Тонкая нить - Яков Наумов

А Елистратов? Елистратов перестроился одним из первых. Он громче всех кричал на каждом собрании, всюду и везде осуждал собственные прошлые заблуждения, правда виня в них как-то не столько себя, сколько прежнее руководство органов. С Мироновым Елистратов заговаривал теперь не раз, не раз вспоминал минувшее столкновение, не скупясь на критику собственных «ошибок». Все эти годы Миронову казалось, что Елистратов искренен в осуждении стиля и методов работы, практиковавшихся в прошлом, но вот теперь?..

А что, собственно говоря, теперь? Елистратов, конечно, погорячился, сболтнул глупость, но ничего предосудительного пока не сделал. Может, он, Андрей, памятуя старое, давно прошедшее, слишком к нему придирчив? Так-то оно так, но присмотреться к Елистратову надо, ведь последние годы они редко сталкивались по работе…

— Вот что, Николай Иванович, — сказал Миронов, — давай условимся: ты занимайся Лаптиным, ищи Шуранова, только не дури. Я же буду искать Корнильеву и в этом плане работать над Рыжиковым. Друг друга будем держать в курсе дела. Условились?

Елистратов молча пожал плечами и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

На следующий день, пораньше утром, Елистратов совместно с одним из оперработников Энского областного управления КГБ вызвал на допрос бывшего владельца типографии, в которой печатались листовки, найденные в тайнике. Едва посмотрев на листовку, тот сразу подтвердил, что печаталась она у него, и принялся клятвенно заверять следователей, что он тут ни при чем, что иначе поступить он тогда не мог. Ведь это было при немцах!..

— Да вас никто и не винит! — резко оборвал вконец растерявшегося старика Елистратов. — Вы скажите-ка лучше, кто вам дал заказ на печатание этой мерзости?

Старик вспоминал с трудом. Кажется, говорил он, это был какой-то пожилой, прилично одетый господин. Но утверждать он не может… Слишком много прошло времени.

— Пожилой, говорите? — уточнил Елистратов.

Владелец типографии явно затруднялся дать ответ.

— Да что вы крутите, — повысил голос Елистратов, — говорите прямо: подтверждаете, что вы минуту назад показали, будто это был пожилой человек, или отказываетесь?

Как видно, само слово «показания» произвели на владельца типографии магическое действие.

— Подтверждаю, подтверждаю, — засуетился старик, — ваша правда, конечно же, пожилой…

— Он? — воскликнул Елистратов, выхватив из стола фотографию Лаптина и придвигая ее к самым глазам владельца типографии. — Он? Узнаёте?

Старик вновь заколебался:

— Не могу знать, господин следователь…

— Какой я вам господин! — оборвал его Елистратов. — Забыли, в какое время живете, где находитесь?

— Виноват, господин товарищ, виноват. — У старика от страха заплетался язык. — Только как же я могу узнать, сами посудите. Столько лет прошло… Вроде бы и похож. А что, если не он?..

— Но похож, все-таки похож? — настаивал Елистратов.

— Похож, — уже уверенней ответил бывший владелец типографии, поняв, что от него требуют, — определенно похож…

— Так, — удовлетворенно подвел итог Елистратов, — оформим ваши показания.

Он достал из лежавшей на столе папок бланк протокола допроса и принялся быстро и уверенно его заполнять.

— Имя? Отчество? Фамилия? Год рождения? — сыпались вопросы. — Предупреждаю, что в случае дачи ложных показаний будете привлечены к уголовной ответственности. Ясно? Так что говорить только правду. Итак, в предъявленной вам фотографии вы опознали кого? Ага, человека, который давал вам при немцах заказ на изготовление антисоветской листовки. Так. Дальше?..

Дело шло споро. Не прошло и часа, как протокол был готов. Молодой малоопытный сотрудник Энского управления КГБ, выделенный для совместной работы с Елистратовым, недоуменно поглядывал на следователя из центра, дивясь тому, как ловко и быстро тот привел к признанию, которого явно добивался, вконец растерявшегося старика, с какой легкостью он сформулировал внесенные в протокол допроса вопросы и ответы.

Между тем Елистратов, не тратя времени даром, ни с кем ничего не согласовывая, вызвал на допрос Лаптина. «Старик не отвертится, — думал Елистратов. — Рассыплется. А там… там — победителей не судят. Посмотрим, что запоет этот чистюля Миронов, когда я размотаю Лаптина. Заслуга-то будет моя, только моя!»

Сотрудника Энского управления КГБ, пытавшегося было протестовать против вызова Лаптина, Елистратов попросту третировал: молод, молоко на губах не обсохло!

Прошло около получаса, и в кабинет робко вошел Лаптин. Елистратов жестом указал на стул. Старик сел, взволнованно оглядываясь по сторонам. Несколько минут длилось молчание: Елистратов пристально приглядывался к Лаптину. Выражение лица следователя казалось сочувственным.

— Давайте познакомимся, — сказал наконец просто, почти ласково Елистратов. — Моя фамилия Елистратов. Николай Иванович Елистратов. Я — старший следователь Комитета государственной безопасности. Теперь очередь за вами: расскажите о себе, да поподробнее, не стесняясь.

Лаптин, заметно волнуясь, рассказал свою биографию. Елистратов, выслушав его, взял со стола бланк протокола допроса и помахал им в воздухе.

— Вы знаете, что это такое? — спросил он с угрозой. — Нет? Это про-то-кол. — Слово «протокол» Елистратов произнес по складам. — Про-то-кол допроса. Понятно? Я буду вас допрашивать, а ваше дело говорить правду, и только правду. Поняли?

Глаза старого мастера округлились.

— Протокол? — неуверенно переспросил он. — Допрашивать? Меня допрашивать? Но почему? В чем я виноват? Я не знаю за собой никакой вины…

Елистратов усмехнулся:

— Старая песня, Лаптин. Все с этого начинают. А потом так разговорятся, что и не остановишь. Только уж поздно бывает. Чем дольше вы будете запираться, тем хуже для вас. А как же иначе? Ведь если вы заговорите сами, сразу расскажете все, значит, вы разоружились, прекратили борьбу против советской власти. Это будет учтено. Я первый буду ходатайствовать о снисхождении. Но если будете запираться, пощады не ждите. А заговорить вы заговорите. Рано или поздно, но заговорите! И чем раньше, тем для вас же лучше.

Лаптин, однако, продолжал молчать. Елистратов начал раздражаться, тон его изменился, стал угрожающим.

— Вот часы, — проговорил он, — даю на размышления три минуты. Если за это время вы сами не заговорите, буду вас изобличать. Фактами. Документами. Но тогда на снисхождение уж не рассчитывайте…

Напрасно. Лаптин молчал.

— Хорошо, — желчно бросил Елистратов. — Придется перейти к изобличению.