Банка для пауков - Виктор Галданов

— Я тебе не помешал? — осведомился Егор Дубовицкий.

— Но ты ведь понимаешь, где я нахожусь? — коротко и тихо спросил Мося.

— Все понимаю, Моська, ты мне скажи, этот щенок вановский далеко от тебя?

— В общем-то нет…

— Так скажи ему, пускай линяет, контора ему дело шьет.

— Ты что?

— Фуйче! Он у них в разработке. Говорят он тонну наркоты разгружал как раз в тот момент, когда папашку его улупили. И интересно другое, не была ли эта тонна платой за хорошую работу. РУОП это дело как-то просек и торговлишку им сорвал, но засветился он капитально. Мне нужно пару недель, чтобы отвести следаков от этой версии.

— Они что-нибудь выяснили? — осторожно спросил Мося. — У них есть какой-нибудь след?

— Как только будет что-нибудь конкретное, я дам знать. А пока подъедь-ка вечерком к Сулико, обсудим ситуацию Сдается мне, что кое-кто берет на себя больше чем нужно. Все.

А песня все продолжалась.

Так давай поклянемся, братки…

По понятьям его проводивши!

— истово возрыдал автор сорока дисков и лауреат премии «Герой России»

Что мы этого гада отыщем

Чтобы в землю его… закатить!

И хотя успех был полный, и стаи ворон взлетели от бури аплодисментов, и слезищи с воробьиное яйцо величиной градом покатились по обветренным красным лицам суровых отставных зеков, а ныне паханов и глав группировок, и несколько женщин от восторга попадали в обморок, а может сдавила их толпа, в едином порыве дернувшись к любимому Хаюшке — а все-таки внутри у Моси царила гадливость. Ну, нельзя так у гроба, не место тут театральному закатыванию глаз и трагическому пришепетыванию. Не место тут зарабатывать себе дешевую популярность. Тут, у врат вечности, надо либо тихо сказать что-то идущее от сердца, либо промолчать, никто тебя за это не осудит.

И словно соглашаясь с ним, сначала исподволь, мерным рокотом, словно земля содрогнулась, зароптали барабаны, потом ударили литавры, потом грянули трубы, тромбоны и валторны, и над кладбищем поплыл «Реквием» в исполнении Большого сводного оркестра центрального штаба армии. Настала пора прощания.

Все же Мося успел отдать приказание своему секретарю связаться с Хаюшкой сразу после похорон и утащить на переговоры по передаче прав на песню.

Жена Моси, Соня, которая была на шесть лет моложе его, но выглядела старше, заплакала. Он положил ей руку на ее плечо. А второй рукой он поддерживал вдову Марагулия, заплаканную Рену. С другой стороны ее хотел поддержать молодой Тенгиз — но она отдернула локоть, и к ней подошла ее сестра. Все они смотрели, как роскошный полированный с золочеными накладками гроб с телом Вано Марагулия был специальным механизмом плавно опущен в могилу. Того, что отвалили за гроб и за американский механизм с лихвой хватило бы на то, чтобы похоронить человек сто простых смертных, а на те деньги, что были уплачены за все похороны, начиная с аренды Колонного зала, и кончая памятником, можно было бы совершенно бесплатно хоронить все столичных покойников в течение трех лет. Но сегодня с расходами никто не считался — люди калибра Вано помирают не каждый день. И кроме того, все прекрасно понимали, что самому-то покойничку по большому счету на все на это глубоко наплевать, лишь бы закопали поживей да не тревожили его грешную душеньку. Но похороны его больше нужны были живым. Они словно говорили всем: «смотрите, как мы сильны, как мы сплочены, как мы богаты, и до какой степени мы всех вас, лохи вы сраные, не боимся. Вы бойтесь нас!» И ради того, чтобы сказать это лохам, чтоб лохов передернуло от ужаса, чтоб в случае наезда не в милицию шли они, а на поклон к бугру бригады, его район опекающей, чтоб ни во чью очкастую головенку и мысли не могло залезть о сопротивлении, и отвалила братва столь щедрый пай из своего общака. Еще позавчера, наутро после того как о смерти Вано узнала вся страна, по всем лоткам, ларькам, будкам, комкам, магазинам и магазинчикам, булочным, обувным, одежным и компьютерным, фирмам, товариществам и корпорациям побежали шустрые гонцы с девизом: «Скидываемся на проводы Вано!» Попробуй откажи. Напуганные лоточники давали по десять баксов, завмаги по сто, гендиректора по триста. Еще до обеда собралась такая сумма, что можно было похоронить трех генсеков. Так что на всей этой процедуре братва же еще и заработала.

После похорон Мося подошел к Тенгизу и крепко пожал ему руку. Стоявшая рядом девушка молча и вопрошающе смотрела на него.

— Сегодня пожалуйста никуда от матери не выезжай, а завтра я бы хотел тебя увидеть, — негромко сказал Фраэрман. — Есть разговор. Позвони мне завтра утром.

