Донный лед - Борис Штейн

Забелевич кричал: "Третья космическая!" Фиса тоже кричала какие-то смешные глупости, держась за Забелевичеву спину, а сзади, перекатываясь с боку на бок, послушно скользила полная фляга. Минут пять какого-то странного, безудержного веселья, и вот уже вагончики. "Мягкая посадка!" крикнул Забелевич, и они соскочили с трактора. Забелевич отвязал флягу и, отстранив Фису, сам втащил ее в вагончик. Потом, достав из-под своей койки связку электродов, сказал неловко:

- Ну, так...

И уехал.

А Фиса вышла на улицу безо всякой надобности и постояла, глядя вслед неутомимому "Аполло".

- Эй, девка, че-т ты неспроста загляделась... Будут дети!

Валентина Валентиновна Палей, сонно кутаясь в ватный бушлат, хрипло смеялась, поблескивая помолодевшими от трезвой жизни глазами.

Фиса поежилась. Она вдруг почувствовала, какая на дворе безжалостная стужа!

- Бросьте, у вас одно на уме, - сказала она резко, и глаза ее зло сузились.

- А ты не психуй, - благодушно отозвалась Валентина Валентиновна, никуда не убежишь от этого дела.

Она обняла Фису за талию, но Фиса резко вывернулась и ушла в вагончик. Валентина Валентиновна усмехнулась и пошла за ней - воду в систему они заливали вдвоем.

Забелевич гнал "Аполло" на "третьей космической" по недавно отсыпанной, покрытой хрустящим снежком дороге. Два километра такой пробежки было вполне достаточно, чтобы лицо задеревенело от встречного воздуха и губы перестали слушаться. Однако он улыбался этими непослушными губами, потому что ему было весело. Забелевич относился к тому счастливому сорту людей, у которых хорошее настроение является вообще нормальным состоянием, и нужны какие-то чрезвычайные обстоятельства, чтобы повергнуть их в уныние. И очень немного нужно, чтобы таких людей развеселить. Он вспоминал, как лихо они с истопницей отбуксировали флягу, и думал, что завтра нужно будет повторить этот несложный маневр - облегчить девчонке работу.

В карьере Забелевича ждали. Трещина на ковше экскаватора разошлась настолько, что машинист Генка Спицын не решался продолжать работу и, отпустив тросы, положил ковш на землю. Забелевич подкатил на своем "Аполло" как раз в тот момент, когда Генка выскочил из кабины и побежал к костру погреться и хватить кружку горячего чая.

Костер в карьере жег Олег Ящур, помощник экскаваторщика, в просторечии - помозок. Помозок Олег Ящур, обеспечив чаем свое непосредственное начальство, позаботился и о Забелевиче.

Облезлая эмалированная кружка, наполненная несладкой горячей жидкостью, источала соблазнительные волны живительного пара. Забелевич сунул в эту микропарилку длинный обмороженный нос и замер, блаженно щурясь. Однако костер на дне карьера - это не то место, где можно расслабиться и окончательно оттаять, и через минуту сварной Забелевич с помозком Ящуром уже разматывали кабель и налаживали сварку. А экскаваторщик Генка Спицын, щуплый, низкорослый паренек, разминал у костра свое упрятанное в вату, мех и кожу тело, затекшее от многочасовой неподвижности, и, как подобает маэстро, ждал, когда помощники наладят его многотонный инструмент для дальнейшей виртуозной работы. У кромки карьера стали собираться "Магирусы" и "КрАЗы", водители, пользуясь остановкой, отдыхали: кто читал припасенную на этот случай книжку, кто курил, двое спустились к костру побаловаться чайком. Наконец ковш был заварен, Забелевич с Ящуром смотали провод. Генка, осмотрев шов, удовлетворенно кивнул и полез в кабину, и не прошло и полминуты, как он, подключив электрообогреватель "Пингвин", уже двигал рычагами. Забелевич, подождав, пока первый "Магирус" окатится в карьер, выкатил "Аполло" на поверхность и, прихватив Олега Ящура, пустился в обратный путь. Олег Ящур всегда норовил покинуть карьер минут за тридцать до обеда или ужина, и вовсе не лень или нерадивость руководили им, а, как это ни странно, повышенное чувство долга. Дело в том, что котлопункт обслуживал и мехколонновский участок, и расположенный здесь же участок строительно-монтажного поезда всего набиралось человек, наверное, шестьдесят, не меньше. И верный помозок Олег Ящур не мог допустить, чтобы его шефу пришлось стоять в длинной, на полчаса, очереди. Экскаваторщик должен съесть свой обед без помех, без очереди, не тратя по пустякам свое драгоценное время и свои драгоценные силы. И то, что экскаваторщик моложе помозка лет примерно на пять, ровным счетом ничего не меняет. Экскаваторщик есть экскаваторщик - первый человек в мехколонне, именно он вырывает из грунта те самые "кубы", из которых складывается бесконечная дорожная насыпь, которые фигурируют в нарядах, отчетах и документации Стройбанка.

