В кварталах дальних и печальных - Борис Рыжий

«Когда наступит тишина…»

Когда наступит тишина,у тишины в пленуналей себе стакан винаи слушай тишину.Гляди рассеянно в окно —там улицы пусты.Ты умер бы давным-давно,когда б не верил ты,что стоит пристальней взглянуть,и все увидят ту,что освещает верный путь,неяркую звезду.Что надо только слух напрячь,и мир услышит вдруги скрипки жалобу, и плачвиолончели, друг.

«Над домами, домами, домами…»

Над домами, домами, домамиголубые висят облака —вот они и останутся с намина века, на века, на века.

Только пар, только белое в синемнад громадами каменных плит…Никогда, никогда мы не сгинем,мы прочней и нежней, чем гранит.

Пусть разрушатся наши скорлупы,геометрия жизни земной, —оглянись, поцелуй меня в губы,дай мне руку, останься со мной.

А когда мы друг друга покинем,ты на крыльях своих унеситолько пар, только белое в синем,голубое и белое в си…

«Особенно когда с работы…»

Особенно когда с работы,идя, войдешь в какой-то сквер,идешь и забываешь, что тыочкарик, физик, инженер,что жизнь скучна, а не кошмарна,что полусвет отнюдь не мрак,и начинаешь из ВерхарнаЭмиля что-то просто тако льдах, о холоде — губамиедва заметно шевеля,с его заветными словамисвое мешая тра-ля-ля.…Но это тра-ля-ля, дружище,порой, как губы ни криви,дороже жизни, смерти чище,важнее веры и любви.

«Нас с тобой разбудит звон трамвая…»

Нас с тобой разбудит звон трамвая,ты протрёшь глаза:небеса, от края и до краятолько небеса…Будем мы обижены как дети:снова привыкатьк пустякам, что держат нас на свете.Жить и умиратьвозвратят на землю наши души,хоть второго дняя, молясь, просил Его: послушай,не буди меня.

Олегу Дозморову[31] от Бориса Рыжего

Мысль об этом леденит: О —лег, какие наши го —ды, а сердце уж разбито,нету счастья у него,хоть хорошие мы поэ —ты, никто не любит на —с — человечество слепое,то все его вина,мы погибншем, мы умрем, О —лег, с тобой от невнима —ния — это так знакомо —а за окнами зима,а за окнами сугробы,неуютный грустный вид.Кто потащит наши гробы,кто венки нам подарит?

Памяти поэта

…Остаются нам деталии разговор о пустоте…Не в Нью-Йорке, не в Италии,но в Иркутске, в Воркуте.

Гданьске, Шманьске, Белореченскеговорят о смерти Бро.Но едва ли я гусиноеподточу себе перо —

я люблю свое молчаниеи ухмылочку свою.Если плохо мне ночами, япесен, право, не пою.

…Узнаю про все на улицеи, смахнув с ушанки снег:«Ах, Иосиф Александрович,дорогой мой человек…»

Фотография

…На скамейке, где сиживал тот —если сиживал — гений курчавый,ты сидишь, соискатель работ,еще нищий, уже величавый.Фотография? Легкий ожог.На ладошку упавшая спичка.Улыбаться не стоит, дружок,потому что не вылетит птичка.Но вспорхнет голубой ангелокна плечо твое, щурясь от света —кодак этого видеть не мог,потому что бессмысленно это.Пусть над тысячей бед и обидстих то твердо звучит, то плаксиво.Только помни того, кто стоитпо ту сторону объектива.

«…Хотелось музыки, а не литературы…»

…Хотелось музыки, а не литературы,хотелось живописи, а не стиховойстопы ямбической, пеона и цензуры.Да мало ли чего хотелось нам с тобой.Хотелось неба нам, еще хотелось моря.А я хотел еще, когда ребенком был,большого, светлого, чтоб как у взрослых, горя.Вот тут не мучайся — его ты получил.

7 ноября

До боли снежное и хрупкоесегодня утро, сердце чуткоенасторожилось, ловит звуки.Бело пространство заоконное —мальчишкой я врывался в оноев надетом наспех полушубке.В побитом молью синем шарфикея надувал цветные шарики,гремели лозунги и речи…Где ж песни ваши, флаги красные,вы сами — пьяные, прекрасные,меня берущие на плечи?

«…Глядишь на милые улыбки…»

…Глядишь на милые улыбкии слышишь шепот за спиной —редакционные улиткистолы волочат за собой.Ну, публикация… Ну, сотня…И без нее бы мог прожить…Не лучше ль, право, в подворотнес печальным уркой водку пить?Есть мир иной, там нету масок —ужасны лица и без них.Есть мир иной, там нету сказокшутов бесполых и шутих.Там жизнь обнажена, как схема,и сразу видно: тут убьет.Зато надутая проблема —улыбки, взгляда — не встает.…Покуда в этом вы юлили,слегка прищуривая глаз,в том, настоящем, вас убилии руки вытерли о вас.

Осень в парке

Я не понимаю, что это такое…

Я.С.[32]

Ангелы шмонались по пустым аллеямпарка. Мы топтались тупо у пруда.Молоды мы были. А теперь стареем.И подумать только, это навсегда.Был бы я умнее, что ли, выше ростом,умудренней горьким опытом мудак,я сказал бы что-то вроде: «Постум, Постум…»,как сказал однажды Квинт Гораций Флакк.Но совсем не страшно. Только очень грустно.Друг мой, дай мне руку. Загляни в глаза,ты увидишь, в мире холодно и пусто.Мы умрём с тобою через три часа.В парке, где мы бродим. Умирают розы.Жалко, что бессмертья не раскрыт секрет.И дождинки капают, как чужие слёзы.Я из роз увядших соберу букет…

Черная речка

Так густо падает, так плавно — белый снегу Черной речки, черной розы.И на ресницах он. И тает он у век.И эти капельки — как слезы.Дай руку, руку мне, любимая, скорей.Не говори со мной. Послушай,как будто ржание…Да, ржанье лошадей.И выстрел, спичкою потухший.Тебе не кажется —пройдем еще чуть-чуть,и нам откроется все это:кареты, лошади, дымящаяся грудьна снег упавшего поэта?Любовь. Предательство. Россия и тоска.Как можно жить, не погибая?Ты в даль безлюдную,ты смотришь в даль, покая говорю тебе, родная:«Пойдем на лед — туда,скорей туда, на лед —сквозь время стылое — быть может,ответит доктор нам, что гений не умрети в нас души не уничтожит…»

«Вот и кончилось лето — как тихо оно шелестело…»

Вот и кончилось лето — как тихо оно шелестело,на прощанье листвой. Потому и стою оробелов голом сквере моем, на засыпанной снегом дорожке,по колено в любви и тоске. Подожди хоть немножко,хоть немного, прошу. Я еще не успел оглядетьсяи прижаться щекой. Потому и хватаюсь за сердце,что не видел цветов твоих синих, и желтых, и алых —не срывал их в бою комарином, в руках не держал их.Думал все, что успею еще, добегу и успею.На последней пустой электричке доеду, успею.Оказалось, что я опоздал. Оказалось иначе.Потому и за сердце держусь я. И видимо, плача:«Все могло быть иначе, неделю назад оглянись я —и цветы и, не знаю, такие зеленые, листья».

«…Кто нас посмеет обвинить…»