Круг невинных - Мюссо Валентен

Как и обещала наша экскурсовод, мы вернулись в кабинет, чтобы взять с собой полный набор материалов. Я знал, что должен воспользоваться случаем и, пока мы еще здесь, попытаться что-нибудь разузнать об Александре. К счастью, дальнейший разговор предоставил мне такую возможность.

– Надеюсь, эта небольшая экскурсия поможет вам решиться. Но я вас еще не спросила, каким образом вы узнали о нашей школе.

– Нам ее рекомендовала бывшая учительница Николя. Впрочем, я знаю, что несколько лет назад один из ее бывших учеников поступил сюда по ее совету.

– В самом деле? – произнесла она с некоторым любопытством в голосе.

– Да, она нам рассказала о нем совсем недавно: Александр Вале. Его мать, как она упомянула, тоже была учительницей.

– Не знаю, числится ли такой среди наших учеников, – ответила женщина, посмотрев на нас своими серо-зелеными глазами.

– Это, конечно, было много лет назад, но может быть, вы посмотрите по картотеке?

Мой чересчур прямой вопрос возбудил недоверие в ее взгляде. Возможно, я зашел слишком далеко.

– В принципе, я не имею права давать такого рода информацию.

– Прошу прощения, – с улыбкой произнес я. – Но я спросил это вовсе не из неуместного любопытства. Если этот мальчик все еще среди ваших учеников, мы бы хотели переговорить с его матерью.

Напряжение на ее лице исчезло.

– Ничего страшного, только… все сведения, касающиеся наших учеников, строго конфиденциальны. Но, учитывая положение вещей, я посмотрю, что смогу сделать для вас.

Она повернула свой компьютер с плоским экраном и принялась стучать по клавишам с виртуозностью пианиста, выступающего на концерте. Не прошло и нескольких секунд, как она отрицательно покачала головой.

– Может быть, прошлый год, – рискнул заметить я.

– С этого компьютера у меня есть выход только на текущие списки. Я не могу отсюда зайти в архив. Если вы хотите получить сведения о предыдущих годах, вам следует предоставить мне больше времени, а также ваши координаты.

Я улыбнулся ей, хотя в глубине души и злился, раздосадованный этой неудачей. Я дал ей номер своего мобильного телефона, а затем мы удалились, пообещав как можно скорее прислать документы нашего вымышленного сына.

На обратном пути мы обменялись впечатлениями.

По правде говоря, будь мы теми личностями, за которых себя выдавали, сейчас мы были бы переполнены впечатлениями.

Несмотря ни на что, я придерживался достаточно скептической точки зрения. Я находил, что идеологическая основа этой школы довольно мутная, скорее напоминающая демагогию со всеми своими разглагольствованиями про «детей индиго». Необычайная концентрация одаренных детей на квадратный метр, по моему мнению, сильно отдавала сектой. Но я знал, что вот уже несколько лет феномен одаренного ребенка широко освещается в средствах массовой информации. Едва какой-нибудь ученик перестает успевать в классе или начинает невоспитанно себя вести со старшими, о нем тут же принимаются говорить как об одаренном ребенке, не понятом своим окружением. Секретарь института доверительно сообщила нам, что некоторые родители таскают своих отпрысков от одного психолога к другому. В конце концов дети выучивают все тесты наизусть и на них вешается ярлык «одаренных».

Однако в случае с Александром, если верить его бывшей учительнице, одаренность была настоящей.

Камилла же придерживалась более мягких взглядов, чем я; институт ее очаровал. Но она была согласна со мною, что в профессиональном жаргоне, которым пользовалась наша собеседница, есть что-то смешное.

На длинном подъеме, ведущем в Котре, Камилла в конце концов задремала. Но как только смолкло успокаивающее гудение мотора, она вышла из забытья. Выходя из машины, я заметил, как побледнела моя спутница.

– Что с тобой, Камилла?

– Ничего страшного, – ответила она. – Все хорошо.

– Ты такая бледная…

– Я просто устала и к тому же слишком мало спала.

