Опасные пассажиры поезда 123 - Джон Гоуди

— Заткнись, — прошипел Прескотт, затем сказал в микрофон: — Будьте благоразумны. Мы стараемся выполнить ваши требования. Но вы дали нам слишком мало времени.

— Осталось тридцать шесть минут. Сверим часы?

— Я верю вам, но времени слишком мало. Знаете, у нас тут миллионы просто так не валяются.

— Вы просто еще не приняли решения — платить или нет. Деньги добыть нетрудно, если взяться за дело всерьез.

— Я простой коп, в этих делах не очень разбираюсь.

— Так найдите кого-нибудь, кто разбирается. Часы тикают.

— Я доложил начальству сразу после нашего разговора, — сказал Прескотт. — Подождите еще немного. И больше, пожалуйста, никого не трогайте.

— Больше? Что вы имеете в виду?

Прокол, подумал Прескотт: они не знают, что у смерти Доловича есть свидетель.

— Пассажиры слышали выстрелы. Мы думаем, что вы там пристрелили кого-то. Одного из пассажиров?

— Нет. Мы убили какого-то человека на путях. Мы убьем каждого, кого увидим на путях. И плюс к этому одного заложника. Учтите это. Любое нарушение условий — и мы убьем заложника.

— Пассажиры ни в чем не виноваты, — сказал Прескотт. — Не трогайте их.

— Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда вам будет что сказать по поводу денег.

— Ясно. Еще раз прошу — не трогайте людей.

— Не тронем, если вы нас не вынудите.

— До скорого, — сказал Прескотт. — Конец связи. — Он тяжело опустился в кресло.

— Боже! — не выдержал Коррелл. — Когда я слушаю, как ты сюсюкаешь с этим ублюдком, мне просто стыдно становится, что я тоже американец!

— Пошел к черту, — устало сказал Прескотт. — Топай отсюда, вали играть в свои паровозики.

Его честь господин мэр

Его честь господин мэр города лежал в постели на втором этаже особняка Грейси — официальной резиденции мэра Нью-Йорка. У него текло из носа, у него тупо болела голова, у него ломило все кости, и температура у него была минимум 39,7. Можно было бы заподозрить, что это козни многочисленных врагов, но его честь понимал, что это уже паранойя: у оппозиции в жизни не хватит воображения, чтобы подсадить вирус гриппа на край его бокала с мартини.

Пол у кровати был сплошь усыпан служебными бумагами, которые он совершенно не собирался читать. Муниципальный механизм прекрасно работал и без его непосредственного участия. В двух больших кабинетах на первом этаже команда помощников отлично справлялась со всеми текущими делами. Телефон у кровати мэра был включен, но он распорядился, чтобы его беспокоили только в случае глобальной катастрофы — вдруг, например, остров Манхэттен начнет погружаться в океан.

За окном раздался низкий гудок какого-то судна на Ист-ривер. Мэр внезапно подумал, что от подобного сигнала вот уже тридцать лет просыпаются все его предшественники. Его честь был вовсе не романтичен и мало интересовался историей дома, который волею избирателей стал его резиденцией. Он знал, что особняк построил в 1799 году архитектор Арчибальд Грейси, что это один из самых заметных образцов стиля ранней республики и что на первом этаже висят полотна Трамбла, Ромни и Вандерлина — пусть и не лучшие образцы их творчества, но, во всяком случае, с подписями. Знатоком здания и его убранства была жена мэра, которая когда-то изучала не то искусство, не то архитектуру — он запамятовал, что именно.

В данный момент его честь дремал и видел совсем не политические, а вовсе даже эротические сны. Когда зазвонил телефон, он страстно, засунув ему в рот язык, целовался с неким монахом из монастыря в Швейцарских Альпах. Вырвавшись из жарких объятий монаха (кстати, под рясой тот был совершенно голый), мэр дернулся к телефону и односложно рыкнул в трубку. С первого этажа звонил Мюррей Лассаль, один из заместителей мэра, которого газетчики прозвали «свечой зажигания администрации».

— Простите, Сэм, но дело неотложное, — сказал Мюррей.

— У тебя сердца нет, Мюррей. Я просто подыхаю.

— Пока не надо. У нас тут настоящая катастрофа.

— Неужели ты сам не справишься? Ты ведь даже в Браунсвилле[8] справился, не так ли? Мне правда паршиво, Мюррей. В висках стучит, дышать не могу, все ноет…

— Конечно, я бы справился, как справляюсь со всей грязной работой в этом вонючем городе, — да только я не собираюсь ничего делать.

— Что это еще такое: «Не собираюсь ничего делать»? В лексиконе заместителя мэра таких слов быть не может!

