Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин

Дергач закурил и перевел разговор на другую тему. Несмотря на заскоки и болтовню не по делу, был он парень добродушный и нес порой сам не зная что. Сейчас он рассуждал о звездах и предсказывал, что фрицам под Сталинградом скоро вломят как следует.

– Не трепись. Пока нам вламывают, – отозвался из темноты сигнальщик Валентин Нетреба. – Батарею вон разнесли и катер чуть не разбили. Мой помощник погиб. Хороший парень был, душевный. И второй матрос в госпитале умер.

Костя вспомнил, как Василий рассказывал про свою семью. У него ведь подруга в Астрахани ребенка ждет, и Дергач часто ей пишет, получая ответы. Говорит, что после войны обязательно женится, не бросит их.

Ступникову было девятнадцать. Скоро двадцать стукнет, если доживет. В этом возрасте ждут от подруг не только поцелуев. И Костя втайне надеялся на большее. Но девчонка не была искушена в любовных делах. Она по-детски переживала за него, ждала каждый вечер свидания и едва не плакала, когда Ступникова ставили на дежурство. Сидела неподалеку от катера и вздыхала, пока ее не прогонял часовой:

– Иди, иди, Надюха. Тут нельзя посторонним.

– Какая ж я посторонняя? – наивно удивлялась Надя. – Скажете такое!

– Своя, своя, – успокаивал ее часовой. – Все равно иди. Костя у пулеметов дежурит, а ты маячишь тут.

– Ну ладно, тогда я пошла, – помявшись, объявляла Надя. – Косте привет передай.

– Завтра сама передашь.

На следующий день вечером гуляли по лесу и вспоминали довоенную жизнь. Отец Нади, железнодорожный мастер, был призван весной, получили от него два письма, что он командует ротой в ремонтно-строительном батальоне, ну а с августа писем почти никому не приходило.

– Нам повезло, – рассказывала Надя. – Дядька в речпорту работал, мы сумели эвакуироваться. Что в городе творилось, просто ужас. Когда самолеты появились, никто не понял, что это немцы. Они круг сделали и с левого берега налетели. Тревогу каждый день объявляли, никто уже внимания на эти сигналы не обращал. А в тот день, 23 августа, самолетов несколько сотен налетело. Схватили, что смогли, и бегом к Волге. Нас четверо было: мама, я, младшая сестренка и бабушка. Бежим, а вокруг все горит, темно, как поздним вечером. Впереди еще одна семья бежала, вдруг что-то засвистело и сразу взрыв. Мама нас на землю повалила, а на месте тех людей воронка дымится, раскрытый чемодан валяется… и еще оторванная рука.

– Не надо, – обнял ее за плечи Костя. – Главное, вы все живы.

– Не говори со мной, как с ребенком. Такое не забудешь. Возле причалов толпа, тысячи людей. Дети плачут, женщины кричат, на сходни лезут. И тут сверху сбросили бомбу, наверное, с полтонны. Прямиком в толпу. Что там творилось! Какое-то месиво ужасное, и вода красная у берега. А в ней панамки и белые шляпки плавают, помнишь, модные такие?

– Фашистов через Волгу не пропустят. Успокойся…

– Их и разбить за считаные недели в прошлом году обещали. А полстраны уже заняли. В газетах хвалятся, как их бьют, а город они ведь взяли. Осталась полоска, которую не сегодня так завтра прорвут. Мне семнадцать, а кажется, за эти месяцы я вдвое старше стала. Надоела эта ложь, болтовня пустая. Каждый день толпы новобранцев прибывают. Молодые, многим, наверное, и восемнадцати нет. Кто в военной форме, кто в домашнем тряпье, все худые, напуганные, а в небе фашисты носятся. Думаю, ну что они против фрицев сделают? Их сначала подкормить да научить чему-то надо, а всех одной толпой к причалам гонят и в Сталинград. Я и винтовок у многих не видела. Вот они там навоюют!

– Надюха, брось такие разговоры. И себя и мать подведешь.

– Я сейчас ничего не боюсь. За тебя и родных только переживаю. Мы буксиры, баркасы чиним, знаем, что на переправе творится. Ночами напролет на ту сторону этих мальчишек везут. И почти все там остаются.

Косте стоило большого труда успокоить Надю:

– Что с тобой? Ты что, как истеричка, кричишь!

– Я не кричу. Просто вижу лучше, чем другие. Когда ваш катер опрокинуло, я кинулась тебя искать. Сердце схватило, села на траву и двинуться не могу.

Понемногу успокоились. И Надя, опомнившись, видя состояние Кости, стала убеждать его, что все нормально. К зиме фрицев обязательно разобьют. Сели, тесно прижавшись друг к другу.

