу. — А никто не жаловался, что у него пропали какие-нибудь вещи?

— У меня ничего не пропало, — ответил я, — у Попова тоже. У Вишнякова — трудно сказать. Мы ведь не знали, что у него изначально было в рюкзаке. А вот Ширшова утверждала, что у нее пропали таблетки снотворного. Правда, ее жалобы никто серьезно не воспринял. Кому нужно ее снотворное? Скорее всего, она просто оставила его дома.

— Угу, — промычал майор, продолжая делать записи.

— Затем Ширшова высказалась, что неплохо было бы поужинать. Я заявил, что на охоту больше не пойду, и что если кто хочет, может сходить сам. Уже темнело, и мне, откровенно говоря, было страшно. Но добровольцев не нашлось. Потом мы забрали баклажку с березы, которую накануне утром повесили Вишняков и Попов, выпили все, что в нее накапало, закрепили обратно, затем собрали хворост, развели костер, и уселись вокруг него, чтобы согреться и отпугнуть надоевшую мошкару…

— Обед! — донеслось из коридора. — Все на обед!

Николай Иванович оглянулся на дверь палаты, и прервал свою писанину.

— Ладно, — произнес он, — давай сделаем перерыв. Обед — это, все-таки, святое.

Я улыбнулся, свесил ноги с кровати, и принялся надевать тапочки…

— 11 —

Яркое пламя плясало по собранным в кучу дровам и обдавало нас приятным теплом. Поднимавшийся, благодаря установившемуся безветрию, строго вверх дым расплывался над лесными макушками, создавая некое подобие огромной белой птицы. Наполовину зашедшее солнце отсвечивалось вдоль горизонта кроваво-красной полосой. Небо становилось все темнее и темнее. Землю постепенно поглощала ночь.

Мы молча сидели вокруг костра. Стоявшую тишину нарушало только сухое потрескивание сгораемого хвороста. Алан грустно курил, выпуская дым через ноздри. Сидевшая чуть поодаль Лиля нервно теребила своими тонкими, деликатными пальцами пуговицу куртки, и время от времени бросала на него виноватые взгляды. Остальные, включая меня, смотрели на огонь, и предавались своим размышлениям.

Мы испытывали неловкость как друг перед другом, так и перед самими собой. Каждый из нас, наверное, даже не предполагал, что окажется подвержен таким низменным инстинктам, как жадность и алчность. Что и говорить, мы считали себя гораздо лучшими, чем оказались на самом деле. Мы даже не думали, что золото способно навести столь страшную порчу. Воистину, проклятый металл! Он имеет какое-то невероятное дьявольское воздействие. Как ни трудно в это поверить, но мы даже были рады, что этот злополучный самородок куда-то исчез. Его пропажа словно сбросила с наших глаз шоры и позволила нам снова стать самими собой. Мы мучились угрызениями совести и были преисполнены стремлением как-то загладить друг перед другом нашу взаимную вину.