Одиссея Хамида Сарымсакова - Олег Сидельников

— Фрицы хоть и дураки, да не очень, — подал голос Миша Шаталин. — Они не хотели из пушек по воробью налить. Огневую систему немецкую наше командование теперь знает, как свои пять пальцев. А ходили мы на высоте.

— Не нравится мне нынешнее миролюбие фрицев, — вздохнул Хамид. — Бдительность нашу усыпляют. Посмотрим, что будет, когда сегодня бомбить полетим...

— Думаешь, еще полетим?

— А зачем же нас на погоду гоняли? Ясное дело.

После обеда командир экипажа и штурман уселись в тенечке за шахматной доской.

— Ты почему от обеда отказался? — спросил Маширов, делая очередной ход. — Аппетит у тебя всегда отменный, а тут вдруг забастовал.

— Да так просто...

— Предчувствие что ли?

Хамид рассмеялся.

— Да нет. За завтраком, видимо, переел. Вместо обеда взял полплитки шоколада. Засосет под ложечкой — подкреплюсь.

После долгого молчания Петр произнес тихо, смущаясь:

— А у меня что-то неладно на душе.

— Это ты рассказов механиков и мотористов наслушался о немецких асах, с которыми мы воевали в Заполярье.

— А что, неправда?.. Там же такие зверюги летали!.. У каждого на боевом счету по семьдесят, восемьдесят, девяносто сбитых!

— Точно. Но это они в основном на Западе пиратствовали — в небесах Польши, Греции, Югославии, Франции... Сбивать устаревшие самолеты — это одно дело, а... Воздушную «Битву за Англию» немцы ведь проиграли? С треском. И на наших фронтах ихнему люфтваффе юшку пустили. Наше теперь господство в воздухе. А всех этих хваленых полярных асов мы давно скинули с небес на землю. Оставался один майор Мебус... Уй, зверюга. Летал на «мессере», украшенном для устрашения изображением извивающегося дракона. Однажды он и за нашей «пешечкой» погнался. Понаделал нам дырок. Но и сам получил по зубам, стрелок ему дым пустил. Отвалил — и сгинул. А позапрошлый месяц открываю «Правду» и читаю, мол, как сообщает какая-то шведская газета, в воздушном бою у Ледовитого океана погиб известный германский летчик майор Мебус!..[20]

— Слух ходит, что и здесь, на Черном, есть несколько асов.

— Как не быть? Но и у нас истребители народ дай боже!.. Один Авдеев чего стоит. Как он вчера лихо «мессерков» от нас отогнал!.. Говорят, одного даже вогнал в воду.

— Все верно, Хамид... Ого!.. Ты, кажется, под шумок мат мне затеял поставить? Ну это мы еще посмотрим...

Послышался топот сапог. Подбежал запыхавшийся механик.

— Товарищ командир, в штаб полка!

По дороге в штаб Маширов спросил Хамида:

— Какой у тебя по счету будет этот боевой вылет?

— Семьдесят четвертый.

— Ого!.. Еще два и к Герою тебя должны представить.

— С чего это ты взял, командир?

— Нам приказ зачитывали. Семьдесят пять и живой — на тебе Золотую Звезду!

— Когда это было! Теперь надобно сотню отлетать. Да и не о нас, «пикировщиках», приказ. Это про штурмовиков.

— А какая разница?

— Начальству виднее. Наше дело, командир, летать. «Бой идет не ради славы...»

— Это верно. Очень правильные слова.

14 час. 50 мин. — это время, когда 29-й полк стартовал с аэродрома А., имея задачей нанести «бомбоудар с пикирования по эсминцу противника южнее 8 км. порта Констанца».

1-я эскадрилья вылетела двумя звеньями (6 самолетов). Всего же 30 Пе-2. Пикировщик Маширова летел замыкающим. Он нес две ФАБ-250. Штурман имел также задание сфотографировать результаты бомбоудара полка.

Лететь замыкающим в боевом порядке вообще не сахар. Вражеские истребители обычно набрасывались на этот самолет. А тут еще пришлось идти не тройкой, а парой — у одного самолета отказали двигатели. Но у Маширова все равно было превосходное настроение. После разговора со штурманом хорошо у него стало на душе. Пока летели над открытым морем, командир пошучивал, мол, «бархатный сезон», самый купальный. Курорт, да и только. И даже напевал наивную и мудрую солдатскую строевую песню: «Если ранят тебя больно — отделённому скажи, а из строя самовольно никогда не выходи...»

Как и прошлый раз, Констанцу обошли мористее и вышли в заданный квадрат. Здесь оказался не только эсминец, но также вспомогательный крейсер, другие суда, которые, видимо, после вчерашней бомбежки удрали из разбомбленного порта.

Командир сразу стал серьезным.

— Приготовиться к атаке!.. Штурман, время полета.

— Ровно один час.

Началась боевая работа. Пикировщики, один за другим, стали обрушивать бомбы на вражеские корабли. Те в ответ открыли многослойный зенитный огонь.

— Штурман, — приказал командир, — выводи на крейсер.

— Есть!

Последовали обычные команды. Пе-2 ринулся вниз. Хамид вцепился окулярами во вражеский корабль, ощетинившийся зенитным огнем...

— Сброс!

Бомбы точно легли в цель.

— Порядок, командир! — доложил штурман, приникнув к прицелу, развернутому на 180 градусов, в то время как Маширов выводил машину из пике и делал разворот, чтобы дать возможность зафиксировать результаты бомбометания на пленке АФА.

И вдруг — нервный возглас Миши Шаталина:

— Четыре «мессера» вывалились из облака, атакуют со стороны моря, сверху!

Спокойный голос Маширова:

— Приготовиться к отражению атаки.

Голос Миши Шаталина:

— Двух «мессеров» связали боем наши ястребки.

Вторая пара, сделав горку, с превышением прорывается к нам.

Это уже видит и Хамид. Одновременно со стрелком, открывшим огонь из правого блистера, ударил и «Березин» штурмана. «Мессершмитт-109» задымил и потянул к берегу. Хамид проводил глазами подбитого врага, вновь глянул в сторону стабилизатора и похолодел... Он увидел сверкающий диск вражеского истребителя — камуфлированного, с короткими, словно обрубленными крыльями, рассмотрел даже лицо летчика — затянутое шлемофоном, бледное, перекошенное яростью, нечеловеческим напряжением. Это лицо Хамид узнал бы и через полсотни лет, хотя не запомнил его черт. Но узнал бы.

И это был, конечно же, матерый ас. Он так укрылся за правым килем, что его не достать. И подошел совсем близко... Может, хочет рубануть винтом?!.

И вдруг «мессер» на мгновенье выскочил чуть правее...

Громовой удар обрушился на кабину. Хамид на какие-то секунды потерял сознание. Когда же очнулся, увидел: правый мотор пылает, в кабине разгром и дым; разбита приборная доска летчика, ее внутренности висят лохмотьями, а командир, уронив голову на штурвал, недвижим. Самолет по гигантской параболе с воем мчится навстречу морю!..

Отстегнув привязные ремни, Хамид кинулся к командиру.

— Маширов!.. Очнись... Падаем.

Командир не отвечал. Руки его намертво сжали штурвал. Хамид попытался потянуть штурвал на себя... Самолет продолжал стремительное падение. Должно быть, перебиты тяги управления!

— Маширов!.. Командир!.. Петя, очнись! Падаем!..

Командир оставался недвижим.

— Шаталин, Миша! — закричал по СПУ Хамид. — Командир убит. Мы падаем. Приказываю — прыгай!.. Прыгай!..

Миша Шаталин не отвечал.

— Прыгай!!!

Молчание...

Хамид вцепился в рукоять аварийного сброса фонаря кабины. Рванул изо всех сил... Фонарь не откидывался... Еще рывок, еще, еще... Тщетно! Должно быть, заклинило пулей или осколком.

Пикировщик с огромной скоростью продолжал по параболе приближаться к поверхности моря, до нее осталось метров восемьдесят... Хамид попытался открыть нижний аварийный люк... Тоже тщетно!.. Тогда, выхватив из креплений свой, штурманский, прицел, стал остервенело, как тараном, бить метровой махиной по нижнему люку...

А море все ближе... Ближе!.. Наконец люк открылся, его оторвало и унесло. Надо прыгать!.. Но как? Скорость огромная. Ударит о край люка, если прыгать по ходу движения самолета, — мгновенно сломает спину!.. Спиной?.. Прижмет к окантовке люка — и конец!..

Все равно... Надо спиной... Спиной!..

Дикая, неодолимая сила швырнула штурмана животом к окантовке люка и сложила пополам. А море — вот оно!!. Конец...

И наступила тьма... Объятый дымом и пламенем, пикировщик с воем взорвался над самым морем, подняв огромный водяной султан.

И вновь сомкнулось Черное море. Лишь гуляли по нему, как и тысячелетия тому назад, небольшие двухбалльные волны. Словно никогда и не существовало на белом свете ни Петра Маширова, ни Миши Шаталина, ни Хамида Сарымсакова.

...Долго стояли в скорбном молчании экипажи вернувшихся на аэродром пикировщиков. Сдернули с голов шлемофоны. Прогремел троекратный траурный салют, произведенный из пистолетов ТТ. Понурые, молчаливые однополчане медленно шли вдоль взлетной полосы.

Подполковник Цецорин, шагая к штабу полка, вздохнул и промолвил грустно, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Всех троих жаль. Но Сарымсаков!.. Последний из могикан полка. Я уже позже пришел в полк, с третьей эскадрильей...[21] Вот тебе и «счастливчик»! Эх, война, война, будь ты проклята!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИЗНЬ ЗАНОВО

ГЛАВА XII. «ВОСКРЕШЕНИЕ» ИЗ МЕРТВЫХ

День первый