Конторщица-2 (СИ) - Фонд А.

— Но это еще не все, — продолжала жаловаться Нора Георгиевна, — сегодня Римма Марковна, прямо с утра, прошлась по всем соседям и получила их письменное согласие, что Света теперь будет заниматься музыкой по полтора часа в день и они претензий иметь не будут. Ну, все подписали. И я тоже подписала! Понимаете, я тоже! Музыка — это же хорошо. Моцарт, Вивальди… Так можете себе представить, Лида, мы же все думали, что будет фортепиано, или виолончель, ну, пусть даже скрипка. Но! Она купила Светлане барабан!

— Как барабан? –сдерживая рвущийся хохот, спросила я.

— Да, барабан! — ноздри Норы Георгиевны гневно раздулись. — И теперь каждый день, ровно с 13.30 до 15.00, когда у меня дневной сон, этот ребенок будет греметь в барабан. Сегодня уже гремел! Целых полтора часа подряд! Лидия, поймите, я же не могу так отдыхать, у меня нервы!

— Ох, — только и смогла сказать я.

— Но этого ей тоже мало! Мало! — всплеснула руками Нора Георгиевна. — Лёля, как оказалось, очень нервно реагирует на барабан. И вот все эти полтора часа, с 13.30 до 15.00, Светочка марширует по квартире, стучит в барабан и громко декламирует Бальмонта, а моя Лёля истошно воет. Целых полтора часа. Я думала, что сойду с ума!

— Нора Георгиевна… — осторожно начала я, пытаясь сформулировать подходящие извинения, но была решительно перебита возмущенной соседкой.

— А потом! Потом она подговорила Светочку, и та выкрасила всю Лёлю зеленкой! — глаза Норы Георгиевны налились слезами, — Мне теперь выгуливать ее перед соседями неудобно. Приходится ждать темноты. У Лёли истерика!

Всё! Капец!

Я решительно шагнула в подъезд. Ну, Римма Марковна, ну, погоди!

Глава 15

Решительно и неотвратимо я устремилась домой. Всё, Римма Марковна, достала!

Взлетев на свою площадку (в буквальном смысле), я чуть не снесла соседа: Иван Тимофеевич как раз выходил из квартиры с двумя тяжеленными авоськами, набитыми литровыми банками с крыжовниковым вареньем (очевидно в подвал нес, а тут я такая). Повезло, что он успел сгруппироваться и урожай варенья не пострадал.

— Лида? — удивился моему состоянию сосед, — Что опять случилось?

Я затормозила. Внутри все клокотало.

— Зайди-ка, — вдруг пригласил он и распахнул дверь.

Отказывать соседу и работодателю было невежливо, и я зашла.

— Рассказывай! — велел Иван Тимофеевич на кухне, и налил мне чашку чая.

— Да вот, вернулась домой, а тут Нора Георгиевна такое понарассказывала! Иду убивать Римму Марковну, в общем, — хмуро поведала я, яростно размешивая сахар.

— Это ты о подъездной филологической войне, что ли? — хмыкнул сосед и пододвинул мне розеточку с вареньем.

— Уже все знают! — выпалила я и нервно сделала глоток чаю.

— Лида, а ты не думала, что Нора Георгиевна.. эммм… несколько субъективно.. и дозированно… подает тебе эту ситуацию? — прищурился Иван Тимофеевич, — и что ты тоже — орудие в ее руках…?

— Как так? — удивилась я.

— Тебе фамилия Вилембовская-Шутко о чем-то говорит?

Я отрицательно покачала головой.

— Ну вот, а еще на филолога поступила, — укоризненно поморщился Иван Тимофеевич и подлил мне еще чаю, — Да будет тебе известно, Лидия, что наша многоуважаемая соседка — выдающийся литературовед. Мастер художественного перевода. Более того, признание общественности она получила как раз в том числе и за переводы Бальмонта.

Я чуть чаем не подавилась.

— Вот видишь, — хитро ухмыльнулся Иван Тимофеевич, постучав мне по спине, — сама подумай, как можно полжизни переводить Бальмонта и рассказывать всем, что ты его ненавидишь?!

Я откашливалась, переваривала новость и не знала, что ответить.

— И что плохого в том, что Римма Марковна взялась за воспитание Светы? Музыка, чтение классической литературы — это разве плохо для формирования личности ребенка?

Говорить я пока не могла, поэтому лишь согласно кивнула, мол не плохо, отнюдь.

— Так за что ты хочешь убить бедную Римму Марковну? — поинтересовался Иван Тимофеевич.

— Она Свету подбила на барабане стучать, когда Нора Георгиевна спит, — начала перечислять я, — Лёлю вон перепугала, еще и зеленкой покрасила…

— Какая ерунда! — отмахнулся Иван Тимофеевич, — Нора Георгиевна спит только тогда, когда людям что-то надо делать. Она тогда срочно спит. Вон Ивановы с пятой квартиры ремонт делали, так там война началась похлеще филологической. И Нора Георгиевна их победила, можешь себе представить, хоть там вся семья — спортсмены-тяжелоатлеты.

— А Лёля? — неуверенно протянула я.

— А что Лёля? — хмыкнул Иван Тимофеевич, — Сейчас жара, Нора Георгиевна ее еще на прошлых выходных постричь хотела. Под машинку. Она каждое лето так делает. Вот сегодня пусть и пострижет.

— Но ведь Римма Марковна учит Светку пакостить! — не поддавалась на уговоры я, — учит ребенка плохому! Вредить животным!

— Ну так сама спроси Светку, зачем она покрасила Лёлю.

— И спрошу, — мрачно пообещала я. — Я с них со всех спрошу. Включая Нору Георгиевну.

— А вот это ты зря, — не согласился со мной Иван Тимофеевич. — Как ты думаешь, зачем Нора Георгиевна войну эту затеяла?

Я пожала плечами.

— Все просто, — пояснил сосед, — Ей одиноко. Ужасно одиноко. Многие люди, кто выходит на пенсию, занимаются внуками, семьей. А у нее муж давно уже умер, сын уехал куда-то на Кудашхскую ГЭС работать, уже года три не приезжает.

Я цедила остывший чай и пыталась осмыслить все это.

— Другие грядками-огородами занимаются, варенье вон варят, — продолжил Иван Тимофеевич и кивнул на авоськи с вареньем. — Но варенье тоже для кого-то хочется варить, а не для себя. А у нее кроме этой собачки ничего больше и нету в жизни. А тут по соседству такая же Римма Марковна появилась, у которой мало того, что есть ты, а теперь внезапно еще и Светка. Вот Нора и обзавидовалась, что у той считай внучка есть, семья. Есть кого любить и тетешкать. Пожилым людям ведь нужность нужна. От хронического одиночества они гаснут и умирают. От тоски умирают.

— Ну так пусть бы ходила тоже ее нянчила, никто ж не запрещает, — осторожно сказала я.

— Так Римма Марковна ее к своему сокровищу не подпускает, — вздохнул Иван Тимофеевич. — Как Кощей над златом чахнет, над Светкой, да над тобой тоже, вот Нора ей и завидует люто, и заодно тебя против нее настраивает.

–У-у-у-у..! — простонала я, схватившись за голову, — я с ними скоро сойду с ума!

Иван Тимофеевич сочувственно рассмеялся.

Разговор плавно перетек на редакционные дела, на мою колонку. Мы поболтали еще какое-то время, и я заторопилась домой.

— Так что, выходит, что Римма Марковна вообще не виновата? — уже прощаясь, спросила я.

— Ну, разве только в том, что она учит Свету стихам Бальмонта исключительно в переводе Ванечки, моего старинного друга, с которым у Вилембовской-Шутко давняя творческая конфронтация и, как следствие, непримиримая вражда. Как раз по поводу интерпретации творчества Бальмонта при художественном переводе они и воюют, — поблескивая глазами усмехнулся Иван Тимофеевич и, проказливо крякнув, потер руки.

Дурдом, в общем!

Дома пахло уютом и гречневой кашей с котлетами.

— А мы со Светочкой сегодня уже букву «Л» уже выучили, — похвасталась Римма Марковна, и ловко вытащила из духовки ароматный противень. — Поразительно быстро она делает успехи.

— Римма Марковна, — осторожно сказала я, расправляя накрахмаленную салфетку на коленях. — Говорят, вы Свету на барабане стучать весь день учите?

— Скажут еще, слушай больше! — поморщилась Римма Марковна и принялась аккуратно выкладывать свежеиспеченные булки на поднос, — мы же в музыкальную школу скоро будем ходить, но, прежде, чем понять, на какой инструмент идти, она должна попробовать все. Вдруг что не понравится.

— И поэтому вы купили ей сразу барабан? — не удержалась, чтобы не съехидничать я.