Тонкая нить - Яков Наумов

Он широким жестом показал на несколько толстенных папок, лежавших на столе.

— Вы думаете, здесь что? Семечки? Нет, дорогой мой! Это, так сказать, ваше жизнеописание. Тут все ваши преступные дела записаны и описаны. Как, не плохо? Ну, теперь будем разговаривать?

Лаптин недоуменно пожал плечами:

— Вы, товарищ следователь…

— Но, но, но! — грубо перебил Елистратов. — Какой я вам товарищ? Гражданин. Гражданин следователь. Запомните.

— Понятно. Только я хотел сказать, что вам, гражданин следователь, наверно, известно обо мне куда больше, чем мне самому, — сдержанно сказал старый мастер.

Сколь ни странно, но чем больше выходил из себя Елистратов, чем ожесточеннее нападал он на Лаптина, тем спокойнее и хладнокровнее становился старый мастер. Елистратов понял это и вновь изменил тактику. Теперь он заговорил спокойно, ласковым, вкрадчивым голосом:

— Ну что вы упрямитесь, дорогой? Неужели вам непонятно, что я хочу облегчить вашу судьбу? Вашу и… — Елистратов на минуту замолк, а потом внезапно, резко, в упор, бросил: — И вашего племянника.

Удар был рассчитан точно и нанесен мастерски. Лаптин вскочил.

— Моего племянника? Но, боже правый, где мальчик? Что с ним?

— Сидите! — прикрикнул Елистратов. — Что? Зацепило?

Лаптин тяжело опустился на стул. Руки его била крупная дрожь.

— Ну как, — продолжал Елистратов, — начнем с племянника?

— Что племянник? — горестно вздохнул Лаптин. — Племянник — отрезанный ломоть. Что я могу о нем сказать? Он был хорошим мальчиком, но рано осиротел. Рос без родителей. Один я у него оставался, а что мог сделать такой старый пень? Мальчик стал дурить, связался с плохой компанией. А тут война, немцы… Ну он и покатился. Крутился все около немцев, а как их погнали — исчез. Как в воду канул… Вы знаете? — Голос Лаптина предательски дрогнул. — Он ведь один у меня был. Один…

— Ай, ай, ай, ай! — желчно усмехнулся Елистратов. — Какие нежности при нашей бедности! Какие мы чистенькие, какие невинненькие. Бросьте вилять! — внезапно изменил тон Елистратов. — Нечего мне байки рассказывать. Давайте показания о своей работе на немцев вместе с племянничком, о листовках…

— Я на немцев не работал, — нехотя сказал Лаптин. — Ни о каких листовках не знаю…

— Так-таки и не работали? И о листовках не знаете? Ну, а племянник ваш, он работал на немцев?

— Да. То есть мне так казалось.

— Как это «казалось»? Говорите точно: работал или нет?

— Ну, работал…

— Уточняю: ваш племянник был изменником Родины, предателем, сотрудником фашистской разведки. Так?

— Может, и так, почем я знаю?

— Не крутите! Повторяю вопрос: вам что, неизвестно, что ваш племянник работал в разведке? Это весь Энск знал!

— Ну, раз весь Энск… Получается, работал.

— А вы в это время связь с племянником поддерживали, встречались?

Вопросы Елистратова, четкие, отрывистые, требовавшие точного, незамедлительного ответа, сыпались пулеметной очередью, разили Лаптина. Старик был подавлен, оглушен. Он, конечно, встречался с племянником во время фашистской оккупации и не собирался этого отрицать. Лаптин хотел было рассказать, как племянник пытался ему помочь продуктами, но он с негодованием отверг эту помощь, как он пытался уговорить его порвать с немцами, но Елистратов и слушать не стал. Связь с племянником, сотрудником фашистской разведки, поддерживал? Поддерживал! Остальное Елистратова не интересовало.

Сотрудник Энского управления КГБ, молча сидевший сбоку от Елистратова, все больше терялся.

— Товарищ майор, — обратился он наконец к Елистратову, — так нельзя. Я не понимаю…

— А не понимаете, так не вмешивайтесь, — огрызнулся тот.

— В таком случае разрешите быть свободным, — поднялся с места молодой работник. — Боюсь, мое присутствие тут лишнее.

Елистратов криво усмехнулся и кивнул головой:

— Можете идти.

Дверь за оперативным работником закрылась. Елистратов с минуту посидел в задумчивости, молча, подперев подбородок руками, затем упрямо тряхнул головой и возобновил допрос:

— Когда вы начали сотрудничать с немцами, с фашистской разведкой?

— Я с немцами не сотрудничал…

— Не лгите! Вы во время оккупации работали в мастерских, в порту? В тех, кстати, где подвизался и ваш племянник?

— Да.

— Мастерские принадлежали кому? Немцам? Военной разведке? Разве не так?

— Я этого не знаю.

— Не знаете, что мастерские принадлежали немцам? Шутить изволите?!

— Нет, это, то есть, что мастерские принадлежат немцам, я, конечно, знал, а вот насчет разведки…

— Что мастерские принадлежали разведке, знаем мы. Значит, на кого же вы работали: на немцев, сотрудничали с фашистской разведкой?

Лаптин удрученно развел руками:

— По-вашему получается, что сотрудничал.

— По-моему? А по-вашему?

Лаптин молчал.

— Ну, — продолжал Елистратов, — вы и теперь будете отрицать свою измену?

— Пишите что хотите, — устало, с полным безразличием махнул рукой окончательно сломленный Лаптин. — Все подпишу.

— Что значит: «Что хотите», «Все подпишу»? Вы эти штучки бросьте! Я записываю ваши, только ваши показания. Зарубите это себе на носу. Подпишите здесь, здесь и здесь. — Следователь поочередно придвинул к Лаптину одну за другой страницы протокола допроса. Тот, не глядя, все подписал. — Так. Поехали дальше. — Елистратов с деланной бодростью потер руки. — Теперь я попрошу вас рассказать о ваших сообщниках. С кого хотите начать?

— Как вам будет угодно.

— Что ж, начнем, пожалуй, с Рыжикова. Прошу.

— Рыжикова? — с недоумением спросил Лаптин. — Но кто такой Рыжиков?

— Бросьте Ваньку валять! — повысил голос Елистратов. — Опять за прежнее принялись? Он, видите-ка, Рыжикова, инженера радиозавода, не знает! А сам какую-нибудь пару дней назад битый час болтался с ним по набережной, ведя конспиративные разговоры. Будете говорить?

Лаптин невесело усмехнулся:

— Ах, инженер! Откуда мне было знать, что его фамилия Рыжиков? Мы с ним познакомились совсем недавно, случайно, в магазине радиоизделий…

— Где вы познакомились, — резко перебил Елистратов, — следствие пока не интересует. Рассказывайте о своих шпионских делах с Рыжиковым.

— Какие шпионские дела? — изумился Лаптин. — Я делаю на досуге маленькие приемники, мастерю кое-что, а детали не всегда достанешь. Когда толкался в магазине, этот человек — Рыжиков, значит? — заговорил со мной. Узнал, чем я занимаюсь, и обещал принести кое-какие детали, дефицитные, в обмен на махонький радиоприемничек. Вот в понедельник мы с ним в порту и встретились.