Но чтобы поверить в такую отговорку, следовало быть совершенно слепым. Мы поспешили вернуться в шале. Я сразу же устроил Камиллу на кушетке и накрыл ее толстым одеялом, так как она категорически отказалась последовать моему совету и улечься в кровать. У нее был сильный жар. Я предложил ей срочно вызвать врача, но она в ответ начала бурно протестовать и попросила просто приготовить ей травяной настойки. Я как будто услышал голос своей матери, которая постоянно советовала нам, когда заболеем, выпить ее священной настойки с ложечкой меда, как будто это была панацея от всех хворей. Я попытался снова настаивать, но бесполезно. В последние несколько дней я имел возможность убедиться, насколько твердый у Камиллы характер.

Она очень быстро уснула, даже не допив настойку, которая остывала на низком столике. Я устроился в своем любимом кресле рядом с ней: температура стерла с ее лица насмешливое и немного строптивое выражение, которое Камилла часто демонстрировала.

В конце концов я тоже уснул, утомленный напряжением и переживаниями последних дней, даже не успев как следует обдумать прошедший день. Из дремоты меня вырвал звук церковного колокола: металлический, удивительно чистый, будто молотом по наковальне, он очень далеко разносится в горах. Я чувствовал себя совершенно разбитым. Надо сказать, что это кресло и вправду уже сделалось старым. Камилла все еще пребывала в лихорадочном забытьи.

Мне захотелось выйти. Я был совершенно как вареный и чувствовал себя еще более усталым, чем до того, как задремал. Моим самым большим желанием было подышать свежим воздухом.

Площадь казалась почти пустынной. Справа крутилась под мелодию вальса карусель, украшенная олеографиями. Чуть дальше сверкал нежным влекущим светом светло-желтый фронтон казино.

Ноги привели меня к залу видеоигр и бильярда, расположенному в конце огромной железной конструкции, окаймляющей площадь. Из разноцветного музыкального автомата на полную громкость раздавалась песня Джеймса Бланта. Я поздоровался с управляющим залом и несколько минут поболтал с ним обо всем, кроме смерти моего брата, а затем устроился возле бильярдного стола. Мне часто случалось приходить сюда с Рафаэлем вечерами после работы. Я никогда не был таким искусным игроком, как он, и чаще всего игра заканчивалась для меня впечатляющим разгромом.

Часом позже на кухне я застал Камиллу, она пила воду из стакана. Лихорадка чуть отпустила ее, но лишь ненамного, поэтому Камилле пришлось улечься в кровать, которую она больше не покидала ни вечером, ни ночью. Я же едва уснул в два часа ночи на кушетке.

На следующий день Камилле стало немного лучше, но я уговорил ее остаться у меня еще на день.

Около одиннадцати утра я получил вызов из жандармерии. Вскрытие уже произвели; моего брата можно было похоронить в один из ближайших дней. Мне хотелось, чтобы вся эта печальная процедура поскорее закончилась и Рафаэль смог бы упокоиться с миром. Следствие шло своим чередом, заключения эксперта еще нельзя было обнародовать, но меня это совсем не волновало. Самое главное мне было известно с того самого дня, как обнаружили тело: брат подвергся ужасным мучениям. Ничего больше мне не хотелось узнать. Разумеется, хотелось выяснить, что побудило убийцу сотворить все это и кто он. Внутренний голос твердил мне, что я узнаю правду, лишь отыскав Юлию и Александра.

Капитан жандармерии, который находился на другом конце провода, оказался скуп на подробности, касающиеся самого расследования. В то же время он сообщил, что хочет снова допросить меня как можно скорее, чтобы дополнить мои показания и, может быть, осветить некоторые моменты, которые, по его словам, остались «проблематичными». Насколько я понял, в данный момент у него не имелось никакого более-менее серьезного следа. Я ответил, что смогу быть на месте минут через сорок.

По дороге, спускавшейся от Котре в долину, я ездил больше тысячи раз. Она очень извилистая, довольно узкая и даже может быть опасной, если не принять меры безопасности. Местные имеют склонность ездить слишком быстро; без сомнения, потому, что считают, будто знают ее как свои пять пальцев. И сам я здесь не исключение.