Лассаль, сам немного простуженный, вспылил:

— Не учите меня, как заниматься политикой, Сэм! Мне плевать, что вы больны, хотите, я вам кое-что напомню?

— Ладно-ладно, — поспешно перебил мэр. — Я пошутил. Пусть я болен, но с чувством юмора у меня явно получше, чем у тебя. Как и всегда, впрочем. Ладно, что там случилось? Надеюсь услышать что-нибудь приятное.

— Чрезвычайно приятное, ага, — с наслаждением протянул Лассаль. — Просто первоклассная заварушка.

Мэр прикрыл глаза рукой, словно заслоняясь от грядущей беды, будто от яркого солнца.

— Ладно, говори. Не томи.

— Какая-то банда захватила поезд метро. — Лассаль повысил голос, чтобы заглушить проклятья, которыми тут же разразился мэр. — Шестнадцать пассажиров и машинист взяты в заложники, террористы требуют у города выкуп в размере одного миллиона долларов.

На мгновение мэру почудилось, что он все еще спит, просто эротическую альпийскую сцену сменил привычный домашний кошмар. Он поморгал, ожидая, когда сон рассеется. Но голос Мюррея Лассаля был ужасающе реален:

— Вы меня слышите? Я сказал, что бандиты захватили поезд и требуют…

— Говно. Проклятье и говно, — сказал мэр. У него было очень благополучное детство, и он так и не сумел научиться ругаться как следует — ведь ругательствам, как и иностранным языкам, лучше всего учиться с детства. Однако он не оставлял попыток овладеть бранью, которую считал важным инструментом в общении с избирателями из низших социальных слоев. — Говно, будь оно проклято. Полиция что-нибудь предпринимает?

— Да. Вы готовы обсуждать ситуацию рационально?

— А может, пусть забирают этот проклятый поезд? — Мэр закашлялся и несколько раз чихнул. — Откуда город возьмет миллион долларов?

— Не знаю. Но придется найти. Может, вам стоит немного облегчить ваши банковские депозиты? Я иду к вам.

— Говно, — сказал мэр. — Говно и проклятье.

— Хотелось бы, чтобы у вас прояснилось в голове, пока я поднимаюсь.

— Миллион долларов! Может, есть другой выход?

— Нет другого выхода.

— Вы знаете, сколько снега зимой можно убрать за миллион долларов? Мне нужна более полная картина ситуации и мнения остальных — комиссара полиции, этого недоноска из Транспортного управления, казначея и…

— Вы что, думаете, я тут зря сижу? Они уже едут к вам. Но это напрасная трата времени. Когда вы кончите трепаться, мы все равно сделаем, как я говорю.

— …И еще Сьюзан…

— А за каким чертом нам тут еще Сьюзан?

— Ради семейного спокойствия.

Лассаль так грохнул трубкой, что у мэра даже ухо заболело. Чертов Мюррей Лассаль. Проклятый, говенный Мюррей Лассаль. Он, конечно, очень умный, и трудоголик, и совершенно беспринципный тип, но ему все же следует поучиться как-то соотносить свое высокомерие, свою нетерпимость с более взвешенными мнениями. Более, так сказать, христианскими. Что ж, может, самое время показать ему, что и другие тут умеют принимать решения. Вот этим мы сегодня и займемся, несмотря на болезнь.

Комиссар Департамента полиции Нью-Йорка

Пока его лимузин мчался по федеральной автостраде, комиссар Департамента полиции Нью-Йорка связался с окружным инспектором, работавшим на месте преступления.

— Что там у вас?

— Зеваки. Собралось уже тысяч двадцать народа, прибывают все новые. Я молю Бога об урагане с градом.

Комиссар чуть склонился вправо — в окно было видно ясное голубое небо над Ист-ривер — и тут же снова сел ровно. Начальник был неподкупным, трезвым человеком; он начинал простым патрульным, и хотя понимал, что черный лимузин — это важный и даже необходимый атрибут его чина, все же никогда не позволял себе развалиться на сиденье, словно отмежевываясь от неподобающей роскоши.

— Оцепление поставили? — спросил он.

— Естественно. Мы пытаемся оттеснить хотя бы часть зевак на соседние улицы. Особо не церемонимся. Завоевывать новых друзей в нашу задачу сейчас не входит.

— Что с движением?

— Я поставил патрульных на каждом перекрестке от Тридцать четвертой до Четырнадцатой. Пробки будут везде, но непосредственная зона операции под контролем.

— Кто у вас заместителем?

— Дэниэлс из отдела специальных операций. Рвется в туннель выбить оттуда этих ублюдков. Да и я не прочь.

— Прекратите молоть вздор! — резко произнес комиссар. — Оставайтесь на месте, займите тактические позиции и ждите указаний. Все.