Черный зверь - Виталий Полосухин

Лиза подставила руку под этот лучик. Кожа в том месте, где он ее осветил, покраснела, заблестела, задымилась и вспучилась волдырями. Волдыри набухали…

— Хватит! — закричал я. — Перестань!

Я сам бросился к шторе, задернул ее и нежно отвел руку Лизы. Не могу смотреть на такое. А кто может?

— Понимаешь ты теперь? — спросила она.

— Но что я могу сделать? Я же не могу…

— Мне не нужна вся твоя кровь. Только часть. С тобой все будет в порядке.

Ну дурак я. Идиот. Называйте меня как хотите. Я содрал с шеи бинт, присел на кровать и прошептал:

— Только не увлекайся.

Она наклонилась надо мной. Поцеловала меня горячими губами. И приникла к ране. Я закрыл глаза.

Это было совсем не больно. Она села мне на колени, обняла руками, прижалась грудью к моему телу. Если бы нас видели со стороны, мы сошли бы за страстных влюбленных, только девушка почему-то целует парня в шею.

Ее тело становилось все сильнее, я чувствовал это. Одновременно я чувствовал, что слабею. В голове загудело, fice закружилось, и я понял, что уже не смогу остановить ее. Я повалился на кровать и потянул Лизу за собой. Она не отрывала губ от моей шеи. Я попытался поднять руку и потерял сознание.

Очнулся я во сне. А проснулся от укола. Я раскрыл глаза — свет резанул по мозгам, и я зажмурился.

— С возвращением. — Это была Лиза, Я почувствовал, как игла шприца выходит из моей вены, и вскрикнул:

— Ты что делаешь!

Крик вышел слабым. Я снова открыл глаза — Лиза, улыбаясь, держала пустой шприц.

— Это адреналин, однопроцентный. Для скорейшего выздоровления.

Я огляделся — от моей вены шел провод капельницы висевшей на крючке ночника. Проследив мой взгляд, Лиза сказала:

— Глюкоза. Решила тебя сама выходить.

— Ты врач?

Лиза махнула рукой:

— Я все понемногу.

Я заметил сильную перемену, произошедшую с ней. Теперь передо мной была та же красавица: свежий цвет лица, румянец на щеках, персиковая кожа. Даже волосы, казалось, стали виться сильнее.

Я попытался приподняться на локте, но тут же упал обратно. Голова закружилась, а в глазах откуда-то появились странные красные точки.

— Лежи!.. — ласково сказала Лиза. — Успеешь еще набегаться.

— Сколько времени? — спросил я едва слышно.

— Четыре часа двадцать семь минут, — ответила Лиза, не глядя на часы.

— Дня?! — воскликнул я, впрочем, тоже довольно слабо.

— Ну разумеется.

— Дай-ка мне сотовый, он там, в кармане.

Лиза протянула мне телефон — джинсы висели рядом на стуле. Я набрал номер Пуха. Пальцы слушались плохо и были вообще какого-то противного синеватого цвета, особенно ногти. Синие и холодные. Лиза деликатно вышла из спальни, но я решил не рисковать.

— Привет, старина. Извини, мы не сможем сегодня встретиться.

— Ты не один? — сразу просек Андрей.

— Да… Понимаешь, так получилось.

— Но с тобой все в порядке? Что у тебя с голосом?

— Все нормально. Я тебе потом перезвоню, ладно?

— Ладно. Что Юльке сказать?

— А то и скажи. Все нормально.

Я отключил телефон. Лиза принесла очищенные бананы, мандарины и большой стакан воды.

— Ешь, пей. Тебе надо быстро восстанавливаться, иначе номер вылетит в копеечку.

— Спасибо. — Я не хотел ни пить, ни есть, но выполнил ее просьбу. Правда, чтобы попить, я даже не смог приподняться, но Лиза мне помогла — с неожиданной силой она одной рукой поддержала меня за спину. — Знаешь, я рад, что ты меня не бросила, — вдруг сказал я.

Лиза странно посмотрела на меня:

— Ну ты меня совсем за чудовище принимаешь!

Я неожиданно для себя рассмеялся. Есть у меня такая дурацкая особенность: после того как я побываю одной ногой в могиле, хохотать над самыми не располагающими к смеху вещами. А действительно, за кого я теперь ее принимаю? Я не стал спрашивать. Я чувствовал к Лизе какую-то странную душевную близость. Наверное, это было кровное родство. Я понимал, ее болезнь не только психическая. А может, даже вовсе и не психическая. Я что-то слышал про людей, которым нужна чужая кровь для жизни, но не помнил точно, как это у них обстояло. Почему Лиза не обращалась к доктору, а пользовалась таким вот «вампирским» способом, я тоже не понимал. Надо будет — сама скажет. Сейчас бы мне, главное, на ноги встать…

Мне жутко захотелось спать. Я прижался к прохладной чистой подушке и закрыл глаза. Засыпая, я прошептал:

— Посиди со мной здесь, рядом…

— Конечно, — тихо ответила она, и я почувствовал ее руку на своем лбу. Теплую нежную руку.

Мне снился странный сон. Усталый тускло-желтый свет настольной лампы, не знавшей, что такое электричество, ста-оая книга с толстыми тяжелыми страницами на деревянном столе, незнакомый дом. За окнами в обрамлении бархатных темно-фиолетовых портьер картина медленно падающего снега на черном холсте ночи.

Я будто бы проснулся в этом доме от боя больших напольных часов. Двенадцать ударов, с натужным гудением пружин, словно механический великан, бьющий молотом по гонгу разводит свои стальные плечи для нового удара. Когда затих двенадцатый удар, эхо продолжило считать несуществующие часы. Я сидел в высоком жестком кресле, слушал знаки ложного времени, которые своим глухим и мерным ритмом сливались с ударами моего пульса.

Приступ вьюги в трубе оживил пламя камина, и темный красный свет его пламени вдруг вытянул мою тень к самой двери, словно приглашая открыть дверь и впустить время, которое стучится в мой дом.

Я наклонился над старой книгой, лежавшей на столе. Эти мудрые страницы знали ответы на все вопросы. Кроме одно-го-единственного ответа на тот вопрос, который завяз у меня под сердцем, заставляя сидеть ночами в этом кресле. Как унять мою печаль по Настеньке, как забыть о ней?

Вдруг мне показалось, что зашуршали портьеры на окнах, одна из них упала, скрыв половину окна, как будто тень, промелькнувшая за окном, не хотела, чтобы я заметил ее раньше времени. Неясный ужас медленно поднял меня из кресла, и в вернувшейся тишине я снова различил стуки, Мне показалось, что стучит мое сердце. Но ведь сердце не стучит так равнодушно? Может быть, это гость? Странный ночной гость, из темноты и снега или из плоти и крови.;

Гость, и больше ничего.

Я подошел к двери и открыл ее. Холодная снежная пощечина мгновенно ослепила меня, и я, не видя того, кто стоял на пороге, смущенно пробормотал:

— Извините, друг, я, кажется, задремал… Прощу прощения, что невольно заставил вас ждать на этом жутком холоде. Проходите, станьте моим гостем.

Я отошел в сторону и открыл глаза. Пусто. На пороге никого не было. И от этого острого Сознания одиночества мне стало так больно, что я шагнул в ночную стужу и закричал: