Пятиборец - Сергей Антонов

От полноты переполнявших его чувств старик говорил так громко, что оба узника не расслышали шагов в коридоре. Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник улыбающийся во весь рот Фарнам. Он приветливо кивнул Брюсову:

—Рад видеть тебя в добром здравии. Если дела так пойдут и дальше, боюсь, Трибуналу Экзекуции придется сменить палача. Пойдем, нам надо поспеть до рассвета...

Секретарь Бевериджа и двое его молчаливых ассистентов в серых сутанах с помощью толчков и понуканий проводили Андрея в пыточную палату. На этот раз, кроме них, в коридоре не было ни одной живой души. Не слышно было посторонних голосов, только потрескивание горящих фитилей в светильниках на стене, глухой стук каблуков Фарнама и звон шпор стражников с алебардами. Брюсов старался не думать о том, что его ждет в пыточной палате.

Он размышлял о словах Тритемия. Старик, конечно же, ошибался. Маг по своей привычке везде искать волшебство нашел его там, где его не было и в помине. Пальцы на самом деле не могли излечиться всего за сутки просто потому, что они вовсе не былиполоманы! Палач, конечно, не собирался калечить подопечного с первого захода, напротив, ему хотелось продлить его муки, растянуть их во времени. К тому же орудий страстей в пыточной палате так много, что ему поневоле приходится применять одни и откладывать на будущее другие.

Все просто: истязатели стараются поберечь узника для будущих страданий. «Никакая ты, Эндрю Брюс, не ходячая загадка, — думал он, — а всего лишь кусок мяса, который скоро поджарят на площади Спасения. Очень скоро...» Молодой человек даже знал, когда именно: Фарнаму хотелось поспеть до рассвета...

Секретарь Бевериджа даже не стал входить в палату, а просунул в дверь голову, чтобы дать указания палачу:

—Займешься им сам, Питер. Мы с писцом должны подготовить приговоры магу и ведьме. К моему приходу постарайся хорошенько разогреть господина Брюса.

Рука палача сжала плечо узника не хуже тисков. Андрей напрягся. Оцепенение прошло. Его сменила ярость отчаяния. Хватит! Он не позволит обращаться с собой, как с ягненком, которого ведут на заклание.

Юноша с такой силой толкнул палача в грудь, что тот отлетел к стене, с которой посыпались орудия пыток. Тюремщика, заслонившего собой Фарнама, Брюсов ткнул кулаком в живот, а когда тот согнулся пополам, хватая ртом воздух, от души поддал снизу коленом.

По отчаянному выражению лица Андрея Фарнам понял все. Он хотел звать на помощь, но из горла вырвалось лишь сипение. Однако Брюсов забыл о палаче за своей спиной. А тот не терял времени зря. Ударокованной свинцом дубинкой по темени оказался достаточно сильным, чтобы пол под ногами Андрея качнулся и все поплыло у него перед глазами. Рыча от ярости, палач усадил Брюсова на стул. Андрей пришел в себя, когда его руки привязывали к подлокотникам, настолько, что, улучив удобный момент, ухитрился головой разбить палачу нос. Тот охнул от неожиданности. Кровь ручьем хлынула на рубаху Брюсова.

—Ну вот ты и допрыгался! — довольно усмехнулся Фарнам: к нему успела вернуться прежняя веселость. — Теперь получишь свое сполна. — Он достал из кармана камзола белый носовой платок, встряхнул и протянул его палачу. — Зря разозлил добрягу Пита. Ох, Брюс, не хотел бы я оказаться на твоем месте...

Андрей полностью разделял мнение Джошуа, но налаживать отношения с палачом было уже поздно. Рвение, с которым тот принялся крутить ворот, говорило только об одном — на этот раз здоровье узника заботит его меньше всего.

Андрей стиснул зубы, чтобы не закричать, когда пластины вопьются в плоть и начнут ломать кости. Крепко зажмурил глаза — зрелище было не из тех, которые хотелось бы рассматривать в подробностях.

Время замедлило свой бег. Воздух сделался густым настолько, что звуки начали в нем вязнуть, как в трясине. Брюсов ждал вспышки боли, но вместо нее почувствовал только покалывание в правой ладони. Не от грубых выступов на пластинах. Ощущение было такое, будто в его кожу воткнулись тысячи мелких иголок. Покалывание сменилось теплом, а оно, в свою очередь, жаром, который не имел с болью ничего общего. Этот жар был приятным. Бодрящим. Андрей открыл глаза и удивленно посмотрел на палача.

Питер также был сбит с толку. Кряхтя от натуги, он пытался дожать ворот, который почти не поддавался его стараниям. Жар в ладони Андрея все усиливался. Палач недовольно заворчал. Сделал еще одно усилие. Вместо того, чтобы провернуться, ворот разломился на две половины. И вдруг Питер застыл, как громом пораженный. Взгляд его был направлен за спину Брюсова. Палач рухнул на колени, воздел руки то ли к Андрею, то ли к кому-то за его плечами и простонал:

—Пресвятая Дева, спаси и сохрани!

Выражение ужаса на его лице сменилось удивлением, а затем необычной для него робкой улыбкой...

В этот раз Малый королевский консилиум собрался не в тронной зале дворца, а в личном кабинете короля. Впрочем, убранство этой комнаты отличалось поистине королевской пышностью. На обитых узорной парчой стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах. Одни изображали батальные сцены, другие самые памятные мгновения королевской охоты. Потолок покрывала яркая роспись, изображавшая центральную планету Вселенной и сопутствующие звезды вокруг нее. Портал огромного камина был выполнен из наборного мрамора. Каминную доску поддерживали двое ангелов в полном рыцарском облачении, прикрытые до пояса длинными узкими щитами. Взрослому человеку ничего не стоило войти в камин, не склоняя головы.

За небольшим, заваленным свитками овальным столом собрались для обсуждения текущих государственных дел ближайшие советники короля Уорвика.

Их было четверо: блистательный вельможа и первый министр короля барон Хоуп Дорнмут, Великий Экзекутор Иеффай Беверидж, лорд-казначей Дуглас Бофорд и хранитель королевской печати граф Ксавьер Невемор. Они расположились за столом друг против друга с таким расчетом, чтобы не терять из виду короля, сидевшего в кресле у камина.

Отступление от традиций было вызвано тем, что Уорвик сильно простудился на очередной охоте и теперь полулежал в резном кресле с пурпурной обивкой, по грудь укрытый медвежьей полостью. Несмотря на то, что в камине жарко пылали толстые поленья, короля с ночи знобило, и под этим благовидным предлогом он то и дело потягивал горячее вино из украшенного перламутровыми розами червонного кубка, в остальное время стоявшего на небольшом столике рядом с ним.

Порядком облысевший, с большим мясистым носом, маленькими колючими глазками и склеротическим румянцем на обрюзгших щеках, он был неимоверно тучен. Каждому его вдоху и выдоху сопутствовал издалека слышный хрип легких, а при кашле огромный живот короля колыхался, заметно приподнимая медвежью шкуру. От обильных возлияний белки глаз короля подернулись красными жилками, но Уорвик продолжал пользоваться вином, каждые несколько минут протягивая унизанную перстнями руку к своему любимому кубку.