Море играет со смертью - Астафьева Влада

– Вот видишь! Если все одно и то же говорят, надо верить!

Девочка кивнула и побрела прочь. Борис еще долго стоял на дорожке и смотрел ей вслед. Он вроде как все сделал правильно, что еще он мог сказать этому ребенку? Но ощущение, будто он был способен помочь ей и не помог, осталось. Настроение упало еще ниже. А он-то думал, что это вообще невозможно, однако настроение словно начало вкапываться в дно.

На руинах, как бы парадоксально это ни звучало, стало чуть легче. Борис все еще искал мертвые тела, но здесь от него требовалось полное сосредоточение на работе. Он должен был просчитывать, как сдвинуть и закрепить плиты, чем убрать битые кирпичи, кого направить к западной части рухнувшего здания. На этом фоне мысли обо всем остальном отступали на задний план, таяли, растворялись…

Вернуться к этим мыслям пришлось лишь днем, когда Борису сообщили, что его ищет Полина. Это было неожиданно – и почему-то обрадовало. Беспричинно. Он не стал ни о чем рассуждать, просто взял бутылку воды, раз уж устроил себе перерыв, и направился на встречу.

Полина дожидалась его возле высокого куста с острыми листьями и нежными белыми цветами. Она и правда осталась прежней… Интересно, как она умудрилась? Совсем такой же… Как будто подойди к ней, обними, прижми к себе – и время обернется вспять…

А вот Полина его прежним не считала:

– Привет! Что-то случилось? Ты сегодня какой-то особенно суровый! Никак не привыкну к твоей бороде, ты с ней совсем в викинга превратился…

– Я скоро и сам, чую, от нее отвыкать буду, – усмехнулся Борис. – Надоело таскать на лице годовой запас строительной пыли!

– Тебя это расстраивает?

Хотелось сказать, что его вообще ничего не расстраивает. Однако он знал, что ложь Полина распознает быстро. Ее зеленые глаза всегда видели его насквозь… Так что выбор оставался очень простой: соврать намеренно, сворачивая эту тему, или признаться.

Лучшим вариантом он счел первое. А выбрал второе.

– Нет, пыль меня бесит. А расстраивает меня то, что я из спасателя в могильщика превратился!

Начал с этого – и выложил ей все, что преследовало в эти дни. Разом. При этом в голове почему-то крутился вопрос: «А что сейчас сказала бы Тоня?» Не о том, что он разговаривает со своей бывшей, а о том, что его волнует. Как бы отреагировала его жена?

Пожалуй, она расстроилась бы, обняла, начала гладить по волосам и повторять «Бедненький мой, потерпи!» Она всегда так утешала – и Бориса, и их детей. А может, вообще не дослушала бы до конца. Тоня очень боялась мертвецов и после каждого задания требовала, чтобы он при ней мыл руки не менее десяти минут таким ядреным мылом, что кожа потом трескалась до крови. Она где-то вычитала, что только так можно смыть «мертвые человеческие клетки». Разубедить ее оказалось сложнее, чем подыграть.

Полина, конечно, была другой, но это и не удивительно. Полина сама работала с горем. И она не была матерью трех детей, готовой защищать их даже от «мертвых клеток».

Когда он закончил, она кивнула:

– Я понимаю, почему это напрягает тебя. Но в твоей цепочке рассуждений притаился косяк, причем в самом начале. Это довольно распространенная ситуация: когда ошибка в вводных данных влияет на все выводы.

– И где тут ошибка?

– Ты думаешь, что, вытаскивая мертвые тела, ты помогаешь только мертвым. Ты забываешь о том, насколько это важно живым. Найденное тело – это точка в очень сложной и болезненной истории. Возможность попрощаться с близким человеком и отпустить. Если нет тела, остается недосказанность, порой даже надежда, но надежда разрушительная. Она не дает двигаться дальше, превращается в цепь, которая всегда будет держать близко к травмирующему моменту. Сейчас на берегу моря сидит женщина, которая не верит в смерть своего сына только потому, что не видела его тело. Возможно, не поверит никогда, если тело не найдут. Ей все равно придется уйти с этого берега, улететь в Москву и, вполне вероятно, до конца дней делить квартиру с призраком своего пропавшего ребенка. Вот от чего ты избавляешь очень многих. Не нужно относиться к этому так, будто тебе мусор доверили подмести, умоляю. Смерть требует особого уважения и почтения, сам ведь знаешь. Я каждый день говорю с людьми, живущими здесь. Я прекрасно знаю, как много ты им даешь.

