Газета Завтра 892 (51 2010) - Газета Завтра Газета

     Недавно я застал Пахома на прощании с Е.В. Головиным, что явно не укладывалось в мои представления о нём. Не то чтобы подкупило — заинтриговало. Тем интереснее следить за пахомовскими проявлениями.

     "Москва" — уже третий альбом Пахома, и второй с Вивисектором, Михаилом Антиповым ("Vivisectors", "Gulag Tunes"). Первый опыт назывался "Бонча", в промежутке был прошлогодний — "Жизнь весёлый карнавал" при активном участии Прохора, видного деятеля отечественной музыкальной богемы.

     Здесь сёрф и почти шансон, нью-эйдж-эмбиент, индастриал и психоделия. Периодически возникают аналогии с Мамоновым (тем более на альбомах регулярно отмечаются Алексей Бортничук и Павел Хотин из классического состава "Звуков Му"), командой "НОМ", Шнуровым, Хвостенко, некоторыми линиями "ДК" и летовско-рябиновским проектом "Коммунизм". И, пожалуй, даже с мировыми эксцентриками, начиная с "The Residents" и до "Mr. Bungle". Если уж не по звучанию, то в части нестандартного отношения к материалу.

     Но если "резиденты" за сорок лет так и не показали свои лица, то Пахом открыт, максимально публичен. Но открыт ли? Регулярно и непрерывно меняющиеся маски, разнообразие творческих проявлений и интересов — факт, но где здесь точно сам Сергей Пахомов?

     В отношении Пахома естественна россыпь всевозможных ярлыков, однако правильнее определить его не как "артиста" или "певца", но как персонажа, что соприкасается со множеством миров — арт-проекты, кино, музыка, театр. В этом смысле он полноценный художник, актор. Вольное отношение к миру позволяет делать что хочется, преодолевая дисгармонию с реальностью. Это и своеобразная терапия, самозащита и возможность асимметричного воздействия на мир, в котором реальность превратилась в продукт потребления, а слушатель-зритель в потребителя. И здесь даже непростой, деликатесный Пахом может прокатить на ура среди падкой на всё модное аудитории, по статье "камеди клаб для продвинутых". Это проблема и самого Пахома, и его публики, и ситуации, в которой мы все существуем.

     Составляющие пахомовских "сказов" — обэриуты, Мамлеев, Ерофеев, концептуалисты, скоморохи и юродивые. Конечно, Пахом — далеко не Иван Яковлевич Корейша, но каков мир вокруг, таково и юродство.

     Невнятное бормотание, жутковатые афоризмы, полунамёки, потоки сознания дают пищу для размышлений не меньше и не хуже, чем внятное высказывание, которое, увы, с лёгкостью исчезает в мировом шуме. Главный козырь Пахома — это неконтролируемый извне "гон", а песенная форма — неизбежные ограничения, рамки. И порой стихийность "метафизического гнома" проседает. На альбоме хватает и колорита, и своеобразного очарования, но иногда возникает ощущение, что и Пахом, и Вивисектор — каждый ведёт свою игру. Тем более, что "Бонча", да и "Жизнь весёлый карнавал", звучали как-то повеселее на фоне угрюмой "Москвы".

     Глючная депрессивная обложка, какое-то "королевство кривых зеркал", апокалиптический пейзаж, появилась словно после путешествия с диггерами по московским катакомбам. Но внутри неожиданно мирный сюжет — Пахом и Вивисектор, костёр, лес и солнце. Похоже на оформление альбомов "Гражданской обороны" — "Солнцеворот" и "Невыносимая лёгкость бытия", где Босх и уличные бои девяностых, а внутри Егор и соратники наедине с сибирской природой. Таковы они, андеграундные персонажи — мрачные издеватели, жаждущие света.

function countCharacters () { var body = document.getElementById ('gbFormBody') if (!body !body.value) return; jQuery('span#gbFormCount').html (body.value.length) if (body.value.length = 2500) body.value = body.value.substring (0, 2499) } setInterval (countCharacters, 500);

1

КОМЕТА СТАЛИНИЗМА

Феномен сталинизма притягивает к себе с каждым годом все большее количество заинтригованных исследователей, однако по-прежнему остается загадочным явлением в русской и мировой истории. По сути, речь идет о колоссальном комплексе событий, разворачивающихся одновременно, находящихся в мощном резонансном взаимодействии, в едином информационно-смысловом поле.

