Пятнадцать ножевых. Том 4 - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, теперь самое главное: встреча с Юрием Геннадьевичем. На этот раз шпионское рандеву назначено совсем недалеко от моего дома — у бывшего католического собора на Малой Грузинской. Интересно, он с умыслом выбирает всякие явно туристические места? Или совсем невысокого мнения о моих интеллектуальных способностях?
Ага, вот и чудо отечественного автопрома. Кстати, я не опоздал ни разу, у меня еще целых шесть минут в резерве. Но тут как водится — неприятные вещи лучше делать быстро. А расставание с деньгами, особенно если они практически твои — штука крайне не комфортная. Ладно, спишем их на расходы в области взаимодействия с властями.
Юрий Геннадьевич конвертик взял, посмотрел внутрь, провел пальцем по купюрам, будто пересчитывал их, и буднично спрятал в бардачок.
— Завтра после обеда сделают всё. Ему позвонят, — сказал он. — И готовьтесь на субботу, Михаил Андреевич будет ждать. До связи.
После таких слов и придурок поймет, что пора прощаться. Что я и сделал. Заеду лучше в гастроном, куплю что-нибудь к ужину, порадую Аню. Ну и себя, любимого, тоже.
* * *
Что сказать о Михаиле Андреевиче Суслове? Хрен его знает, какой он там идеолог был, я в этом понимаю примерно как в полетах в космос — общий принцип знаю, а подробности меня волнуют мало, ибо не интересны. Зато как пациент — мнителен, занудлив, вязок, ригиден в суждениях. А что сделаешь? Других вождей, чтобы вот так неофициально к своему раздетому до трусов организму подпустили, у меня для вас нет. Да и те вряд ли сильно отличаются, разве что цифрами артериального давления и степенью выраженности подкожной жировой прослойки. А в голове у них давно уже примерно одно и то же — «как бы не отравили».
Так что я послушал дыхание пациента. Вдумчиво и тщательно, посредством приложения головки хорошего восточногерманского фонендоскопа. Потому как имеется у него та самая хроническая обструктивная болезнь легких, что вызывает дыхательную недостаточность. Так что хрипы слушаю тщательнее, чем что бы то ни было. А то пропустишь вот так поганку какую — и даже оправдаться не дадут.
С легкими у Суслова было относительно стабильно, ничего не добавилось с прошлого раза. А вот давленьице подкачало, повышенное.
— Сто сорок пять на девяносто. Многовато для вас, Михаил Андреевич. Может, таблетки пора заменить? У профессора Шишкина исследуют новое лекарство, очень хорошие результаты...
— Не таблетки это, — вождь вдруг проявил эмоции, махнул рукой, потянув со стола тонометр, так что я едва успел поймать его. — Так... по работе... пройдет.
Знаем, какая это работа. Идет борьба за власть, все решится в ближайший год. Вот и нервничает Суслов.
— Если в ЦКБ узнают, что я вами занимаюсь — мне головы не сносить, — произнес я, убирая фонендоскоп. — Такое не прощается
— Когда узнают, все уже решится, — тихо сказал Суслов. — И тогда уже будет все равно. Так или иначе.
Угу. Это ему все равно. Либо в дамки, либо... А мне-то жить и семью тут строить. Чазов и Ко до меня дотянутся в любой скорой. Волчий билет — и привет.
Ладно, подумаем, что тут делать. Ставить на Суслова как-то стремно.
* * *
Юрий Геннадьевич слово сдержал. Паульсен бумаги получил, сделку закрыли. Так он и уехал, не попрощавшись, та встреча в метро была последней на советской земле. Ну, теперь пусть ищет престарелых морских свинок и начинает исследования. Думаю, за годик управится, чтобы набрать результатов и захапать патент на неврологию. А там — только с песней. Название какое-нибудь придумать, тупое и запоминающееся, меморин, или еще как-то, это к маркетологам, и можно отчаливать к берегам собственного острова в южных морях на борту пятидесятиметровой яхты. Ага, и не забыть купить новую губозакаточную машинку, а то эта не справляется совсем.
В воскресенье Аня устроила целый кулинарный фестиваль. Мало того, что с утра я был напоен кофе со свежими тостами, потом она сделала какую-то умопомрачительную яичницу с сосисками и сыром. Я даже спросил, что она натворила. Потому как просто так подлизываться ни одна женщина не будет. Озвучивая вслух список возможных прегрешений, включающих измену с африканской студенткой и беременность тройней, и каждый раз получая отрицательный ответ и загадочную улыбку, я свою порцию яичницы доел. Не пропадать же добру. В конце концов она сама не выдержит, обзовет меня бесчувственным чурбаном и признается, в чем дело.
Потом мы перешли в апартаменты и приступили к просмотру новейшей итальянской комедии, которую Аня всего на один день выпросила у кого-то. На кассете было нацарапано «Il bisbetico domato».
— Слушай, я не силен в итальянском, — пришлось признаться мне. — О чем хоть кино?
— Там субтитры английские, — успокоила меня Аня. — Давай, включай уже.
Буквально с первых кадров я понял, что мы смотрим «Укрощение строптивого», так то можно было даже и не смотреть на субтитры, я все шуточки из этого фильма с половиной населения Советского Союза наизусть знаю. Но искренне ржал вместе с подругой. Смешной же фильм, правда.
Похоже, Азимова не была в неведении относительно содержания, потому что, дождавшись сцены на заправке, она практически одновременно с Орнеллой Мути повторила тот самый волнующий всех мужчин в возрасте от девяти до девяноста жест. Хочу сказать, что мое внимание ей удалось переключить практически мгновенно. В конце концов, фильм мы потом досмотрим, а такое настроение упускать нельзя, а то до смерти жалеть будешь.
И вот в тот самый момент, когда мы приступили к жарким поцелуям и страстным объятиям, какая-то тварь решила нам помешать.
— Ты кого-нибудь ждала? — спросил я, не отрываясь от созерцания чрезвычайно красивой женской груди.
— Нет. А ты?
— Конечно, нет. Пошли они подальше, — и я предпринял попытку продолжить. Очень меня взволновала маленькая родинка на шее Ани. Надо было немедленно поцеловать ее.Иначе это могло привести к какой-нибудь катастрофе. Глобального масштаба.
Подлецы под дверью
