Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

Не убивает желание и наркоблокада. Правда, при ней что наркотик, что вода из-под крана – все едино. Но в желании получить удовольствие любым путем «подшитый» наркоман может легко умереть от передозировки. Кайфа нет, а копыта откинуты.

Вообще-то главное в этой борьбе только желание. Желание употреблять способно сломить любую защиту. Желание жить в трезвости позволяет все начать сначала.

У Димки не было желания снова стартовать. Этого хотела Лада, и наивно полагала, что сумеет убедить сына.

После больницы Димка продержался три месяца. Он хотел завязать, но у него не получалось. Наркотик стучался ему в голову ночами, когда он не мог уснуть. Страшная сила проламывала черепную коробку, взрывала мозг, и горячим заливало все внутри – от макушки до пяток. И хотелось плюнуть на все и бежать туда, где всегда есть. Но смысла не было! Действовала эта чертова нарко-блокада, из-за которой организм не воспринимал наркотик. «Черт дернул согласиться!» – проклинал себя Димка за то, что пошел на «подшивку». Думал, что с ней и тянуть не будет, а тянуло, да еще как! И кумарило так, что ум за разум заходил. И хотелось взять у Виталика больше, чем всегда, намного больше, и все сразу засандалить в вену, чтобы почувствовать, как ослабевают натянутые внутри канаты-жилы, как перестает кипеть мозг, как вывернутые задом наперед коленные суставы встают на место.

И проблемы – тысяча разных проблем, которые заботят трезвую голову… Вот чтобы и они ушли. Героин умеет вытеснять все проблемы. Вся тысяча одним махом – в сад! Остается всегда только одна – достать…

– Знаешь, чего ждет наркоман, который лечится в больничке? – Димку иногда пробивало на откровенность. – Он ждет, когда кончится это лечение, чтобы скорее выйти из больницы и уколоться. Доза после больнички меньше, денег нужно тоже меньше, а ощущения такие свежие!

А если после лечения наркомана «подшили», то он считает дни и часы до того момента, как кончится эта «подшивка», и проклинает себя и своих близких, ради которых все это затеялось. Ну какого черта, спрашивается, делать что-то ради кого-то?! Даже ради самых дорогих людей?! Да самое дорогое у наркомана – это наркотик! Его Величество Героин!

…Он сорвался сразу, как только прошли эти три месяца после наркоблокады. Даже не сорвался. Это не срыв был. Перед этим было ожидание, томительное и долгое, как блокадная зима. Он думал только о том моменте, когда пройдет эта зима и будет «можно»…

Весна пришла неожиданно, ворвалась в город без стука, съехала с крыш снежными шапками, расплескала лужи, мгновенно высушила тротуары. И запарила горожан. По календарю еще рано было сбрасывать теплое, а по погоде – самое время.

Теплый ветер просился в квартиру, и Лада раньше срока распечатала раму в лоджии. Просто дернула трижды сильно за ручку, и треснули вдоль по всей длине узкие белые полоски, которыми заклеивали на зиму стыки и щели.

За окном в пластиковом белом ящике уже пробивались какие-то ростки, видимо, от первого тепла проснулись семена сорных трав, занесенных ветром еще осенью. Лада выщипала их, понюхала. От тонких белых корешков пахло весенней свежестью, жизнью.

А у них в доме жизнью и не пахло. Нормальной жизнью, обычной. Если кому-то таковая казалась скучной и серой, то Ладе была в самый раз. Лишь бы не было в ней того дерьма, в которое влип Димка.

Он или лежал целыми днями пластом, или болтался где-то. То был сумрачен и как будто зол на весь белый свет, то говорлив и весел.

В один из дней, когда ему было плохо, Лада предложила:

– Мне рассказали, что в Ленинградской области есть община, где лечат…

– Да не лечат, мам, в общинах. И вообще нигде не лечат. Вот тут все должно быть. – Димка постучал себя по голове.

Но он согласился поехать с матерью в эту общину, под названием «Время жить». Название Димке понравилось, и он согласился на поездку.

Лада все узнала. Община находилась в деревне Большие Ключи. Если смотреть по карте – глушь несусветная! Разве что вертолетом можно долететь – в округе одни проселочные дороги, и от трассы в стороне. Но ехать надо было, и Лада развернула активную деятельность, собираясь в дорогу.

Димка не рвался туда – согласие-то давал только на «посмотреть»! А Лада собрала его вещи. И он тоскливо взирал на эти сборы. Ему казалось, что если сейчас он уедет из дома с вещами, то никогда уже в него не вернется.

– Возьмем только то, что необходимо на первое время, – суетилась Лада. – Я потом привезу все, что нужно.

– Мам, не бери ничего! – Димка раздраженно пнул рюкзак, и тот закатился под стол. – Мы же только посмотреть! Я, может, и не останусь там!