Это было совсем как раньше… Борис слушал ее голос – и успокаивался. Он не знал, в чем именно дело: в тональности, в интонациях, в словах или во всем сразу. Ему было все равно до тех пор, пока это работало.

Черная туча, громыхавшая внутри, наконец отступала.

Когда Полина закончила, ему показалось – всего на секунду, и Борис никому не признался бы в этом – что они по-прежнему муж и жена. Тогда, много лет назад, они не допустили ни одной ошибки и все еще вместе. Теперь она просто пришла навестить его, близкие ведь так поступают!

Но иллюзия быстро отступила. Они больше не семья. Его семья – совсем другие люди, да и у нее на пальце обручальное кольцо. Она помогла ему, да, но пришла она не ради него.

– Ты что-то хотела? – спросил Борис, когда она закончила. Кто-то другой на ее месте обиделся бы на столь резкую смену темы, но он не сомневался, что Полина все поймет правильно.

– Да, я хотела поговорить про руины первого корпуса… Они не показались тебе слишком ветхими?

– Странное определение… С чего это вдруг?

– Я общалась с одним из родственников пострадавших, бывшим строителем… Он считает, что здание было ветхим, потому и упало.

– Это, случаем, не Пешков ли? – усмехнулся Борис. – Забыл, как его… Федор как-то там…

– Федор Михайлович, – подсказала Полина. – Ты знаешь его?

– Пришлось узнать. Он у нас тут поначалу крутился – не прогнать было! И тоже эту тему задвигал: тыкал во все пальцами и кричал, что оно должно было рухнуть, вот и рухнуло.

– Так он ошибается?

– Он толковый дядька, но ты же знаешь, как люди ведут себя в горе. Он просто пытается устроить охоту на ведьм, думая, что от этого станет легче. Но разве такое когда-нибудь помогало?

– Я тоже сначала так подумала, – кивнула Полина. – Но потом я снова пообщалась с ним, и у меня возникло ощущение, что в нем говорит не только отчаяние. Так ты считаешь, что он во всем не прав?

– Я считаю, что он не может мыслить здраво и путает причину и следствие. Мы ведь прибыли сюда не первыми, спасательные работы начались задолго до нашего приезда! Когда мы до отеля добрались, живых уже достали. Для этого технику подгоняли, она каталась туда-сюда, дробила кирпичи и бетон, вот и возникло ощущение, что тут все разваливается на части.

– Ты говорил это ему?

– Пытался сказать, но он не готов был услышать. Он подгонял факты так, чтобы они подтверждали его правоту, цеплялся к форме обвала… да к чему угодно цеплялся!

– Мне эти руины, если честно, тоже ветхими показались.

Борис обернулся на площадку, где все еще продолжали работать спасатели.

– Ну да, есть маленько… Мы чем глубже прокапываемся, тем больше мне приходится думать, как все это дело закрепить, чтобы ничего не осыпалось прямо на нас. Знаешь, до чего дошло? Я там уже специальные укрепленные боксы с рациями оставляю! Никогда такого не делал, только тут, чтоб самому спокойней было.

– Зачем? – удивилась Полина.

– Сюда посторонних не пускают, но это днем, а ночью за всем не уследишь. Я боюсь, что кто-то из родственников все же проберется сюда, своих искать… Помнишь, был этот мужик, который орал, что он один знает, как работы проводить?

– Помню. У него сестра осталась под завалами.

– Ну вот. Я перестраховываюсь на случай, если такой умник придет сюда ночью откапывать сестру и что-нибудь на себя обрушит. Если не помрет сразу, получит шанс найти рацию и позвать на помощь.

– По-прежнему добряк, а?

– Так, ты давай не порти мне тут репутацию! – показательно нахмурился Борис. – А эти мысли про теорию заговора оставь, Поля. Сама ведь знаешь: что простительно скорбящему деду, то для тебя непозволительно. Твое дело – отговаривать их от дурацких идей, а не подтверждать их веру.