Людоед (сборник) - Александр Варго

– А что случилось-то?

– Миша, пулей! Все потом. Дорога каждая секунда, – сказал майор и нажал отбой.

Он вышел в коридор, остановился у двери спальни. Хотел войти, но услышал тихий плач. Пожалуй, не стоит. Можно только усугубить. У Жанны сложный характер. Утешения ею категорически не воспринимались. Она их на дух не переносила.

Виктор развернулся и пошел в комнату дочери. Поцеловал ее, поднял упавшего Пушистика, усадил его возле кровати. Еще раз поцеловал Настю и вышел в коридор. Рыдания за дверью спальни стихли, но он так и не решился войти и сказать Жанне, что уезжает. Завтра. Все объяснения завтра.

Глава 2

1

Какой к черту свидетель?! Наверняка Ильин просто не знал подробностей. Со старухи сняли кожу – на этом свете она уже не жилец. Михаил Леонов собирался набрать номер майора, когда молоденькая медсестра окликнула его.

– Молодой человек! Вы бы с сыном ее поговорили. Вон он.

Леонов посмотрел в указанном направлении: в больничном коридоре, сгорбившись, опустив голову, сидел единственный человек. Михаил вздохнул. Разговор с родственниками погибших – дело непростое. Подошел, осторожно присел рядом.

– Вы сын Елизаветы Матвеевны? Я – капитан Леонов, серийный отдел.

Человек поднял голову и повернулся к собеседнику.

– Вы знаете, что он содрал с нее кожу? – словно бы через силу, произнес он. Миша опустил голову.

– Только что узнал.

Он как будто оправдывался. Но у него сейчас одна цель – расположить к себе свидетеля. Этот человек первым увидел жертву – возможно, сразу после того, как ушел убийца. Значит, он мог увидеть то, что следственная группа уже не увидит. Мишин извиняющийся тон должен был изобразить его участие и соболезнование.

– Примите мои соболезнования, – опомнившись, произнес Михаил.

Человек кивнул.

– Что вы хотели узнать?

– Для начала – как мне вас называть?

– Геннадий… Геннадий Александрович. Можно просто Гена.

Михаил взглянул на него – отекшее лицо, мешки под глазами, крылья носа, испещренные капиллярами, волосы, тронутые сединой. Простой человек, с известными слабостями, давно переваренный жизнью. Мише он годился в отцы. К тому же – такое горе у мужика… Капитан Леонов решил, что фамильярничать не станет.

– Геннадий Александрович, вы нашли тело?

– Да… Она висела в сенях. Как… Он подвесил ее, как животное! – несчастный не смог сдержать слез, достал измятый платок и вытер им глаза.

– Вы прошли в дом?

Плачущий Гена вопросительно уставился на Леонова. Даже не вопросительно. Он искренне верил, что перед ним идиот.

– Дальше… В дом. В кухню, в комнаты? – уточнил Михаил.

– Нет! – выпучив глаза, ответил Гена. – Я выбежал. Я ж знаю, что нельзя… Хотя если так сказать… Не помню. Не в себе был. Вроде как и не соображал ничего. Я ж, пойми ты, не сразу понял, что это мама.

Миша понял. По-хорошему, мужику бы отлежаться да забыться. Хотя как тут забудешься? Когда? Вопросы, экспертизы…

– Я понял, что это она, только когда платок увидел… Ее платок. Он валялся там… под телом валялся… И весь в крови был. Но я его узнал.

Михаил кивнул, будто это имело какое-то значение. Может, и имело, но только в дружеской компании, где соболезнования и участие не такие искусственные.

– Ну а во дворе вы ничего не заметили? – нарушив возникшую вдруг паузу, спросил он.

– Заметил, – сказал Гена и закивал головой.

Михаил оживился. Все-таки не зря он сюда спешил.

– Что?

– Руку. Рука валялась у куриных кормушек. Большая.

Вот так неожиданность.

– Это не мамина, – сказал Геннадий Александрович с непонятным укором.

Капитан Леонов сел в машину, раздосадованный неудачным разговором. От свидетеля Геннадия Болюты он так ничего полезного и не узнал.

Достал блокнот и карандаш. Что-то набросал. Не думая, не прикидывая, что выйдет в конечном итоге, он накладывал штрих за штрихом, пока не закончил рисунок. На листке блокнота возникла отрубленная человеческая рука. Кисть. Точно переданные тени, удачно наложенные штрихи являли зрителю рытвины и язвы – результаты разложения. Руку клевали куры. Одна из птиц будто отвлеклась на секунду и, склонив голову, глянула, прищурившись, с рисунка на мир, куда ужасней, чем нарисованный.

2

Майор Ильин с отвращением смотрел на обглоданную руку. Возможно, собаки постарались, а может, и куры. Эти всеядные твари и не на такое способны.

– Мне кажется или?..