– Знаешь, мне сказали, что там хорошо! – Лада достала рюкзак и продолжила сборы. – Давай на всякий случай его возьмем. Вдруг тебе понравится и ты останешься?! Должно же у тебя быть все, что нужно на первое время.

Димка заранее знал, что не понравится ему. Ну что там может понравиться?! Община, чужие люди, трудотерапия, да еще и на целых два года! Соглашался поехать, просто чтобы не огорчать мать. Она с ним и так почти умом тронулась. Ему было искренне ее жаль, такую не понимающую ни бельмеса во всем этом. Да если бы она знала, какая это непреодолимая сила – тяга, она бы и дергаться не стала. А она, наивная барышня, все ищет лекарство.

«Она еще про лоботомию не знает, про то, как уничтожают в мозге центр удовольствий, – думал Димка. – Знала бы, непременно предложила стать кроликом подопытным, чтоб дядька в белом халате просверлил бы аккуратную дырку в башке и что-то там такое сломал навсегда».

«Сломалась в будильнике времени хрупкая ось, худеть перестал на стене отрывной календарь, гриппозной зимой проморозило землю насквозь, и кажется, что не закончится этот январь…» – почему-то вспомнилась песня, которую в минуты грусти любила напевать мать[1].

Несмотря на даль несусветную и глушь лесную областную, до общины они добрались легко. Два часа по шоссе, а по проселочной дороге всего минут сорок до деревни Большие Ключи. Только один раз остановились спросить у прохожего, правильно ли едут. Услышав имя общины – «Время жить», мужик плюнул и перекрестился, но рукой в нужном направлении все же махнул.

Деревня была странная. Вымершая. Два десятка домов, с закрытыми ставнями, заколоченными крест-накрест окнами, с провалившимися крышами и упавшими заборами.

– Местное население от соседства «приятного», что ли, сбежало?! – вслух озвучил мысль Лады Димка.

– Я тоже так подумала… – Она рассматривала окрестности. – Хотя ощущение, что тут уже никто не живет лет десять, а общине всего четыре года.

Они проехали деревню насквозь. Не надо было выходить из машины, чтобы убедиться: ни одного «живого» двора, ни одной собаки, пустые, заросшие травой в пояс огороды за изгородями.

Но стоило им выехать за околицу, как впереди показались крепкие бараки, выкрашенные веселенькой краской, водонапорная башня, храм. А дальше в поле – три ветряка, на которых поскрипывали деревянные «крылья», хозяйственные постройки, техника во дворе полукруглого ангара, прозрачные, блестящие новой пленкой геометрические фигуры парников.

Они проехали еще примерно с километр, и дорога повернула направо, еще двести метров по прямой – и шлагбаум, перед которым на площадке стояло несколько автомобилей.

Странное место эта община. По территории ее ползали, как тараканы, обитатели этого тихого места. Лада с Димкой в ожидании своей очереди к начальнику наблюдали за работой двух тщедушных личностей, которые суетились вокруг крошечной теплички: они носили вдвоем один ящик. Причем у Лады сложилось впечатление, что они его как-то бестолково носили: заходили в дверь с одной стороны, задерживались внутри несколько минут и выходили с другой стороны. В ящике были какие-то камни. И похоже, они их просто носили по кругу. Впрочем, может быть, Ладе все это только показалось.

В очереди перед ними было шесть человек: три матери – лица бесцветные, словно маски из оберточной бумаги. Лада испугалась даже. Потом поняла: свет такой в помещении и у нее такое же бумажное лицо. И трое парней в возрасте от двадцати до тридцати. Сыновья. Лица будто восковые, глаза с лихорадочным блеском. Безучастные ко всему происходящему, они, как овцы перед закланием, ждали своей участи.

Лада покосилась на Димку. И он как овца! Тот же взгляд, в котором ничего: ни интереса, ни сочувствия к ней, ни соучастия. Ничего!

Ладе стало страшно. Что же такое героин делает с человеком, что он превращается в овцу, которая не думает, не боится, не плачет, не любит, не жалеет! Одни сплошные «не»!

Лада в конце туннеля еще видела свет, а вот эти женщины из очереди, похоже, уже не надеялись его увидеть. Во всяком случае, лица у них были не просто с масками из оберточной бумаги из-за убогого освещения. У них вместо лиц были маски.

Лада видела таких женщин в обществе «Свобода». Они рассказывали, как благодаря своим любимым детям остались в голых стенах своих квартир – на героин было поменяно все: телевизоры, шубы, ковры, украшения. Дети выносили из дома даже то, что на первый взгляд сложно было реализовать, но они умудрялись продать за копейки старую газовую плиту, раковину из ванной и фаянсовый горшок из туалета.