Дом грозы - Ксюша Левина

Она хочет уйти, продолжить путь одна. Сесть на чертов лайнер, который домчит до Дорна за считаные часы, потом спокойно добраться до Имбарга. И никаких обходных разбитых дорог и крошечных бандитских городков. Но увы.

Нельзя забывать, что Фандер ей нужен.

Он мне нужен. Нужен, и его придется терпеть.

Наглый испорченный преступник, которому место там, где он и был. А она ведь так хорошо держалась все это время, кроме пары пожеланий смерти даже не выходила из себя. Все насмарку.

Нимея падает на бок и тяжело дышит. Вообще-то она не настолько много пробежала, чтобы так устать, но после вспышки гнева тело удивительным образом опустело и сил совсем не осталось. Чувство освобождения, приятное до покалывания в подушечках лап. Шкуру треплет ветер, почти невесомый, он усиливает странное ощущение, будто злость и тяжесть прошедших лет выходят из тела через поры.

Она так долго лежит, что уже готова остаться прямо тут навсегда. Вырыть себе логово и не высовывать нос. Ей так хочется причинить Хардину боль и доказать, что он не смеет сравнивать их, но разум нашептывает, что он прав.

Никто не должен соревноваться, кому больнее. Боль у всех своя.

Но все-таки гложет чувство несправедливости! Пусть у каждого боль своя, но у Фандера Хардина ее вовсе быть не должно.

– Эй!

Он стоит позади, нужно только голову повернуть. В груди тут же рождается недовольный рык, но Хардин выставляет перед собой руки, будто хочет доказать, что не опасен.

Так ведут себя с животными. Ну конечно. И с психами. Само собой.

– Эй, давай просто… поговорим, хорошо? Можно? Нам еще много миль нужно провести в одной машине, и я думаю, что пора…

Нимея не борется с собой и разрешения у разума не спрашивает. Это происходит на последнем запасе адреналина – одна миллисекунда, и мир, покачнувшись, приходит в движение. Она разбегается и ждет, когда в глазах Хардина появится ужас, но вместо этого его лоб разглаживается, а руки опускаются ровно в тот момент, когда ее лапы бьют его по плечам и валят на землю. Он глухо стонет от удара, шипит, матерится, но ничего не предпринимает. Хотя что он может? Он всего лишь маг земли и несостоявшийся маг времени. А она – взрослый сильный волк, состоящий из мускул и злобы.

– Эй… – Снова это «эй», будь оно неладно.

Хардину совсем не подходит «эй», оно как будто из лексикона совсем других парней. Таких, как Блауэр или Энграм.

Энграм. Она смотрит в глаза Фандера, ее сердце смягчается. Невозможно в одном не видеть другого.

Пока мы тут устраиваем разборки, он там один. У нас просто нет на это времени.

– Ты же все равно меня не убьешь. – Фандер снова улыбается и, будто не чувствуя на себе веса волчьей туши, расслабляется. Даже закидывает руки за голову.

Нимея рычит – ничего. Ноль реакции. Хардин пользуется своим правом на жизнь в полной мере и готов даже дергать ее за усы. Это так бесит, что невозможно прекратить рычать, зубы оголены, а ноздри раздуваются.

– Ну давай, успокаивайся. – Его тон примирительный, как будто он имеет дело с раззадорившейся собачкой, которой нужно сказать «фу». – Хочешь, за ушком почешу?

Рык становится громче и четче, он вибрирует и отдается в груди Хардина. Нимея это точно знает, потому что так крепко к нему прижата, что слышит его учащенное сердцебиение. Она может рассмотреть каждую деталь на его лице, каждую пору и морщинку. Видит, как на закинутой за голову руке встают дыбом волоски, и так надеется, что его физиологическая реакция обусловлена страхом, но страха Фандера не чувствует. Лишь его отчаянную веселость.

Хардин даже не бледнеет, хотя его кожа, должно быть, не способна стать еще светлее – он и без того похож на мертвеца.

– Давай, скажи все, что думаешь, а? Стань человеком и расскажи, как ты меня ненавидишь. Или… погоди. – Он тянет руку к ее уху, и зубы Нимеи клацают в миллиметрах от его пальцев. – Может, ты меня боишься? Ну, конечно, ты же сейчас большой и страшный волк, а так – просто девчонка! Ну, давай, не бойся…

– Я ни черта тебя не боюсь! – вопит Нимея-человек, группируется за одну секунду, в пару четких приемов прижимает руки Фандера к земле над его головой и нависает сверху. Ее колени упираются в землю по обе стороны от безвольного тела Фандера, который и не думает бороться; его это не интересует, скорее забавляет.

Она все так же чувствует его сердцебиение, но теперь еще и тепло его тела. Ее температура тела в обличье волка была выше температуры тела человека, но сейчас ей холодно, а от тела Фандера исходит жар, его тепло обжигает там, где она соприкасается с его кожей.

– У-у-у-у, – тянет он. – Боюсь-боюсь!

Его дыхание касается ее лица, Нимея хмурится и уже хочет поскорее все прекратить.

– Заткнись, заткнись, заткнись! И прекрати, черт возьми, улыбаться! – Ей с каждым словом становится легче, это даже пугает. Покалывание теперь в подушечке каждого пальца, в висках, в корнях волос. – Я пыталась, черт, я, блин, пыталась! Я хотела быть… вежливой! Я хотела!

Она кричит это ему прямо в лицо, а Хардин уже просто хохочет.

– Хватит! Прекрати ржать! Прекрати!

Нимея задыхается, он своим смехом выбил из нее дурь, и вот она уже не терпеливый солдат, а девчонка, давшая волю эмоциям.

– Я так тебя ненавижу… – шепчет она совсем без сил. Руки подводят, и единственной опорой вдруг оказываются ладони Фандера, которые ловят ее поникшие плечи и удерживают, не давая упасть всем телом ему на грудь.

Он весь напрягается, но Нимее плевать, что ему может быть неприятна ее близость. Пусть дотерпит до ближайшего мотеля, чтобы отмыться, если уж на то пошло.

– Я не могу… смотреть на тебя, – выдавливает она.

Их лбы почти соприкасаются, и Фандер хмурит брови.

– Силы святые, ты же вечно с этой своей улыбочкой. Да ты вообще ни о чем не жалеешь! Ты, блин… – Нока глотает воздух и замолкает на пару секунд, потому что слишком явно чувствует запах Хардина, и тут же появляется желание смыть его с себя.

Ей кажется, он затаил дыхание и следит за каждым ее движением.

Правильно, будь настороже и не дыши, не порти свои чистые легкие моим грязным запахом.

Их носы почти соприкасаются. Так близко, что вторжение в личное пространство ощущается острее.

– Ты даже ногтя своего брата не стоишь!

Мир переворачивается – Нимея оказывается спиной на траве.

Больше никакого смеха, напряжение в теле Хардина чувствуется очень явно, как и всегда при упоминании Энграма. Насколько же этот подлец ненавидит родного брата, если всякий раз устраивает из-за него истерику?

– Продолжай, – хрипит Хардин.

Теперь они лежат рядом на земле, тяжело дыша. Грудные клетки обоих вздымаются.

– Вечно смеешься, язвишь, жалуешься. Открываешь свой рот!

– Ага.

– Ты не заслужил свободы! Ни черта ты ее не заслужил! Три года назад ты гонял меня по Бовале, как крысу, ты уничтожил дело семьи Лю, мои родители… Ты…

– Продолжай, – опять торопит Фандер.

Кончики их пальцев могли бы соприкасаться, но, увы, не в этот раз и не в этой истории.

– Ты разрушил мой дом… – Она шепчет совсем по-девчачьи, с придыханием.

Хардин поворачивает голову, будто хочет проверить, Нимея ли рядом, а она поворачивает свою, потому что не понимает, зачем он пялится.

– Да, разрушил, – кивает он.

– Я ненавижу тебя.

– Я знаю.

– И ты это заслужил.

– Я знаю.

– Мы никогда друг друга не поймем.

– Никогда.

– Но нам нужно ехать ради Энга.

– Да.

– И я не смогу терпеть всегда. Не смогу стараться все время.

Он кивает.

– Я буду кричать и рычать, и тебе придется смириться.

Кивает снова.