Вдруг севернее, на нашем левом берегу, послышался грохот и знакомый воющий звук «катюш». Сотни огненных стрел летели через Волгу куда-то в сторону Тракторного завода и за окраину города. Оба прижались еще теснее, а реактивные установки продолжали греметь, заполняя все сплошным гулом. Следом частыми залпами ударили тяжелые орудия. Что это? Наше наступление?

– Так им, гадам! – сжимала маленькие кулачки Надя. – Теперь их прочь погонят.

А Костя, торопливо поцеловав ее в губы, заторопился к своему катеру.

– Что-то заваривается. Бьют гадов, а ты сомневалась. Ну все, я побежал.

Непрерывный артиллерийский огонь продолжался. Мимо проехала колонна «катюш». Через некоторое время – артиллерийский дивизион. Шестерки лошадей тянули тяжелые орудия с колесами, вязнувшими в размочаленной осенней дороге.

Бойцы, облепив тяжело груженные грузовики, с трудом выталкивали их из грязи. По обочине сквозь кусты продолжали движение повозки с лошадьми, пушки разного калибра на конном ходу. Минометчики тащили на плечах увесистые, как поросята, 120-миллиметровые мины.

Такого количества артиллерии Костя еще не видел. Многие предполагали, что в ту октябрьскую ночь Красная Армия начала мощное наступление. Но дело обстояло совсем по-другому.

По указанию командующего Сталинградским фронтом Еременко наша артиллерия и реактивные минометы, собрав все резервы, обрушили огонь, помогая 2-й и 115-й стрелковым бригадам и некоторым другим подразделениям выйти из окружения. О наступлении речи пока не шло. Октябрь был месяцем самых жестоких оборонительных боев за Сталинград.

Глава 5 Тяжелый октябрь

В первой половине октября немецкие войска нанесли ряд наступательных ударов на всем протяжении города. Командование 6-й армии Паулюса и сами немцы, не ожидавшие встретить в Сталинграде такое отчаянное сопротивление, были обозлены огромными потерями, которые они несли в уличных боях. Центральная переправа была перекрыта, немцы оседлали часть берега и вели обстрел судов даже из легкого стрелкового оружия.

Шла непрерывная бомбежка главных узлов обороны. В тот период, стараясь выбить наши части из развалин домов, превращенных в крепости, на город и линию обороны обрушили, кроме обычных авиабомб, сверхтяжелые полуторатонные бомбы.

Двухметровые чушки с утяжеленной носовой частью прошивали сразу несколько этажей, подвальные перекрытия, заваливая обломками гарнизоны этих домов-крепостей. Грохот бетонобойных бомб был слышен далеко за городом. Взрывная волна превращала остатки домов в перепаханные груды кирпича и перекрытий, ставших братскими могилами защитников упорно сражавшегося Сталинграда.

Стремясь расчленить линию обороны, немцы сумели ценой больших потерь еще в сентябре выйти к Волге в районе центральной переправы и захватить большой участок города и берега около десяти километров, начиная от устья речки Царицы в центральной части Сталинграда до южных окраин поселка Купоросный.

Допустить дальнейшего расширения захваченного немцами участка командование фронта позволить не могло. Здесь, южнее Купоросного (как и в остальных частях города), шли ожесточенные бои. На стыке 62-й и 64-й армий наши войска удерживали небольшой участок берега, считай, плацдарм, не давая врагу продвинуться дальше. Доставка боеприпасов была крайне затруднена, патроны раздавали буквально по счету.

Люди гибли в непрерывных боях, но подкрепление поступало, неся большие потери. Русло Волги в этом месте не превышало километра, и по кораблям открывали огонь, едва они появлялись из затонов левого берега.

Раненые по несколько дней оставались практически без медицинской помощи и умирали от потери крови и заражений. Вопросы еды отступали на задний план. Суточную продовольственную норму бойца составляли порой кусок хлеба граммов сто-двести и четвертинка пшенного концентрата. Прессованную пшенку жевали в сухом виде или размачивали в холодной воде.

Глушенную рыбу, которую прибивало к берегу, варить было опасно – немцы обрушивали мины и снаряды на малейший отблеск костра или струйку дыма.

Радиоустановки спокойно и даже доброжелательно объясняли «отважным русским солдатам» их безвыходное положение. «Бросайте оружие, бейте комиссаров и переходите на нашу сторону». И не следует упрощать влияние этой пропаганды, особенно когда ее вели свои же товарищи, попавшие в плен в бою или добровольно перешедшие на сторону врага.

– Ребята, конец вам, – рассудительно объяснял ситуацию голос вчерашнего соседа по землянке или окопу. – Сами видите, что не осилить немца. Подумайте полчаса, а потом сами увидите, что будет, если не сдадитесь.

Полчаса патефон наигрывал берущие за душу русские песни, а затем начиналась мясорубка. Били минометы, орудия. Самолеты, снижаясь, сыпали десятки осколочных бомб и простреливали окопы из всех стволов.