Зов Древних - Олаф Локнит

Усидеть на спине дракона оказалось не сложнее, чем в седле послушной лошади. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее потянулись назад коридоры, залы, гроты, туннели. И вот, поднявшись по длинной наклонной шахте, змей вынес Люция в галерею с грифонами, ничуть не замедлив движения. Проход между двумя рядами чудищ стремительно приближался. Человек, вцепившись мертвой хваткой в драконий гребень — не оттого, что боялся сорваться, а от сковавшего его напряжения и мучительного ожидания,— приготовился к тому, что сейчас рухнет, испепеленный и безжизненный, рядом со скелетом той неизвестной, что когда-то предпочла быструю смерть заточению. Он уповал лишь на чудо, на древнюю магию ушедшего народа, что хранила от сокрушительного времени холодную плоть крылатого змея.

И чудо случилось. Открыв зажмуренные глаза, он подставил лицо свежему ветру, который врывался в устье пещеры. Но бокам мелькали свирепые головы грифонов с хищными клювами, царапали гранит их длинные медные когти, холодной яростью горели птичьи, но в то же время какой-то змеиной мудрости преисполненные глаза. Горели, потому что не могли убить того, кого им надлежало убить, и того, кто обманул их.

Осталась позади последняя пара чудищ — самых огромных и злобных,— и вот, едва не задев гигантские ледяные наросты, образовавшиеся на своде, Люций верхом на драконе вылетел на свободу. Впервые за несколько дней — он и сам не знал, за сколько, утратив в вечном красноватом факельном и белом колдовском свете пещеры всякое ощущение времени,— увидел он солнце, вернее, уже только последние лучи его.

Тонкая линия серых облаков протянулась над белыми зубьями вершин, а над ней в розовом небе погружался за горизонт расплавленный желтый диск. Люций оглянулся назад. Черный зев пещеры был уже далеко. Гора, в недра которой он уходил, угольно-черным конусом уходила ввысь. На востоке ночь уже затопила небо, и очертания скал терялись в ее черноте, а из межгорных провалов медленно изливалась холодная мгла, и горная страна исчезала в ней. Но путь дракона лежал к западу, и Люций на черном чудовище, которое бесшумно планировало, распластав кожаные гигантские крылья, понесся прямо в золотую вечернюю зарю.

Поначалу в вышине было очень холодно, и аквилонец пожалел, что не прихватил с собой хоть одно из шерстяных одеял, под которыми спал. Однако дракон быстро шел вниз, будто по ступеням гигантской лестницы, скользя над огромными уступами камня. Вот показались впереди и холмы, вершины которых тускло освещали последние лучи заходящего светила. Люций смотрел вниз без всякого страха. Дракон чувствовал себя в зыбком воздухе так свободно и уверенно, как не чувствует себя и трезвый человек на твердой земле. Полет его был столь ровным, что Люций точно в колеснице ехал по гладким мраморным плитам.

Темная ночная земля раскинулась под ним. Горбы холмов спускались в необозримое лесное море. Пространства болот маслянисто мерцали, серебрились под встающим месяцем ленты глубоких и спокойных лесных рек. Стояла удивительно спокойная тишь, не отравленная ядом столичной суеты, и только на высоком холме у болот чернела тяжелая каменная корона Фрогхамока. Впервые за годы службы, проведенные на севере, Люций понял, сколь суров и прекрасен этот безлюдный край.

Дракон стал снижаться, и десятник увидел, что побудило его сделать это: на одном из холмов из надвинувшейся тьмы вдруг вспыхнул огонь пастушьего костра. Кто-то, несмотря на плачевные события последних дней и ночей, все же рискнул выгнать овец на горное пастбище. Вот когда у Люция по-настоящему захватило дух! Дракон, имея значительный вес, стал камнем падать вниз, со свистом рассекая густой ночной воздух. Хорошо еще, что земля уже погрузилась во тьму, и человек не видел, как стремительно растут казавшиеся мелкими камешками острые известковые скалы, как несется навстречу земля. Он видел только, как на глазах разрастается огненный цветок костра, и ощущение сладкой жути пронизывало все его существо.

Первый и единственный раз довелось ему участвовать, разумеется только как наблюдателю, в драконьей охоте. Головокружительный спуск закончился. Ящер вновь выровнял полет, и только тут Люций разглядел, что дракон скользит над самой землей, лишь немного выше кустов боярышника. К сожалению, человек не успел приметить, как далеко и в какой стороне от Фрогхамока опустился дракон. Сейчас же, по своему обыкновению, змей затаился за каменной грядой и медленно подбирался к добыче. Ворчание и лай неугомонных псов постепенно затихли. И, хотя разговоров у костра на таком расстоянии слышно не было, аквилонец не сомневался, что люди еще раньше оказались связанными чарами гипнотического сна. Даже Люций, прекрасно уже сознавая, чем обезоруживает противника дракон, ощущал расслабляющую члены вялость, леность мысли и рассеянность внимания.

Дракон между тем, почувствовав, должно быть, что все спокойно и можно приступать к делу, вытянул шею и стал осматривать пастбище. Убедившись окончательно, что ни люди, ни собаки не видят его, змей тяжело поднял крылья и, перевалив через камни, опустился наконец на траву. Но, прежде чем начинать охоту, ящер должен был освободиться от седока, который отнюдь не был ему в тягость при полете, но охотиться бы, безусловно, помешал. А Люцию впервые за весь полет стало действительно страшно. Одно дело там, в пещерах, где дракон почему-то повиновался жрецам Илу Всеединого, а что взбредет в голову злобной твари здесь, когда он на воле и сам себе хозяин? Люций сразу вспомнил всю силу и злобу дракона, когда расправлялся тот с его людьми той бурной ночью. И как только оставил ящер в живых его и несчастного пуантенца? Неужели посчитал за мертвых? Или отнес туда, где их, без сомнения, схватили бы подгорные карлики?

Но всякая охота гадать тут же пропала, когда дракон, остановившись, повернул свою ужасную голову и воззрился на Люция немигающими глазами, в которых человек увидел все тот же страшный огонь. Ужас, изгнавший все другие чувства, был так велик, что пальцы Люция разжались сами собой, и он, как мешок, повалился на траву, ожидая расправы. Дракону, оказалось, только того и надо было. Отделавшись без особых хлопот от наездника, он с неожиданным проворством, подобно юркой ящерице, но, не теряя при этом драконьего достоинства и стати, направился к стаду.

Овцы, зачарованные драконьим колдовством, даже не шевелились. Видимо, это был последний поход дракона в здешние места, ибо прежде змей осторожничал и не оставлял следов. Люций возблагодарил в сердце Митру Лучезарного. Естественно, после того, как оправился от ужаса. Не дожидаясь, пока дракон, разобравшись с овцами, вспомнит невзначай о нем, Люций ползком, пачкая о мокрую от росы траву свою белую одежду, забрался в какую-то яму, закрытую кустами, и притаился там, дрожа как осиновый лист. Страшная слабость охватила его, а в голове вертелась одна мысль: «Спасен!» Он не смел и носа высунуть из своего ненадежного укрытия: пожелай дракон отыскать его, это удалось бы змею без труда. Наконец послышались взмахи мощных крыльев. Черная тень пронеслась над холмами и исчезла, растворилась на фоне горной стены. Дракон улетел, унося добычу. Люций остался на свободе.