Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

Лодки на месте не было, с того места, где стоял Уланов, ее не видно было и на озере. Он пошел вдоль берега в сторону Заболотья. Прибрежные кусты пышно зазеленели, в старом с красноватыми метелками камыше появились зеленые всходы, кое-где в заводях всплыли лиловые пятачки кувшинок. По обе стороны Гладкого в него опрокинулись сосны и березы, а посередине — голубая с багрянцем широкая просека отраженного вечернего неба. Пирамидальные кусты вереска вдоль тропинки в сгущающихся сумерках напоминали застывшие человеческие фигуры. Озимые уже высоко поднялись, среди яркой зелени желтыми светлячками вспыхивали одуванчики. Скоро, наверное, появятся и васильки.

Внезапно он резко остановился: на утоптанной песчаной тропинке, свернувшись в кольцо, дремал большой уж. Оранжевые пятнышки на голове горели, будто две маленькие лампочки. Николай нагнулся, дотронулся пальцем до гладкой, лоснящейся кожи. Уж приподнял точеную головку, несколько раз высунул и спрятал раздвоенный коричневый язык и негромко зашипел.

— Здравствуй, Коля! — услышал он знакомый тонкий голос — Какому ты богу поклоняешься?

Он распрямился и увидел у самого берега черный просмоленный нос лодки. Как она ухитрилась так неслышно подплыть? Алиса была в джинсах и его голубой спортивной куртке с подвернутыми рукавами. Волосы собраны на затылке в пук, даже издали видно, как ее голубые глаза радостно поблескивают.

— Рыбачка Соня как-то в мае, направив к берегу-у барка-ас, ему сказала: «Все вас знают, а я вас вижу-у в первый раз…»— неожиданно с хрипотцой пропел Уланов.

— Ты, пожалуйста, не пой при мне, — попросила Алиса. — Это совсем не твоя стихия.

— Хорошо, тогда слушай стихи:

У меня к тебе дела такого рода,что уйдет на разговоры вечер весь,— затвори свои тесовые воротаи плотней холстиной окна занавесь.Чтобы шли подруги милю, парни мимои гадали бы и пели бы, скорбя:— Что не вышла под окошко, Акулина?Акулина, больно скучно без тебя…

— Опять Акулина? — с грозными нотками в голосе произнесла она.

— Из песни слова не выбросишь…

— Не знаю такого поэта, — помолчав, уронила Алиса.

— Борис Корнилов, — сказал Николай, — в «Авроре» прочел. Правда, там была не Акулина, а Серафима.

— Ты привез мне…

— Купальник? — перебил Николай. — Привез, только он странного цвета и не импортный.

— Я тебя хотела спросить про книжку стихов Анны Ахматовой, — сказала Алиса.

— И Ахматову привез, и Цветаеву и даже Гумилева! А если хочешь, то и сам сочиню для тебя оду?

Оду? — улыбнулась она. — По-моему, этот жанр безнадежно устарел.

— Что не сделаешь для хорошего человека! — Николаю вдруг стало весело. — Я когда-то сочинял стихи…

— Я — хороший человек? — странным голосом произнесла она. — Впервые такое от тебя слышу.

За спиной девушки в лодке виднелась длинная бамбуковая удочка с распущенной жилкой, красный гусиный поплавок нырял и вновь появлялся. Лодка медленно сама приближалась к берегу, заросшему камышом и молодой осокой. Закатный багровый отблеск играл на волосах девушки, ее глаза почему-то казались черными, а не голубыми.

— Я думала, ты приедешь в Ленинград и не вспомнишь обо мне. У тебя там… столько дел!

— Что у тебя с Генкой произошло? — он подтащил лодку поближе, забрался в нее, взял удочку: на крючке метался небольшой полосатый окушок.

— Отпусти его, — попросила Алиса. — Гена и так меня рыбой закормил.

— У него же украли сети?

— Он тоже у кого-то украл, только на другом озере.

— Я смотрю, у них, браконьеров, сети — как переходящее Красное Знамя.

— Коля, ты вправду скучал по мне? — она очень серьезно смотрела ему в глаза. Белая кожа ее приобрела смугловатый оттенок, маленький аккуратный нос покраснел, видно, пригорел на солнце. На тонкой шее у ключицы голубела жилка.

— Ты не ответила на мой вопрос, — выгребая на плес, сказал Николай.

— Ал, ты про Геннадия Ивановича, — улыбнулась она. — Он ко мне два раза приставал: один раз я его с чердака спустила, а сегодня оцарапала, чтобы руки не распускал… Дверь в свою конуру наверху я на ночь всякий раз после этого забаррикадировывала: придвигала стол, стулья, а в дверную ручку просовывала толстую палку. У вас даже запора не было.

— Идиот! — вырвалось у Николая. Он даже, выпустив весло, стукнул себя по колену.

