Философы от мира сего - Роберт Хайлбронер

     Хотя эволюционный подход к развитию общества был обречен на существование в учебниках истории, панорама рыночной жизни ничуть не утратила своего величия. Разумеется, Смит не "открывал" рынок - и до него многие замечали, что взаимодействие эгоизма и конкуренции способно обеспечить общество всем необходимым. Но именно Смит впервые сформулировал проистекавшую из этой концепции философию, и он же изложил ее в доступном и вместе с тем всеобъемлющем виде. Он, и никто другой, заставил Англию, а с ней и весь западный мир понять, что именно рынку общество обязано своим выживанием в качестве единого целого, а когда они это поняли, предложил набор необходимых на практике мер. Последующие поколения экономистов усовершенствуют Смитово описание рынка и укажут на закравшиеся в него серьезные ошибки. Но никому не удалось повторить те энтузиазм и жизнерадостность, которыми изобилует рассказ Смита.

     Поистине энциклопедический охват исследования и знаний Смита могут вызывать лишь восхищение. Настолько громадная, всеобъемлющая, спокойная, остроумная и глубокая книга могла быть написана только в XVIII веке. Если собрать вместе "Богатство народов", "Теорию нравственных чувств" и несколько эссе, то становится абсолютно ясно, что Смит был не просто экономистом. Он был философом, психологом, историком и социологом в одном лице, а от его взгляда не укрывались мотивы человеческого поведения, исторические "стадии" и экономические механизмы - все они были частью плана Великого Создателя Природы (как его называл сам Смит).

     Помимо этого, "Богатство народов" не устает удивлять нас точнейшими наблюдениями. Предвосхищая Веблена, за сто пятьдесят лет до него, Смит писал: "Для большинства богатых людей главное наслаждение богатством состоит в возможности выставлять это последнее напоказ; в их глазах оно никогда не бывает полным, если они не обладают теми внешними отличиями богатства, какими не может обладать никто, кроме них одних"[50]. Он был государственным деятелем, опередившим свое время - об этом свидетельствуют следующие строки: "Если какие-либо провинции Британской империи нельзя заставить участвовать в содержании всей империи, то, несомненно, настало время, чтобы Великобритания освободила себя от расхода по защите этих провинций во время войны и от содержания той или иной отрасли их гражданского или военного управления во время мира и постаралась согласовать свои будущие стремления и планы с фактической скудостью своих средств"[51].

     Наверное, ни один экономист не сможет объять свою эпоху так полно, как это удалось Смиту. И уж точно никто не был настолько безмятежен и настолько скромен, никто не умел так критиковать, не опускаясь до проявлений злобы, и никто не был настолько оптимистичен, оставаясь при этом реалистом. Смит жил в эпоху разума и гуманизма, и хотя и то и другое часто ставилось на службу личным, зачастую жестоким и коварным амбициям, он избегал шовинизма и апологий конкретных взглядов и не шел на компромиссы с совестью. На страницах "Теории нравственных чувств" Смит задает себе вопрос: "Что составляет предмет всякого труда, всей деятельности человека? Какую цель имеет в виду скупость, честолюбие, погоня за богатством, за властью, за отличиями?"[52] Его же "Богатство народов" не оставляет сомнений в ответе: неприглядные сражения за славу и богатство можно оправдать тем, что в конечном итоге выигрывает обычный человек.

     К концу жизни Смит заслужил не только множество наград, но и уважение окружающих. Берк поехал в Эдинбург лишь ради того, чтобы увидеть его. Смит был назначен почетным ректором своего родного университета Глазго, а "Богатство народов" еще при его жизни было переведено на датский, французский, немецкий, итальянский и испанский языки. Казалось, его игнорировал один лишь Оксфорд, упрямо отказывавшийся пожаловать ему почетную степень. Однажды премьер-министр Питт Младший встречался с Аддингтоном, Уилберфорсом и Гренвиллом и предложил Адаму Смиту принять участие в их беседе. Стоило пожилому профессору войти в помещение, как все встали со своих мест. "Присаживайтесь, джентльмены", - сказал он. "Мы будем стоять до тех пор, пока не сядете вы, - отвечал Питт, - потому что мы ваши ученики"[53].

     В 1790 году Смит умер. Ему было шестьдесят семь лет. Удивительным образом его кончина не привлекла внимания общества - скорее всего, людей больше волновала Французская революция, в частности, будут ли ее последствия ощущаться в английских загородных домах. На скромной надгробной плите на кладбище в Кэнонгейте, где он был похоронен, вырезаны такие слова: "Здесь покоится Адам Смит, написавший "Богатство народов"". Памятник долговечнее этого трудно даже вообразить.

Помимо повсеместной нищеты, еще один вопрос беспрестанно беспокоил Англию на протяжении XVIII века: страна хотела знать численность своего населения. И понять такое желание было несложно. В то время как в государствах - соперниках англичан на континенте, казалось, народу было в избытке, обитатели острова пребывали в уверенности, что их количество сокращается вследствие недостатка пропитания. Нельзя сказать, чтобы Англия обладала точными сведениями относительно числа британцев, скорее, как и любой ипохондрик, она предпочитала волноваться без конкретного к тому повода. Первая серьезная перепись населения была проведена лишь в 1801 году, при этом она преподносилась как "окончательное подавление остатков английских свобод". Прежде Британии приходилось получать информацию о состоянии своих человеческих ресурсов из рук статистиков-любителей - священника-диссидента доктора Прайса, аптекаря и торговца кофе и чаем Хафтона, а также Грегори Кинга, зарабатывавшего на жизнь изготовлением карт.

     Основываясь на данных о налоге на очаги и количестве крещений, Кинг предположил, что в 1696 году на территории Англии и Уэльса проживало около пяти с половиной миллионов душ. Последующие исследования показали, что его оценка была удивительно точной. Но Кинга заботило не только тогдашнее положение вещей. Заглядывая в будущее, он писал: "Скорее всего, удвоение народонаселения Англии надо ждать через шестьсот лет, или к 2300 году от Рождества Христова... Следующее удвоение, надо полагать, состоится не более чем через двенадцать или тринадцать столетий, то есть к 3500 или 3600 году от Рождества Христова. К этому моменту в королевстве будут проживать 22 миллиона душ, если, - добавил осторожный картограф, - нашему миру суждено просуществовать так долго".