Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Да что же это у вас творится? — не выдержал Лапин, — И тоже, небось, комсомольцы?

— «У вас»?! — возмущенно воскликнул Прыгунов, — Это по всей стране творится, Михаил Федорович, вы что, газеты не читаете? Телевизор не смотрите? Кто сейчас преступники, хулиганы? Молокососы. И проституток малолетних пруд пруди.

Лапину захотелось одернуть молодого секретаря — годится ему в сыновья, а разговаривает… но он тут же себя сдержал: теперь командно-приказной тон не в моде.

— Ладно, а за что же тогда уволили Уланова? Я не вижу его вины.

— Так это еще было до Рождества.

Про себя Лапин отметил, что секретарь часто употребляет слово «рождество». И опять осадил себя: ну и что тут такого? Пишут опять в тех же газетах, что теперь комсомольцы совершают церковные бракосочетания, а коммунисты ходят в храмы… Вот они, перемены! Помнится, отца за то, что мать окрестила в церкви его, Михаила, чуть было не исключили из партии…

— Алексей, верните в школу Уланова, — сказал Лапин — Больно уж вы круто обошлись с ним!

— Не мы, а гороно.

— Я позвоню Петренко.

— Может, мне взносы за учителя заплатить и с поклоном комсомольский билет снова вручить? — язвительно ответил Прыгунов.

— А учитель-то он хороший был?

— Директор хоть сегодня готов его обратно взять, да не знает, как мы на это посмотрим.

— Я смотрю положительно, — заявил Михаил Федорович, — Разве можно так образованными людьми разбрасываться?

— Не надо было ему билет на стол швырять… — помолчав, ответил Прыгунов, — Чуть ли не в лицо мне!

— Из-за какого-то сексуального подонка молодого специалиста уволили… — недовольно проговорил Лапин — Ну и уйдет в кооператоры. А государство его пять лет учило.

— Четыре… Ладно, я его разыщу, — пообещал Прыгунов, — Только теперь народ-то стал больно строптивый, не знаешь, как к кому и подступиться.

Повесив трубку, Михаил Федорович снова задумался: а ведь в этой гнусной компании насильников мог быть и его сын Никита!..

2

Никите Лапину было сейчас не до девочек, он сидел у стены на корточках на углу Невского и улицы Рубинштейна и тупо разглядывал свои кроссовки. У одной подошва отстала — там, за границей, видно, тоже халтурят. Рядом галдели такие же юнцы, как и он. Среди них были двое панков с оранжевым и зеленым петушиными хохлами на бритых головах. Кожаные безрукавки, поверх них широкие ремни с пряжками и какие-то блестящие железки на груди. Была и девушка. Выбритая по бокам голова ее беззащитно зеленела. Мимо них текла равнодушная толпа. Правда, некоторое оглядывались на панков. А с голубого неба лился золотистый солнечный свет, было тепло, лишь долетавший сюда прохладный ветер с Фонтанки напоминал, что еще не наступило лето. Рядом на тротуар опустилась Длинная Лошадь, так звали долговязую светловолосую девицу с плоской грудью и тонкогубым широким ртом. Глаза у нее светло-голубые и безразличные.

— Маешься, Лапа? — спросила она. По ее виду не скажешь, что ей тошно, даже улыбается, стерва! Девчонкам легче достать денег на травку: предложила себя мужику и все дела. Правда, на Длинную Лошадь не каждый и клюнет — больно костлявая, — она на любителя. Зато может за бабки отдаться в лифте или прямо в парадной. Вот на маленькую Алиску обращали внимание многие, но Рыжая Лиса редко таким образом зарабатывала на гашиш, марихуану или анашу. Только уж в самом крайнем случае, когда жить на белом свете не хотелось или когда он, Никита, ее об этом очень уж попросит. Алиса нравилась ему, раза три они переспали в подвале, но оба были одурманены наркотиками и как-то все это не отложилось в памяти. И потом, когда накуришься, на секс не тянет. Погружаешься в какой-то нереальный мир, будто раздваиваешься. Тело твое в подвале или на чердаке, а ты паришь высоко над ним. А иногда и вообще отрываешься от земли и видишь иные миры. Иногда Никита ловил себя на мысли, что он живет вторую жизнь, когда-то все это было, только в другой стране, в незнакомом экзотическом городе, даже каменные скульптуры Будды запомнились. И страшная кара. Он сидит в одной набедренной повязке, погруженный в нирвану. Это, пожалуй, самые приятные видения, которые изредка посещали его в дурманном трансе.