Грант Меновазян покинул кладбище в своем новом «мерседесе» S300, неописуемо красивой машине перламутрово-серебристого цвета с круглыми фарами, кондиционером и компьютером. За рулем сидела его жена. Эсмира прекрасно справлялась с управлением, водила быстро и резко, но уверенно, как опытный гонщик. Булгахтер никогда в жизни не сидел за рулем, поскольку его голова была слишком занята всякими умными мыслями и он постоянно думал о чем-то своем. Тигран никогда и никому не признавался, что этот рыхлый обрюзгший человечек с унылым грушеобразным носом, висевшим вниз как кишка у индюка, был, как выразился бы Мося, «главрежем и худруком всей его труппы». Идеи афер, мошенничеств, тайных операций и преступных сделок сыпались из него как из рога изобилия. Без него Мурадику очень скоро пришлось бы вновь заниматься привычным бизнесом — тупо и прямолинейно грабить магазины с фомкой и волыней. И уж давно бы пилил дрова где-нибудь, словами Аркаши Северного, «на заполярном курорте под интимным названием Ябулдинский-спец». Но добрый Рантик являлся самолично в какой-нибудь здоровенный давно некрашенный центровой универмаг, выкупленный коллективом теток-продавщиц, уверенных, что деньги им будут нести за просто так, где по пустым полкам шлялись скучающие тараканы, а мыши вешались в заплесневелых подвалах. Он являлся, напялив кепку-аэродром, в сатиновой тенниске навыпуск, в роли доброго глупого ленинаканского армяшки с во-от такой пачкой денег и канючил-просил-умолял всего-то лишь сдать ему часть магазина в аренду. А за это обещал дать всем много-много денег, и сделать ремонт, и оплатить завмагу поездку в Диснейленд с женой и сыном. Правда, надо будет подписать вот тут и тут. И действительно делал за неделю умопомрачительный евроремонт и набивал магазин сногсшибательными товарами. «Только когда поедешь, дарагой, печать оставь своему заму, он же должен товар принимать…» А спустя две недели вернувшийся из Диснейленда завмаг с изумлением узнавал, что его магазин оказывается получил банковский кредит в десять миллионов долларов сроком на три месяца под триста процентов годовых, и еще на миллион баксов понабрал товара на реализацию. Излишне уточнять, что и кредитные деньги, и дефицитные товары, и зам, и, конечно, сам Рантик к моменту возвращения завмага испарялись в неизвестном направлении. Впрочем, спустя некоторое время Рантик появлялся, разводил руками и предлагал готовому уже лезть в петлю завмагу вполне разумную схему: мы берем на себя все твои проблемы, а ты нас вводишь в состав учредителей твоего универмага; сам же пишешь заявление об уходе. Обращаться в милицию было бессмысленно, потому что вообще-то вся операция начиналась с подкупа зама, и во всех документах не стояло ни единой рантиковой закорючки.

Сидя рядом с женой, Рантик наблюдая, как разъезжаются остальные участники похорон. Его лицо было задумчивым.

— У нас осталось полгода на то, чтобы что-то сделать, — сказала Эсмира. — Если ты не сумеешь что-то сделать до того, как выйдет Мурадик, можешь забыть обо всех своих планах.

— Забыть, — эхом отозвался Рантик. — покойники и так ничего не помнят. Им нечего забывать. У меня и так уже нет никаких планов.

— Ну же, дурак! — резко воскликнула Эсмира, обращаясь непонятно к кому, то ли к нему, то ли к подрезавшему ее «опелю». — Тебе еще рано себя хоронить. В конце концов ничего не произошло.

— Ага, ничего, кроме двадцати миллионов…

— Ты ему приносил гораздо большие суммы!

— Тиграну на это наплевать. Ты его не знаешь. Он лично убивал людей, которые от него рубль утаивали, а тут…

Он положил пальцы на глаза, чтобы не расплакаться. Он всегда знал, что эта жуткая, всепоглощающая, безумная страсть когда нибудь сведет его в могилу. Нет, не он положил глаз на Эсмиру, а она на него. Еще тогда, когда она трахалась в бане с ними шестерыми, она нащупала в нем слабинку. Остальные-то ее просто драили как швабрами, а он весь трепетал от наслаждения видеть, созерцать все происходившее. После этого она еще несколько раз на него смотрела, и еще пела, выразительно поглядлывая на него. И еще погадала ему. С этого момента он оказался у нее на крючке. У него просто не было сил противостоять ее железной воле и безапеляционности. Пока Мурадик был на воле, Рантик редко-редко запускал руку в его карман. В конце концов он был сборщиком, он же составлял отчеты, он и ведал движением финансов по всем подконтрольным направлениям. Однако Эсмира быстро вникла во все его дела и вскоре он уже не понимал, как мог раньше принимать решения не посоветовавшись с ней. Их вечера начинались с его финансовых отчетов перед нею о сегодняшнем положении дел. И стоило Тиграну угодить в тюрьму, как Рантик оказался не у дел. Всем стала заправлять Эсмира. И первым ее стратегическим решением было инвестировать общаковые деньги в ценные бумаги. Как дважды два объяснила она мужу, что деньги омертвляются, лежа в сейфе, и потому на них надо купить какие-нибудь облигации или акции, или фьючерсы, или форвардсы под 200–300 процентов годовых. «Этот Мурадик твой долбанный никогда ничего не узнает. Если он завтра выйдет из тюряги и скажет: а где мои бабки? — ты предъявишь ему все эти ГКО и скажешь: Мурадик, я заставил твои деньги работать и принес тебе 200 процентов годовых! Да он тебя за это просто расцелует! А если не выйдет, то ты просто сам получишь эти деньги и его капиталы останутся в целости и сохранности. Пойми ты, дурачок, что государство специально придумало эту кормушку для своих богачей, чтобы отмывать западные кредиты…»