– Думаю, это недостающая…Часть. Того бедолаги…

Ильин отогнал курицу и прошел к дому. Снятую со старухи кожу нашли прибитой к стене в дальней комнате. Мухи все еще кружили по дому, недовольные прерванной трапезой.

Ильин поморщился и помахал рукой перед лицом. Запах помоев и крови не давал вздохнуть полной грудью. Он подошел к экспертам.

– Что-нибудь нашли?

– Ну, ты о Золотом руне слышал? – хохотнул Сидихин.

Ильин злобно глянул на шутника, и тот, поперхнувшись, стер с лица неуместную улыбку. Веселость эксперта сменилась растерянностью. Майора Ильина не столько разозлил плоский юмор Сидихина – в их работе без черного юмора, бывает, и не обойтись. Но его злил сам эксперт.

Ильин прекрасно понимал, что гармоничная работа следственной группы – залог успеха. Тут без уважения друг к другу нельзя. Но Сидихин нарушал гармонию. Виктор Ильин боялся, что этот эксперт просто не нравится ему как человек. Но Сидихин то и дело доказывал, что это не так. Или не совсем так. Крайне непрофессионально относился этот тип к работе. Только под непосредственным руководством своего начальника – Гринько Вадима Олеговича Сидихин превращался в профессионала. Ну, или по крайней мере становился больше на него похож.

– Отпечаток… – сказал Сидихин.

– След рабочего ботинка. Сорок пятого размера. Судя по всему, идентичен тому, у конюшни, – уточнил Гринько.

– Спасибо, Олегыч. – Ильин расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук. – Если б не ты…

– За что спасибо-то? – смутился Гринько. – Подробный отчет будет к вечеру, – добавил он деловито.

– Олегыч, имей совесть. Сейчас семь утра. Рабочий день впереди, а ты – к вечеру. Давай, чтоб к обеду.

Не слушая возражений, майор прошел к стене, с которой сняли «руно». Какой-то ублюдок содрал со старухи кожу и развесил ее, словно ковер. Вся комната была в крови, удивительно, что зверь оставил всего лишь один след. Который скорее всего не продвинет их ни на шаг.

– След оставил, а кружку вымыл, – услышал Ильин голос Ани.

Он обернулся. Дышать было трудно. Он еще ослабил узел галстука.

– А что, если старушка перед тем, как попасть в лапы…

– Не исключено. Кружку могла вымыть и старуха, но смазанный отпечаток большого пальца несколько крупноват для хрупкой бабульки.

– Гринько в курсе?..

– Он его и нашел.

– Хорошо. Возможно, к вечеру мы уже будем ближе к нашему зверю… Слушай, Ань, ты же здесь почти местная. Обойди дворы, опроси… Может, кто что видел? Да, и обрати внимание на обувь. Сорок пятого размера.

– И большие ручищи? – спросила Анна.

– Что? – не понял Ильин.

– Отпечаток большого пальца, – напомнила Рыжова.

– А, ну да, – кивнул Ильин и пошел искать экспертов.

Сидихин майора избегал. Гринько куда-то запропастился. Ильин прошелся по комнате, вышел в кухню, потом в сени. Осмотрел балку. Обрывок веревочной петли уже сняли и наверняка проверили каждый миллиметр сосновой балки. Наверняка. Если это не поручили Сидихину.

Ильин оглянулся. Взял стул, поставил под балку и влез на него. Провел по верхней части бревна сначала левой рукой, затем правой. Пальцы правой руки нащупали клочок ткани на гвозде. Виктор поддел и снял его. Осмотрел.

– Что ты там выискиваешь? Мои тут уже все облазили.

Виктор спустился со стула, повернулся к Гринько и протянул ему клочок ткани.

– Тогда это кто-то из них оставил?

– Твою ж мать! – всплеснул руками Вадим Олегович. – Сидихин, твою маманю!

Молодой эксперт появился тут же. Будто за дверью ждал, когда его позовут.

– Ну-ка, Валерочка, дружок, скажи-ка нам, что это такое? – спросил у него Гринько.

Ильин протянул Сидихину клок материи.

– Тряпочка какая-то.

Майор Ильин едва не зарычал вслух. Но Гринько опередил его.

– А почему эта тряпочка не в вещдоках?!

Сидихин пожал плечами.

– Ты понимаешь, что эта тряпочка может оказаться куском одежды возможного убийцы?!

Сидихин кивнул и достал пакетик для вещдоков.

– Ага! Я даже знаю, от какой одежды тряпочка.

Ильин подумал, что паршивец просто ерничает. Издевается над ними. Он погладил бороду и уже намеревался резко и доходчиво прервать дурацкое веселье, но вдруг услышал:

– Когда мы искали обезглавленное тело за конюшней, там один здоровенный мужик крутился рядом. – Сидихин взял кусок ткани у опешившего Ильина и, вложив в пакетик, защелкнул края. – И на нем была точно такая рубаха.