     Сталинская Россия более всего напоминает огненную комету, раскинувшую от горизонта до горизонта туманный шлейф рубиновых облаков. Сегодняшняя Россия похожа на комод с бесчисленными ящичками, полочками и перегородками. В каждом таком ящичке время течет по-своему, совершенно особенно тикают часы, частным образом ткется своя, какая-то отдельная маленькая жизнь. Сегодня Россия расфасована, фрагментирована, разделена на крохотные, довольно затхлые заимки.

     Сталинизм таинственным образом объединил Россию, свел ее разновеликие ручьи в единое русло, создал "кумулятивный эффект", с помощью которого была пробита броня жизненных устоев, сломана земная логика. Сталинизм — туннель в инобытие.

     Расцвет этого фантастического цветка на суровой русской ниве я бы назвал сталинским всплеском. Всплеск — в этом слове уживаются стремительность и идея восхождения. Всплеск — это мгновенное движение ввысь, вхождение в область мерцающего света. В этом слове есть нечто зыбкое, неустойчивое, обещающее неизбежное падение в сырую мглу… Но есть в этом слове особая легкость, тайная возможность повторять себя вновь и вновь.

     Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три — живая фигура замри!..

     Архитектурные сооружения, эти каменные гости из прошлого — важнейший инструмент трансляции в наш мир ушедших периодов и состояний. Архитектура — воистину окаменевшая волна, застывшая рябь истории.

     Сталинская архитектура ждет своего подлинного, глубокого исследователя. Первые шажки на пути разгадывания заложенного в неё шифра сделаны еще в 70-е годы прошлого века. Сегодняшняя оптика, угол восприятия сталинской архитектуры особенно интересны с учетом глубины падения, которое переживает градостроительная мысль сегодня. Мы смотрим на звезды со дна глубокого колодца, что, несомненно, усиливает силу и ясность наших переживаний.

     Россия при Сталине была отстроена заново. Сталинская архитектура незаметно или явно составляет костяк застройки всех старых городов советской империи. Взор современных исследователей полон восторга и недоумения: "Что это было, папа?".

     Удивляют прежде всего колоссальные масштабы строительства. Миф о том, что сталинская архитектура была прерогативой имперских столиц — разбивается о реальность. Дворцы с портиками и фронтонами, дома с ротондами, шпилями, теремками и башенками строились не только в губернских, но и районных центрах. Многим старым городам России сталинский сегмент застройки придает европейский, весьма респектабельный вид. Трудно не согласиться с тем, что сталинская эпоха продуцировала высочайший уровень градостроительного мышления. Хаотическая "купеческая" застройка уступала место академическому, научному подходу, заменялась стратегическим планированием. Так, в областных центрах возникали высочайшего качества архитектурные ансамбли, включающие бульвары, парки и скверы, — все это весьма напоминает Париж эпохи Наполеона III. Надежность, солидность, презентабельность сталинской архитектуры не вызывают сомнения. Однако притягательная ее мощь заключена в ее иррациональности, искривленности и некой даже химеричности. Она как будто дышит, приглашая в странный и неведомый мир.

     Архитектурный сталинизм возник на перекрестке утопий. Одна из них, ренессансная, идущая через век просвещения и французскую революцию, несла в себе ген перелицованной античности с культом общественных зданий и народных собраний.

     Другая утопия — государственная, имперская, напрямую отсылающая к императорскому Риму, к его мощи и монументальности. Она же ведет нас и к пронизанному магической роскошью образу Восточного Рима. Сталинская Москва, как "порт семи морей", впитала в себя воспоминания о Новом Риме, стоящем на Босфоре. Отсюда ярко выраженный восточный, византийский профиль позднего сталинизма.

     Однако все это накрывала, перекрывала великая крестьянская утопия. Сталинизм в целом являлся проекцией идеалов русского крестьянства. Несомненно, Сталин был крестьянским царем, а его эпоха — эпохой высвобождения накопленной вековой энергии русского большинства.

     Несложно предположить, что в представлении русского крестьянина усадьба помещика была символом достатка и преуспевания. Именно дом с колоннами, ампирная мебель, хрустальные люстры, расписные плафоны пленяли воображение простого народа. Когда этот народ вышел из лубяных изб на простор державной стройки, то явился на свет новый классицизм, естественным образом выросший из гена дворянской усадьбы. Поддержанный властью, выпестованный блистательными академиками "сталинский ампир" стал одним из символов эпохи.