— Я ему тоже что-то в этом смысле говорила…

— Я — идиот! — повторил Николай, — Надо было крючок на дверь привинтить!

— Неужели он, умный мужчина, не понимает, что силой ничего не добьешься? — Алиса подняла посветлевшие глаза на Николая, — Скажи, Коля, у него были сложности с бывшей женой?

— Он пил, вот она и ушла от него.

— Понимаешь, он плохо относится к женщине. Я имею в виду не себя, а вообще — Женщину. Или его очень обидели, или… Он вряд ли будет счастлив. Ведь любовь — это когда взаимно, верно? А он считает, что любовь — это только секс. И очень обиделся, что я ему дала отпор или, как он говорит, отлуп. Он знает много странных словечек, которые я никогда не слышала даже от своих дружков из… подвала. Он требует, а не просит. Не ухаживает за женщиной, не восхищается ею, по-моему, ему совершенно все равно, с кем спать. Он любой может сделать предложение, даже не поинтересовавшись, как к нему относятся.

— Ты как цыганка!

— Такие, как Гена, не умеют любить. И никогда не научатся.

— Больше он к тебе не будет приставать, — сказал Николай.

— Если бы ты сегодня не приехал, я переночевала бы в лодке, вон даже твою теплую куртку взяла и плед, — она улыбнулась. — Заснула бы под песни соловья, а утром бы меня разбудили чайки и я увидела бы, как из-за леса встает солнце. Гена говорит, что на зорьке лучше всего рыба клюет. Мне нравится ее ловить, а потом отпускать. Как ты думаешь, рыба благодарна за это?

— Чудачка ты, — улыбнулся и он, подавив в себе желание придвинуться к ней и поцеловать. На душе у него стало легко, празднично. С Геннадием он завтра же переговорит. Алиса права, брат после развода ни к кому сильно не привязывается, он, действительно, как-то сказал, что готов жениться на любой женщине, лишь бы пошла за него, но дело в том, что в Новгороде все знают, как он запойно пил и как развалилась из-за этого его семья. Более-менее разумная женщина не рискнет всерьез связать свою судьбу с алкоголиком. Пьяница, как и вернувшийся из заключения преступник, вызывает у окружающих подозрение, что рано или поздно снова возьмется за старое…

— Вы два брата, а такие разные, даже внешне не похожи.

— У нас разные отцы, — ответил Николай. — Я — Уланов, а он — Снегов.

— Красивая фамилия, — сказала Алиса.

Он не понял, какую фамилию она имела в виду, но уточнять не стал. Николай пристально всматривался вдаль, там за островом медленно двигалась серая лодка. Человек в брезентовом зеленом плаще нагнулся над бортом и что-то делал руками. Что делал? Сеть проверял! Издали невозможно было узнать, кто это, но скорее всего, Иван Лукич Митрофанов. Брата укорял за ловлю сетями, а сам перегородил озеро от острова до противоположного берега.

— Соловей! Он всегда в это время начинает, — негромко произнесла Алиса. Она сейчас точь-в-точь как зверек, который к чему-то прислушивается, наклонила набок голову с пышным узлом волос, прищурила глаза. На лице — отрешенная улыбка.

Начав довольно робко, будто пробуя голос, соловей вскоре развернулся во всю свою мощь: звонкие трели, мелодичные щелчки, затяжные стаккато следовали почти без пауз. Откликнулись было еще два соловья, но куда им до первого, оба вскоре умолкли. Будто прислушиваясь к прекрасной песне, затихло зеркальное озеро, даже рыба перестала всплескивать у берегов. Иногда в торжествующую песню любви вплетались грустные нотки. Не успел умолкнуть соловей, как тут же начал другой. Этот высвистывал оптимистическую мелодию, голос был сильный, звонкий, но не такой задушевный, как У первого.

— А соловьихи поют? — шепотом спросила девушка. Глаза ее, казалось, заполнили все лицо. Черные стрелки ресниц оттеняли яркую голубизну.

— Они слушают, — так же негромко ответил Николай — А победителя в этом турнире выбирают себе в мужья.

— Как у них все просто, — вздохнула Алиса — Кто лучше поет, тот и хороший… А у людей? И очень способные бывают подлецами.

— Ты рассуждаешь, как умудренная жизнью женщина…

— Не так умудренная, как ощутимо стукнутая по голове этой самой жизнью. Да и что за жизнь-то была у нас? Одни наверху, презирая народ, нагло врали о нашей счастливой жизни, а другие — внизу делали вид, что верят, и тянули свою лямку, как в старину бурлаки на Волге.

Соловьи объявили антракт. Николай снова взялся за весла. Даже жаль было раскалывать сплошное озерное зеркало. Сейчас в полной мере можно было оценить его название — Гладкое. Озеро и было гладким, черно-бархатистым, и в нем отражался весь окружающий мир.