А помозок есть помозок, его дело обеспечить техобслуживание экскаватора, профилактику и ремонт, в редких случаях подменить час-другой экскаваторщика, а в остальное время жечь костер и кипятить чай для того же самого экскаваторщика. Хороший помозок, как говорится, холит и лелеет своего шефа, любит его чистосердечно, без зависти, раз и навсегда признав его преимущество, - в опыте, в мастерстве, а может быть, просто в таланте... Может быть, так в военной авиации хороший бортмеханик относится к своему пилоту. Впрочем, если говорить о таланте, то для того, чтобы быть обеспечивающим, надежно играть вторую роль, нужен свой талант, и очень может быть, что некоторые прекрасные экскаваторщики, асы и, так сказать, артисты управления огромным, болтающимся на тросах ковшом не смогли бы быть терпеливыми и заботливыми помозками...

Как правило, экскаваторщика и помозка связывает и внеслужебная, человеческая дружба; если у них есть семьи, дружат семьями, и там эта дружба равных, с некоторым, все-таки еле уловимым преимуществом "шефа".

Генка Спицын был, однако, холост, но жил не в общежитии - у него была в поселке однокомнатная квартира, в которой хранился купленный месткомом комплект инструментов для инструментального ансамбля.

Как Генку принимали на работу - это целая история. Он появился в кабинете Зудина - Зудин тогда только принял дела - и заявил:

- Примите на работу, я играю на гитаре и пою.

Зудин посмотрел на него с изумлением: стоит такой петушок в модном коротком пальтишке и тирольской шляпе - он, видите ли, на гитаре играет!

И Зудин сказал то, что сказал бы на это, наверное, всякий начальник, живущий интересами производства:

- Ты ошибся, паря. У нас здесь мехколонна, а не областная филармония.

Паренек не стушевался, только нахмурился, можно даже сказать рассердился, и заметил недовольно:

- Ну и что! Что, людям музыка не нужна?

Вопрос этот был, безусловно, демагогического свойства, и отвечать на него следовало сугубо приземленно. Зудин знал по опыту, что приземленность всегда выбивает почву из-под демагогии. И он спросил:

- Ну ладно, а на какой штат я тебя поставлю?

- На штат экскаваторщика, - махнул рукой паренек, - и я могу организовать инструментальный ансамбль.

Зудин присвистнул.

- Ушлый ты, парень. А кто будет работать на экскаваторе, когда ты будешь на гитаре бренчать?

- Да я же, - пожал плечами паренек и достал из-за пазухи корочки.

- С этого бы и начинал, - заметил Зудин, рассматривая документ.

- Почему с этого, - обиделся паренек, - на экскаваторщика каждый может выучиться, а музыкантом нужно родиться.

- Может, ты и прав, - согласился Зудин, возвращая, однако, корочки, но не верю я в специалистов, у которых на первом месте художественная самодеятельность, так что не взыщи.

Паренек ничего на это не ответил, поднял брови и пожал плечами, дескать, не хотите - не берите, не очень то и хотелось и, только уже уходя, поднял палец и даже несколько высокомерным тоном сказал:

- Но здесь вы ошиблись!

В Зудинском кабинете сидело тогда несколько человек, в том числе начальник подсобного производства Шатров, человек энергичный и, даже можно сказать, азартный, и когда некоторые просто улыбнулись на эту самонадеянную реплику, а, например, завгар Арслан Арсланов произнес: "Ну и нахал, понимаешь", Шатров сказал:

- Герман Васильевич, у нас же экскаватор на промбазе стоит, пусть покажет!

И Зудин согласился.

Паренек вдруг улыбнулся широко и лукаво и согласно кивнул.

Через десять минут всем, кто принимал этот импровизированный экзамен, стало ясно, что перед ними настоящий виртуоз. Экскаватор в его руках вел себя послушно, как хорошо объезженная лошадка, движения его были стремительными и плавными, и, если можно так сказать о многотонной махине с качающимся на тросах ковшом, - просто изящными. Паренек легко усмирил возбужденную технику, аккуратно положил ковш на землю и выключил двигатель. Он вылез из кабины и подошел к Зудину, криво усмехаясь.

- Иди, оформляйся, - сказал Зудин, - медкомиссия, и все, что положено, тебе в канцелярии скажут.

Паренек равнодушно пожал плечами, и это равнодушие задело Зудина, и он спросил, изображая простое любопытство, а на самом деле сдерживая раздражение: