Игра в … - Эльчин Гусейнбейли

– Я тоже однажды был за границей, в Кактобеле.

– Где, где?

– В Кактобеле. То есть, говорится Кактобель, а пишется Коктобель – задумчиво произнес пожилой мужчина, не желая в очередной раз выслушивать жалобы своего молодого коллеги, якобы уставшего от заграничных поездок. Затем, не дожидаясь вопроса от собеседника, старик объяснил: «Правда, в то время Кактобель не считался заграницей, он входил в состав Советского Союза, но сейчас это считается заграница, а значит, и я когда – то был в другой стране».

– А где находится этот Кактобель?

– Немного дальше от Симферополя. На краю черного моря. Тихий поселок, окруженный горами, лесом и морем. Там было столько красавиц…Белые как снег… Нет, нет, что ты! – старик, взглянув в смеющиеся глаза своего молодого коллеги, смутился, покраснел. – Да Кактобель! В то время нас награждали на работе, кому – то давали деньги, кому – то машину, а вот мне дали «путевку» в Кактобель. Мы так обрадовались… Я ведь никогда не был за границей. Все, что я видел за свою жизнь, был лишь наш район и город Баку. Дети были еще совсем маленькие, но даже они прыгали от радости, и супруга радовалась… Я даже, на радостях, гостей позвал. Правда, угощал их не в ресторане, на это у меня не хватило бы средств, так, дома устроил маленький вечер. Я по натуре человек непьющий столько пропустил тогда, что лег спать прямо в одежде. А проснувшись утром, смутился. Хорошо еще, до вылета оставалось много времени. Это был единственный раз, когда я летал на самолете…

Из аэропорта мы поехали на автобусе. У них там автобусы не то, что наши: такие красивые, чистые, удобные. Ребята, я имею в виду наших старых товарищей по работе – сказал старик и перечислил их имена – очень уж хитрые были, почти каждый год ездили туда. А я был там в первый раз. Товарищем по комнате оказался один хохол, он только и делал, что пил с утра до вечера и забавлялся с девочками. Нет, нет, что ты! В то время мне уже было за сорок.

– В студенческие годы я тоже был там… – сказал молодой человек, чтобы подбодрить своего старика коллегу, – красивые места. Белые как снег девчата, леса…

– Да, тебе конечно можно, в то время ты, наверное, был совсем молодым и задорным парнем.

– Ну что Вы! – молодой человек не захотел обидеть своего коллегу-так иногда бывало…

– Море такое чистое и люди очень вежливые… А девчонки вообще не вылезали из воды или же весь день загорали под солнцем, клеясь ко всем, а в особенности к нашим чернякам. А они только того и ждали, ты ведь знаешь наших. Нет, нет, что ты! Я ни разу не искупался… Стыдился своего тела: тощий, нескладный, волосатый с ног до головы. Правда и на меня иногда засматривались, но…

– А наша русская учительница говорила, что женщинам больше нравятся волосатые мужики, якобы волосы делают мужиков привлекательней… – перебил старика молодой человек.

– Правда? А я и не знал… – старик произнес эти слова так тихо, словно в душе пожалел о своем невежестве.

Через некоторое время он продолжил рассказ: «Я почти все время сидел в своей комнате, иногда бывало тайком выйду, пройдусь по лесу. Избегал ходить на море, никак не мог объяснить ребятам свое нежелание купаться… На краю моря были скалы. Я так мечтал залезть на них и нарисовать. Но там всегда было много народу. Ты не смотри, что я сейчас такой, в то время я просто горел желанием рисовать, да и неплохо вроде получалось… В один прекрасный день судьба улыбнулась мне, подул ветер и берег весь опустел. Я воспользовался случаем, взял подмышку мольберт и поднялся на скалу.

– Мольберт пишется через «а» или через «о»? – в вопросе молодого человека явно чувствовался издевательский тон, но он это делал не со зла, просто его раздражала наивность старика.

– Говорится «а», пишется «о» – вдохновенно ответил старик. Ну, так вот, взял я мольберт под мышку, залез на скалу. Вокруг пустота – красивое зрелище. Я подумал, что будет лучше нарисовать не пустой берег, а вместе с людьми. А те красавицы, что были, белые, как снег, нарисовать берег без них как – то даже рука не поднималась… Это была очень хорошая возможность для меня. Я ведь не могу работать при людях, мне кажется, словно они разглядывают мое голое тело. Я только начал работать, как вдруг подул резкий ветер и выбросил мольберт прямо в море. У меня волосы дыбом встали. Я лишь в эту минуту осознал, что ветер и меня, подобно мольберту, может выбросить в море. Я и тогда весил всего 52 кило. С тех пор и не менялся… От страха я прилег на землю, держась за скалы, ползя, еле спустился на берег. Море давно проглотило мольберт, а я только что начал рисовать красавиц. Получилось очень красиво, белые икры…

– А ты, оказывается, какой, однако ж!

– Нет, нет, что ты! Я не в том смысле, клянусь!.. Сел и заплакал. Уж очень тошно мне стало. Вся эта красота была чужда мне. Я был здесь, но они были слишком не доступны для меня. Не прошло и недели со дня моего приезда… Я собрал вещи и отправился в аэропорт, а оттуда прямо в Баку. Все очень удивились…

Да, красивые были места. Леса, ласковое море, обрывистые скалы и белые как снег красавицы…

2004

Когда рассеются тучи…

С Орханом[5] гуляем по улицам Шамкира.

Пасмурно. Небо холодное и черное, как ночь.

– Здесь – родина твоей мамы, – говорю. – А моя родная сторона – далеко.

Орхан не расспрашивает, – я сам все это рассказываю ему.

– …Здесь твоя будущая мама в школу ходила. Во-о-он там школа. Но мы с ней познакомились в Баку, в университете… а потом я умотал учиться в Москву. Оттуда уже примчался в Шамкир… И мама твоя поверила, что я ее люблю.

Вот, гляди, гостиница. Тут я остановился. Раньше здесь парка не было.

– Ты тоже ходил в школу?

– Ну да. Только не здесь, а в своем селе. Будь возможно, я бы повез вас в те края, показал бы приволье, где я ягнят пас, траву косил. И поехали бы обязательно весной. Скажем, в начале июня. Когда с шелкопрядом возня закончится. Терпеть не могу помета шелкопряда. Покатили бы поездом… Сперва купили бы билет на станции метро «28 Мая», где всегда шум-гам, толчея,