Началось все это прошлой осенью. Никита учился в ЛГУ на третьем курсе факультета журналистики. Кстати, отец помог туда поступить. У него там полно знакомых. На журналистике преподают редакторы ленинградских газет, работники радио и телевидения, а отец уже много лет занимается идеологией. В их доме на Суворовском немало перебывало разных крупных шишек из научного мира. И вступительные экзамены принимали свои люди… Тут уж мать постаралась! Перед каждым экзаменом побывала у преподавателей дома. И факультет для него выбрала мать, сказала, что быть журналистом в наше время — престижно. А Никиту тянуло больше к истории и архитектуре. Он бы с удовольствием поступил в строительный институт или в институт киноинженеров, но мать не переубедишь! Она лучше знает, где ему учиться и кем быть…

— Зато ты веселая, — оторвавшись от невеселых дум, проворчал Никита и с вспыхнувшей надеждой заглянул ей в глаза: — Не выручишь, Ал? Сигаретку?

— Я тебя всегда выручаю, — доставая из кармана цветастой куртки сигарету, произнесла Алла Ляхова.

Что верно, то верно, Алка в беде не оставит: всегда поделится ширевом. Никита вмиг проникся к ней благодарностью. Он даже похлопал ее по тощей ляжке. После нескольких жадных затяжек немного полегчало, Уличный шум отдалился, Никита снова почувствовал себя личностью, отрешенной от этого суетливого бесполезного мира, где все куда-то торопятся, охваченные своими мелкими делами-делишками, жадно зырятся на витрины магазинов, а вот он не спешит, ничего ему не надо: ни красивых модных вещей, ни развлечений, не стремится он и брюхо свое набить вкусной жратвой… Разве не мудрее и не выше он всей этой тысячеглазой, жадной до мелких, низменных удовольствий толпы? Он снова как бы парит над нею, с презрением поглядывая сверху, как смотрят на копошащихся в куче муравьев…

— Не знаешь, где Алиска? — окончательно отрешившись от тоски и хандры, поинтересовался Никита. Он вспомнил, что давненько уже ее не видел.

Длинная Лошадь тоже не торопясь пускала пахучие струйки дыма, светлые глаза ее заволоклись голубоватой мутью. Пряди длинных нечесанных волос спускались на грудь, плечи. Рядом сидели и стояли такие же, как и они, парни и девушки. Примелькавшиеся лица, многих Никита не раз встречал здесь и в других местах, но не запомнил, как звать. У них своя компашка: Алиса — Рыжая Лисица, Длинная Лошадь, Толик Косой, Павлик-Ушастик. Но, кроме Алки, здесь никого из их компании нет. Самым ценным человеком считается Павлик-Ушастик: у него отец — народный артист, никогда в деньгах не отказывает единственному сынку. И у отца огромная библиотека, где собраны по нынешним временам ценные издания. Когда они оказываются на мели, Ушастик приносит из дома книги и продает их на Литейном у книжного магазина. Берут нарасхват, а народный артист — он носится на «Красной стреле» из Ленинграда в Москву и обратно на киносъемки — не успевает читать свои прекрасные книги, да и не помнит про все. Их у него тысячи. Но вот уже Ушастика не видно вторую неделю. Пропала и Алиска. Толик Косой иногда мелькает, но он тоже озабоченный, денег нет, сам спрашивал про Павлика-Ушастика.

По большому счету, Никите было наплевать на своих приятелей, просто одному остаться было иногда страшно. Особенно после кайфа, когда наступала расплата за удовольствие. Обязательно нужно было чувствовать, что кто-то, как и ты, страдает рядом. И в компании всегда найдется кто-либо более проворный, инициативный, кто обязательно снова раздобудет наркотики. Гашиш, марихуана, анаша — это роскошь! Приходилось курить и всякую дрянь из конопли, мака и прочего сырья, которое привозят юркие ребята из Среднеазиатских республик. Самодельный, плохо обработанный наркотик и стоит дешевле, правда, эффект от него не тот, а вот «наркотическое похмелье» тяжелее…

— Все вздыхаешь о ней? — наконец отозвалась Алка. Она привалилась спиной к фундаменту дома, длинные тонкие ноги ее в джинсах синими макаронинами вытянулись на тротуаре. Прохожие, посмеиваясь, перешагивали через них.

— Алиска недавно курит, может, бросила? — предположил он, — Она ведь жить не хотела, после этого землетрясения в Армении. Бросила институт. Рассказывала, как помогала солдатам вытаскивать из котлована, разрытого экскаватором, изуродованные трупы родителей…

— Жуть! — передернула плечами Длинная Лошадь. Однако лицо ее оставалось равнодушным.

— На нее это, видно, сильно подействовало.

— Я своих предков раз в месяц если увижу и то хорошо, — хмыкнула Ляхова.

— Я тоже дома редко бываю…

— Я Лису недели две назад видела, знаешь, с кем? — Усмехнулась Алка — Помнишь, длинный парень выставил нас из подвала на улице Марата? Ты еще в него бутылкой из-под «Ркацители» запустил?